ПРОЗА

[Cr@zy]

эт не сТишки... эт немНого другое... мож кому что нравИтся... пишите...

ЖЕНЩИНА-ЛОНДОН

Юлия Севан

... Она тоже оказалась Нью-Йорком! – с горечью подытожил он, яростно вдавливая окурок в мое любимое фаянсовое блюдечко.

Я его понимала. Нью-Йорком оказывались все его женщины. Дело было в том, что Черемушками он, конечно, и сам не интересовался, настоящие Парижи выбирали других, а Лондон... Он Лондоне он мечтал, на встречу с ним надеялся, прозревал туманно-альбионные черты в случайных незнакомках, которые при ближайшем рассмотрении или более тесном знакомстве неизменным и роковым образом приобретали, увы, вид совсем других городов и весей...

Я задумчиво смотрела, как он в рассеянности откручивает листья у лимонного деревца, любовно пестуемого мною последние восемь лет, и предавалась воспоминаниям... Тогда, при первой встрече, он мне сразу не понравился. Во-первых, он был не один. Во-вторых, я тоже была не одна и даже замужем. А его дама... Она мне совсем не понравилась. Гибрид Парижа и Нью-Йорка, как выяснилось позже.

Потом я как-то между делом развелась, мы снова встретились и он опять мне не понравился. Он был в расстроенных чувствах, чего я терпеть не могу. Пришлось утешать, а уж это я просто ненавижу. И исключительно в результате упомянутого эмоционального и умственного расстройства он поплелся меня провожать. Но жалела я об этом недолго, потому что уже между второй и третьей остановками троллейбуса услышала об оригинальной системе, расставляющей по порядку всех женщин, всех моих подруг, приятельниц, соперниц и противниц.

- Некоторым, - страстно говорил он, - нравятся женщины, у которых очаровательно пустая, покрытая шелковыми локонами головка и прелестное личико, не обезображенное интеллектом. Они лукавы, игривы, нежны, коварны, непредсказуемы... О, это, конечно, Париж. Но мне нужно не это, не это.

С ужасом и жалостью смотрю я на несчастных обитательниц Черемушек – бледных монстров в застиранных юбках от Москвошвея, в китайских блузках, с облупившимся лаком на покрасневших от стирки руках, с затравленных взглядом и безнадежным выражением лица...

Я в панике шарахаюсь от виндзорских насмешниц, от соблазнительных несмышленышей, жестоких и юных лолит, ярко накрашенных, жующих "Дирол" без сахара, стайками голодных пираний проносящихся мимо...

Но иногда, иногда какая-нибудь женщина кажется мне Лондоном. Женщина-Лондон... Как я ее представляю себе? Внешность весьма привлекательная, но не броская. Одета с безупречным вкусом, но и с изюминкой. Умна и тактична, но наделена тонким чувством юмора и всеобъемлюще иронична. Все понимает, проницательна, но неназойлива. Поддерживает разговор на любую тему или прекрасно, красноречиво молчит… Спокойна и сдержана, но в глазах – чертенок, понимаете? Независима, но не феминистка. Молода, но искушена и мудра. Образована, но не синий чулок. Сексуальна, но не вульгарна. Общительна, но не сплетница. Верна, но никогда не скучна. Уважает мужчин, а любит – только одного. Меня!

Я перевела дух. За исключением последнего пункта, портрет был точен – это же я! И наконец-то нашелся мужик, который это понял! Боже милостивый, а ведь он-то мне совсем не пришелся... Ну-ка, посмотрю повнимательнее, что он из себя представляет? Так, ботинки почти чистые, брюки плюс-минус в порядке, куртка дешевая, но сойдет, шатен (жалко, солидаризируюсь с Хмелевской и предпочитаю блондинов), прическа терпимая, лысина небольшая, лицо... Мда. Ну ладно, тоже сойдет. Главное, чтобы человек был хороший.

Я томно вздохнула, потрепетала ресницами и в лучших традициях худшего кинематографа проговорила: «И что же, Вы нашли такую женщину?», ожидая, что он или смутится и лихорадочно покраснеет, или властно заключит меня в сильные нежные объятия.

- Нет, - ответил он раздраженно, и я очнулась от грез. Тоже мне, сморчок на палочке. Лондон он захотел, понимаешь ли. Черемушки ему, видите ли, не подходят. На себя бы посмотрел! Тут я заметила, что сморчок, оставаясь в блаженном неведении относительно метаморфоз, которые происходят с ним в моих глазах, продолжает что-то вещать. Я невольно прислушалась.

- С первого взгляда не определишь Нью-Йорк. На первом свидании почти все женщины волнуются, смущаются, хотят показаться нежнее или, напротив, увереннее в себе... Ее можно принять за повзрослевшую Виндзорскую женищну, за раздраженный, уставший Париж или даже Лондон. Но стоит дать ей понять, что ты проглотил наживку, как женщина-Нью-Йорк показывает свой подлинный облик. Она оказывается утомительно настойчивой, шокирующе раскованной и невероятно активной. Она уверена в каждом своем слове, видит тебя насквозь и ценит себя на вес золота. Она жестоко информирует тебя о том, что эпиляция унижает женщину, а эякуляция дискредитирует мужчину. Она способна решительно и твердо взять в свои руки развитие ваших отношений, свою и твою карьеру и твое мужское достоинство – в обоих смыслах, и также легко может властно переломить нежелательную тенденцию, трудную ситуацию и твое мужское достоинство, тоже в обоих смыслах! И если, изнемогая, ты осмелишься робко возразить, что не всякая пауза должна быть заполнена словами, не всякий вопрос должен немедленно получить ответ и не каждая проблема исчерпывается одним правильным решением... С торжествующим криком, недрогнувшей рукой она нанесет тебе победитовым макетом статуи Свободы меткий удар в голову, солнечное сплетение или мужское достоинство и строевым шагом покинет место происшествия...

Он гордо выпрямился и умолк. Я тоже молчала, мстительно подсчитывая баб, разделанных под орех, раздавленных и уничтоженных этой тирадой. Да, при всех своих недостатках этот тип был бесспорно хорош способностью однозначно укреплять мое справедливо высокое мнение о себе и не очень высокое – Другой Женщине. Пожалуй, с ним стоило поддержать знакомство. И я поддержала.

...От лимонного деревца остался жалкий измочаленных пенек. Он нервно огляделся и, с облегчением схватив некстати подвернувшуюся вилку, начал методично ковырять французскую скатерть. Душераздирующая повесть продолжалась, обрастая новыми потрясающими подробностями. Сквозь меня, дочь стекольщика, он продолжал смотреть в голубую даль, а его трагическая личная жизнь представала передо мной рельефно, словно свежий кочан цветной капусты. И тут, на самом интересном месте, я не выдержала.

- Послушай, - ядовито поинтересовалась я, - а не приходило ли тебе, совершенно случайно, в голову, что вас, мужчин, тоже можно привязать к политической карте мира, сориентировать, так сказать, на местности? А? Какие имено! Верона, Тараскон, Рио-де-Жанейро, Курск, Урюпинск, Габрово, Одесса и Жмеринка, наконец, Ростов-папа, Люблино и Реутов! Где он, утонченный, ироничный, нежный и сексуальный интеллектуал из Кембриджа, тот, что достоин руки и сердца твоей прекрасной англичанки? А хотя бы из Санкт-Петербурга, где он тоже? Нет же, все попадаются, в лучшем случае, дон-кихоты ламанчские да сыновья турецко-подданных!..

Он грустно посмотрел на меня. Было очень заметно, что моя скромная, изысканная кофточка-букле бутылочного цвета кажется ему все более звездной и полосатой. Он не стал вступать со мной в дискуссию, он был выше этого. Задумчиво сверкнув лысиной (и честное слово, она была не такая уж большая), он поднялся с кресла, скорбно откланялся и ушел навсегда. Впрочем, я не жалела, не звала и, как легко догадаться, не плакала.

Закрыв дверь, я вернулась в свою обставленную с безупречным вкусом комнатку и внимательно посмотрела в зеркало. Умная, тонкая, очаровательная женщина-Лондон спокойно и дружелюбно глядела на меня, еле заметно улыбаясь.

За окном вечерело, клубился густой туман, чуть слышно плескалась Темза. Биг Бен печально провозглашал время вечернего чаепития.

[РадаР]

ну ведь бывают же на свете классификаторы!!!

по-моему они оба друг друга достойны...

[Cr@zy]

(Текст непонятного жанра и неизвестного назначения, родившийся в далеком прошлом семнадцатилетнего Чудика, и продолжающий удивлять автора необъяснимыми совпадениями с настоящим и будущим).

Записки
Бронзового Окуня

.......
Потом, если получится, я расскажу, как она приходила. Сейчас - буду только ждать ее, впрочем, тоже говоря. Время вечно шутит, а у пространства всегда серьезные, даже трагичные намерения. Они ведут туда же, но в обход. В разрозненности предметов, а тем паче событий, находится бесконечно тонкий и грустный юмор. Если поразмыслить, анекдот. А вот не буду размышлять.
Что мне сказать Вам? Кому - Вам? Читатель, это бессмысленные вопросы. Я рисунок копоти на низком потолке. Я разбитые мечты капли дождя. Я кольцо дыма, разорванное ветром.
Это - сон, а я люблю сны. Наверное, есть продавцы снов. Ищут редкости, любят неожиданности, собирают воспоминания о снах и свидетельства очевидцев, гордятся свежестью или ревностью предлагаемых снов. Специализируются на вещих снах, снах-близнецах, повторяющихся, блуждающих, цветных, замедленных, осязательных снах, снах-ловушках и вампирах. Ходовой товар - кошмары. Ах, ах.
Я стану продавцом снов, но не сегодня, не сейчас. Мне недосуг. Нынче ко мне придет гостья. Знаешь, читатель, какова она? У нее большие, немного вытянутые и выпуклые восточные глаза, у нее черные, будто спутанные, волосы. Она тонка, зла и кошкообразна, а потому не любит кошек. Едва ли она принесет мне мало-мальски интересный сон. Сплетни и слухи приносят такие гости. Сплетни и слухи, читатель.

.......
Блуждающий огонек не обжигает, разве слегка. Ушла и она. Я ловлю на своей щеке беспокойное дыхание свечи. Здесь остались стоять все, кто уходил - но что с того? Оглянись - и ты не найдешь меня там, где оставил. Я кольцо дыма, разорванное ветром.
Завтра прилетит большая птица, прибежит бурый олень, расцветет синий цветок. Где горит соломенная крыша? Что скажет тебе рисунок копоти на низком потолке? Придет утро, и ты увидишь дымчатый парус лилового корабля, мой Темноглазый Друг.

.......
Девочка, пора спать. Завтра воскресенье, да еще и вербное. Разорвусь на сто частей, на сто частностей - так много нужно будет встретить людей, исполнить просьб, развести мостов и построить дорог.
Спокойной ночи, мама. Пусть тебе приснится хороший сон. Я пришлю тебе лучший из своей коллекции. Ты знаешь, не нужно быть правдой, если тебе трудно. Достаточно быть хотя бы частью ее. Перетряхнем же, подбросим в воздух хрупкие камни, из которых построен этот большой, нелепый дом. Пусть мое имя будет - будет Гантенбайн. Если трудно рассказывать - солги, я не буду сердиться и ловить тебя на слове.
Спокойной ночи.

.......
Биографическая справка с налетом пыли и ностальгии. Ей 17 лет. Альма матер - зеленая башня, растущая в двух шагах от Красной площади не скажу с какой стороны, на узкой и непомерно людной улице, куда сбежались все беспризорные киоски "Чистка обуви", и по ночам они, верно, обсуждают обувь, и методы ее чистки, и сорта кожи, и нас, грешных.
Меня как-то зовут, но имя не имеет смысла - лишь горстка грустных, протяжных звуков. "Зачем же так высокопарно, мой Птах? Зовите меня просто - Агасфер Лукич".
Национальность очаровательно неясна, поскольку анонимен ее автор с мужской стороны. Ходят слухи, что эдакие плоды растут от внебрачных связей. По той же причине утеряна фамилия. В сущности, само существование этой особы уместно поставить под сомнение. Ну же, твержу я ей, не стой под стрелой. А ей почему-то нравится.
Большую часть дня бегемоты проводят в воде, спасаясь от жары. Она жила на улице радостного вида и с отдающим моргом названием, по ощущению - сбежавшей из центра города. Налево и прямо. Умерь свой пыл, я не даю точного адреса, хотя на всей улице ты найдешь только один дом с зеленой крышей.
Важно уметь не сказать самого главного, поменять маску, в последний момент передернуть карты и подсунуть смеющегося джокера, оборотня, перевертыша с туманными очертаниями сквозь сеть намеков - вместо себя на пыльную сцену. В этом мы преуспели, кажется.

.......
Скажу, когда появится. Падает капля, дрожит занавеска. Ты врешь, они врут, мы врем, включая оркестр. Не назову имен, но назову первым из тех, кто не существует. Темноглазый Принц С Телом Подобным Хлысту. Зачем ты здесь? А он появлялся и исчезал, возникал, не приходя; уходил, не отдаляясь. У него тоже не было имени и не было своего лица.

.......
Пыльный ангел с томом Плутарха, сидела напротив, говорила, что верит, хотя была пришельцем из совсем другой области подлунной сферы, где возникли, расцвели и вновь распались новые фигуры, которых мне не понять. Она стоит там, но живет здесь. Ей нужна скорость света и уравнение состояния, кардинальные числа и предельные величины. На ее бумаге другие знаки. Странные люди, которые говорят да и нет, имея в виду да и нет - вот кто понимает ее язык. А я-то? А я, знаете ли, тоже рядом с ней.

.......
Сегодня его не было, не было никогда. Вместо стен Десяти Редакций, полных гранок, версток и досылов, возник некий узорчатый купол. Курьер Лиловая Черепаха, Бронзовый Окунь В Мутной Воде Маленького Пруда раскинул руки и прикинулся распятием. Звон колоколов окончательно убедил его в том, что он один. А Темноглазый Друг С Сегодня Именем Желтый Лев сюда действительно заходил. И он мог бы подойти к Бронзовому Окуню и спросить Бронзового Окуня:
- Кто ты среди прочих?
А серые стены с черным и красным узором ответили бы ему вместо Окуня:
- Это Бронзовый Окунь Вишневой Земляники, Кавалер Портрета Ордена Черного Некота, Оnly Now Сегодня Гантенбайн Или, - подбрасывая зеленую бусину при каждом слове.
- Я не запомнил твое имя, Странный Среди Прочих, скажи еще раз, - тихо попросил бы Желтый Лев, чувствуя, как загорается что-то в глубине зрачка, непонятно забывая все, что привело его под купол Десяти Редакций, сегодня театр или собор.
И они повторили бы.
И тогда, притворяясь чистой правдой, он стал бы учить это имя, словно азбуку, словно свой новый язык, и по дороге не помню куда, и (хотя, конечно - помню) все, что он делал потом, повторяя: Ты, мой Бронзовый Окунь Вишневой Земляники, Кавалер Портрета Ордена Черного Некота, Оnly Now Сегодня Гантенбайн Или.
Но сегодня его не было, не было никогда. Он заходил, но Бронзовый Окунь стоял, как ступенька, прижавшись распятием в нише маленького сегодня, и Желтый Лев Вчера Лохматый Рыцарь Никогда Теперь Темноглазый Друг прошел мимо Окуня, и не смог узнать его имени, не смог, не смог.

[Cr@zy]

ПРодоЛжение

.......
Потом пришла ее старость. Она никогда никуда не уехала, хотя растворились в переездах все ее к тому времени родственники и друзья. Как выяснилось потом, жизнь ее прошла, не оставив видимых следов, спокойно издали. Темноглазый Друг Когда-то Желтый Лев материализовался окончательно и никогда не покидал ее. Она, Безрассудный Дятел, Бронзовый Окунь И Так Далее, также оставила свои превращения и осталась в очередном облике навсегда. Им никто не был нужен, и вечером они редко помнили место своей работы, да и вообще не старались что-либо помнить. Так и не появилась та странная подруга, которая иногда ей мерещилась (об этом потом).
Единственное, чего не забыл Вечно Желтый Лев, было ее имя. И каждое утро, и каждый вечер всю жизнь он говорил, как молитву: Бронзовый Окунь Вишневой Земляники, Кавалер Портрета Ордена Черного Некота, Оnly Now Сегодня Гантенбайн Или. Сами понимаете, они умерли в один день.

.......
Целая корзина новостей. Во-первых, оказалось, что по ошибке, то есть совсем случайно и непреднамеренно в типографию отправили нечитанные гранки, да не какие-нибудь, а "Советского Мужчины". К довершению несчастья, непонятно, чья это оплошность - то ли моя (Добрый день! Приятно познакомиться - Бронзовый Окунь Черепаха Старой Виселицы И Прочее) как курьера, то ли корректора, который тоже существует, правда, иногда, но как раз сегодня - непременно. Десять Редакций строчат обвинительные речи.
Во-вторых...

.......
Он вошел и сказал мне: Здравствуй, мой Окунь.
А я уже знала, что самый короткий путь к счастью - начать прямо со счастья, я прочла это как раз позавчера или три дня назад. И сегодня мы так и начали прямо со счастья. А ночью мне снилось, что тогда когда-то я сказала ему Noli me tangere и тогда я больше никогда его не видела. И что мы были знакомы и он был Темноглазый Друг всего чуть-чуть дней, но это мне снилось, читатель.
А сегодня мы начали прямо со счастья, и это значит - из коридора так и шли вместе, как не разрубленные еще на две части. Вот когда стало окончательно ясно, откуда и зачем у Окуня привычка всегда не сразу ставить чайник; а когда он и закипит, то тоже наливать не сразу, так что приходится (не сразу) ставить снова.
Знаешь, ведь полнолуние - это одно из самых популярных блюд нашей многонациональной кухни. А вот и приправы, и специи, и пряности. Целую ночь нанизывать бисер, а утром в музей. Nobody knows your name here. Эвридика, помяни мои слова, не оглядывайся. Нет-нет, я не буду, я не смотрю туда.
В случае провала черный некот остается с тобой.
На самом деле, как сказал один мой любимый классик - отрадно думать, что прекрасно; на дне там еще осталось, да впрочем, и не только на дне. А след уже пропал. И внезапность, а иногда и взаимность провала - не к лучшему ли это? Но Бронзовый Окунь, этот недоделанный обманщик, этот жалкий дилетант, никогда еще не прощался с теми, кого он любил. Даже в полнолуние он спит спокойно, без снов и движений, и не встречал слова бисер ни в одном словаре. Я не приму этот бой, потому что это не бой.
И с этими невнятными, неучтивыми словами - право же, такие милые привычки, и трогательное непостоянство стиля, как-то: белая сахарница с румяной клубничиной и синюшной малинкой по соседству с золотым ободком на крутом боку, и даже все Десять подвластных ей Редакций, и любовь к янтарю, совсем уже отдельная и необъяснимая - все, все уходит в прошлое.
Осторожно, окрашено. Не стой под стрелой. Не пей из колодца. Не прикасайся ко мне. Не оглядывайся!
- Но, может быть, коли у Вас такие слабые нервы, так объявить антракт, уехать на воды и лечь спать? Я сам, лично сам, Великий Официант, на цыпочках подойду к Вашей постели с неофициальным визитом и шепотом поднесу 300 капель эфирной валерианы. И лишь завтра, завтра, когда к Вам вернется дар речи, чувство пространства, свойства твердого тела и осмысленность взора, тогда и не раньше мы продолжим нашу интереснейшую беседу, не правда ли, mon cher?

.......
Во-вторых, в жизни не видела ничего хорошего от брюнеток, и это казалось законом природы, шедшим еще от Чехова. Но похоже на исключение, потому что она очаровательное и безвредное существо. Надо будет дать ей имя, придумать место службы - скажем, те же Десять Редакций. Стремительная суетливость - значит, тоже будет курьером. От нечего ли делать мы друзья?
Что же Десять Редакций? Так, обычное место с немногочисленными особыми приметами. Милые старушки, немилые замужние дамы, скучные ловеласы, замшелые холостяки, прекрасные, загадочные носители экзотических языков. И мы, курьеры - молодые, самостоятельные, торопливые и важные, скучающие, учащиеся вечером и питающиеся в столовой, битломаны и аквариумисты, пошляки и эстеты - мы, курьеры. И судя по всему, уже совсем не за горами объединение пролетариев всех стран.

.......
Кассандра, что ты натворила? Зачем, зачем тебе понадобилось все это, Кассандра?

.......
Ну, что же. Пишу это на Пасху. Отстраняется зыбкое прошлое, движимое вполне понятной тактичностью. Будущее неодобрительно хмурится - вольно ж ему. Вот здесь понадобится больше тумана и меньше исторической правды. Иллюзии Окуня, что он робко оплакивает, на первый взгляд, лишены религиозной окраски, и совпадение с праздником - наверное, случайно? Впрочем, никак не отучусь после всяческого конца рисовать внутри себя кино о том, как все было дальше. Слабый осадок правды, остающийся на дне, если смыть сказку о Темноглазом, серебристая взвесь с неясным углом отражения... не правда ли, причастным лицам уже все понятно? А вы, несчастные непричастные, отойдите прочь. Вы же видите, что автору плохо, и какая вам, собственно, разница - почему? Должно быть лишь отрадно, что вышеупомянутого автора, невзирая на регулярно постигающие его несчастья, не оставляет чувство юмора. Вот уж кто его не оставляет... И эта нехитрая, ничего взамен не требующая верность, как верность смышленой дворняжки, робко виляет ободранным хвостиком, негромко ворчит на незваных гостей, выкусывает очередную блоху из свалявшейся на тощем боку шерсти, долго вертится на коврике и вот, вздохнув напоследок, засыпает. А потом бежит, бежит, бежит куда-то во сне.
Но все же - запомните на прощание, что Вы были не правы, как и я была не права. Что Ваш силуэт, динамика всех Ваших движений (начинаются словно немного вбок), поступь, которой не хватает легонькой тросточки, линия скулы - все это слишком крепко отпечаталось у меня на радужке, и, как закрою глаза, мерещится теперь.

.......
Сходила с ума, а теперь нет. Прошло, хотя для этого пришлось проглотить несколько штук длиннющих романов, из которых один "Улисс", не шевелясь, кроме - переворачивая страницы. Голова болит, но зато даже и не пытается думать. Любопытно, был бы Джойс польщен или раздосадован? Оскорблен в лучших авторских чувствах? Молчит, не хочет говорить. Хммм.
Что же, оставайтесь и Вы теперь до конца, все равно ведь не спастись от Вас, не зачеркнуть, не вырубить топором. Да так и веселей.
Но мы никому не скажем, не откроем тайны, не опишем дня. Черный Некот, в отличие от многих других, существующий на самом деле, поклялся остаться со мной в случае провала - и молчать до самого конца. А ведь в чем основной смысл, в чем сладкий изюм горького бреда Бронзового Окуня? Поскольку все процессы, известные Окуню, в несколько ходов сводятся к смешиванию или, напротив, разделению смесей на части и фракции, то можно, и даже нужно найти особый вкус в том, чтобы (перетряхнем же, подбросим в воздух хрупкие камни, из которых построен этот большой, нелепый дом) закрыть глаза, упасть духом, запрокинуть голову, уронить руки, смешать и расчленить, сжать и растянуть ваши черты и повадки, минуты и месяцы, реплики и раздумья, и снова собрать вас, как рати да коннице не собрать разбитое яичко, раз уж у мышки такой длинный хвостик. Айн, цвай, драй. Открывай глаза.

.......
Думаю, самое время вернуться к Темноглазому Другу. Так что же и важно на этом свете, кроме нас с тобой? Кто нам еще нужен, кроме нас с тобой? Что нам еще делать, кроме нас с тобой? Солнце, звезда, луна. Пусть все будет просто. Где тебе пусто? Где тебе больно? Скажи скорей. Мой ангел, мой желтый лев. Сегодня Пасха, мы два дня красили яйца, так красиво. Скажи мне слово, и я смогу его петь. Сердце мое, как жаль, что ты не читал Песни Песней. Вот так все должно быть просто.

.......
А вы, читатель, конечно, помните, что ей иногда мерещилась некая странная подруга. Незаметно подведено к тому, что уже можно об этом. Вот у кого было свое лицо. Их как бы связывали несколько лет общения вербального и авантюрного характера. Впрочем, иногда казалось, что чужее и нет никого. Именно от привычки писать ей письма и пошла любовь Окуня к шизофренической прозе. Их общее лексическое прошлое не обогатило словарей, но у каждой его единицы была своя этимология, история, практи-ка и диалектика, и было жалко, что все это постепенно забывается. И, учитывая предопределенную полную и абсолютную ирреальность этого существа, нетрудно понять, почему их отношения не отличались простотой. Ну, ты ведь не будешь утверждать, что отличались? Не будешь.
Так вот. Необходимым атрибутом стройного миража почему-то были русо-пепельные волосы, всегда длинные и слегка растрепанные. Мираж редко давал о себе знать по собственному почину, к чему и Окуня приучил с годами. Одной из наиболее полезных его черт было то, что даже сама мысль о нем напрочь отбивала всяческую серьезность. Несмотря на общую прозрачность, достаточно определенно просматривались глубоко посаженные серо-голубые глаза странной формы. Следовало, вероятно, признать неизлечимой склонность Окуня вспоминать о "существовании" этой Bestia Notus в самые неподходящие моменты, пугать собеседников и случайных попутчиков внезапными обращениями к кому-то через их головы (где никого не было) и вести долгие обстоятельные разговоры с обреченно гудящей телефонной трубкой.

[Cr@zy]

продолжение...
.......
Приидите новаго винограда рождения, божественнаго веселия, в нарочитом дни воскресения, Царствия Христова приобщимся. Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем... Господи?..

.......
Было что-то особенное в том, что на Пасху она осталась одна. Хотя попробовала пасху и кулич, подержала в руках прохладные и яркие разукрашенные яйца, пролистала молитвослов, - но грусть не желала уходить, и ни один ангел не приходил прогнать ее огненным мечем. Не появлялся и Темноглазый Друг, занятый, вероятно, каким-то новым воплощением. Только под вечер начались телефонные звонки, которые ничего не изменили в томительности этого светлого праздника.
И размышления, что в конце концов отловили ее в бесконечных коридорах этого дня, все были такие же - протяжные, прохладные, полупрозрачные, как беспокойный тюль на окне, и все о том, как спокойно, одна, именно сегодня одна, впрочем же - на все воля божия, но как странно, и совсем не страшно, просто - какая сегодня Пасха, удивительная, а она одна, и все так спокойно, негромко, медленно, целый-целый день, тихо-тихо одна...

.......
Проходит ночь и еще неделя. Неправда, ничего не проходит. Ничего никогда не проходит. Люблю умирать медленной и мучительной смертью. Люблю начинать с начала (а это всего-навсего значит - оторваться от погони, вдруг необъяснимо исчезнуть из-под сачка, уже почти неотвратимо зависшего над бедной эфемеридой). Отойдите на семь шагов, рыдающая публика, и посмотрите внимательно: как ей нравится процесс восхождения на костер! Но что она понимает в кострах?

.......
Не правда ли, гигантская экспозиция? Сначала придумаю, потом вспомню. Что скажут друзья и родные? А они похвалят, и только один, слабо припоминаемый, наговорит безжалостных гадостей. Но этот мученический образ я тревожить не буду - выбирайте и распределяйте сами. Можно поразмыслить о том, какая странная штука - друзья семьи, всегда-то в союз семьи со своим другом вкрапляется некая тайная червоточина. Но об этом я тем более не буду говорить. Составители комментариев, мой поклон.

.......
Толком-то никогда и не поймешь, и не разберешься. Кошка мурлычет ослепительно трогательно, а некот между тем с наслаждением от кончика хвоста до последнего хулиганского зуба грызет гвоздику на журнальном столе, так странно стоящую в высокой хрустальной вазе. Прогнать некота. Стряхнуть кошку. Оказаться мятой вчерашней газетой на вишневой диванной подушке и, будучи газетой, не чувствовать мухи, вот, как она ползет. Опираться на неясное это кусками слов: ржеств, никогда, люди, борьба, милитар, доброй, любовь, ктакль, Горбаче.

.......
- Расскажи сказку. - Изволь. Жили-были у самого синего моря четыре британских грузчика. Один из них был принц крови, а притворялся камердинером. Другой был лорд с печатью тайны. Третий - беззаботный юный герцог. Четвертый - рыбак с глазами ангела. Когда они собирались вместе, женщины бились в истерике, старики звали полицию, толпы сходили с ума. А они просто пели. Они шли так долго, что уже забыли куда. Им было весело и странно. Ребята, как же мы хороши, черт возьми. Ребята, но как же так: все хорошее, говорят, кончается? И тогда печаль неизбежного коснулась их насмешливых, задорных, лукавых и нежных щенячьих лиц. Все еще смеясь, они залезли на крышу и спели там в последний раз.
А потом спустились с крыши, совсем уже другие, не те, и медленно разошлись в разные стороны. Понимаешь, они же не знали, откуда им было знать, что потом - через много-много лет - Как Будто Бронзовый Окунь...

.......
Просто сходит с ума. Копошатся многие двуногие, и даже некоторые четверорукие, подгоняемые кто чем - симпатиями и чувством долга, любовью невзначай, словами, что были случайными, пока не звучали, и прочее и еще более прочее. Все они зарабатывают себе заслуги, и не знают, что ищут тебя для меня. И ты не знаешь, и едва ли помнишь - что ты помнишь вообще? - как когда-то давно мы подбрасывали зеленую бусину при каждом увы, и у меня их вышло четырнадцать, а у тебя ничего не вышло.

.......
И вот пока в совершенно другом мире не совсем Окунь, а, скажем, Окунь-Штрих ищет своего Дария, плетет наивные интриги и тщательно изучает расписания железных дорог - заметьте, что Темноглазый Друг Допустим Рыцарь Далекого Леса застыл, будто услышал замри, и послушно лишился привычных времени и пространства. Но это впечатление обманчиво. Что же он делал все это время? Все это время можно считать, что он ходил на работу, звонил Окуню, не заставал его дома, возвращался к себе, открывал дверь с рваной черной клеенкой, ставил чайник и читал книги, и слушал музыку.
А Окунь не вникал, потому что не ждал от Желтого Льва никаких реальных поступков на этом витке. Виток же подходил к концу.

.......
- Ты меня любишь?
- Люблю. Не люблю. Не спрашивай.
- Сюда никто не придет?
- Никто сюда не придет.
- Окунь.
- Лев, Желтый Лев. Вот так. Так.
- А где та нимфа с зелеными листьями?
- Молчи. Это не отсюда. Это не про нас. Молчи.
- Я люблю тебя.
- Нужно что-то сказать?
- Мне иногда кажется, что ты куда-то уходишь.
- Я не ухожу. Как ты можешь это знать?
- Ты здесь? Зачем ты так? Ты со мной?
- Маленький Желтый Львенок, конечно, с тобой.
- Мне иногда кажется, что у тебя есть кто-то еще.
- Милый, глупый. Никого у меня здесь нет, кроме тебя.

.......
Пожалуй, о другом сказано слишком много. Вывод: задернуть шторы, опустить вуаль. Оставим ложь и посмотрим из ложи, что тоже оригинальная прикладная наука. Окунь ходит на работу, Десять Редакций вынюхивают Окуня, Желтый Темноглазый его любит, дома призрак старушки со своей призрачной подагрой, таким же склерозом и, как у всякого призрака, отвратительным характером, бродит ночью по комнатам, шаркает тапочками, ворчит и посылает усталого Окуня в магазин за молоком.
Задергиваю шторы, снимаю трубку. Важно ли, с кем говорить? Лучше бы, конечно, Bestia Notus объявилась на этом свете, и Окунь разговаривал бы с ней. И лучше, лучше бы Темноглазый Друг С Телом Подобным Хлысту, Милый Желтый Лев И Лохматый Рыцарь вдруг отпросился с этой своей работы, стрельнул двушку у непутевой прохожей дамы с яркой помадой (остальное расплывчато), зашел в закрытый автомат, потому что он открытых не любит, позвонил бы Окуню и тогда.
Странные его пророчества (первый сверху ряд иконостаса) ушли бы в сторону сегодня. В конце концов, Дарий слишком далеко, чтобы к нему ревновать. Дарий не может появиться, потому что Даниил не может выйти невредимым из львиного рва, а пуля не попадает в копеечную монету с другого конца света, и если бы появился Дарий, то, все равно, все оказалось бы не так.
Тут Окунь занялся каким-то несвойственным ему делом, типа голова его стала тяжела и приткнулась к стене, словно стена была плечом или деревом. Но стена, как легко догадается внимательный читатель, была стеной.
Следовательно, давай забудем про эту ревность, даже если нам суждено узнать об ошибке днем позже. Но давай завтра пойдем в кино?

.......
А еще в ту пору у Полупрозрачного Окуня был очень забавный Знакомый. Судьба долго жевала его, сталкивая и смешивая, и покусывая. Рядом с Окунем он оказался почти случайно, и на два месяца превратился в Братца Иванушку, неотмытый еще после всех своих похождений, как есть, гордый, нервный, вспыльчивый, ласковый, бешеный, умный, с улыбкой и без улыбки, знаток вин, спиртов, одеколонов и женщин, всех называвший солнышко, с фенечками на обоих запястьях (а фенечки прикрывали следы). А потом, как всякий Братец, он, естественно, захотел попить, да неоттуда. И пропал бесследно, видимо, ушел туда, откуда появился. Проходимец, одно слово.

.......
Ожидается затмение, ожидается второе пришествие. Впрочем, впрочем. Она сидела в любимом кресле в меру бессмысленно и вникала в диалектику ошибок. Не станем скрывать, замечательно играл один английский ансамбль, вы знаете, какой, и это была уже третья суббота, если время считать от Пасхи, а как же его считать иначе? Мы снова ждем гостей, ибо Bestia Notus обещала почтить наш скромный замок своим появлением, хотя ей-то уж не стоит доверять.
Вчера звонил Темноглазый, и говорил слова, и слышал их в ответ, но что-то было не так. И весь вчерашний день - что-то не так. Не так, не тик-так, не так.

.......
А помнишь, когда-то были люди, которые умели быть нежными друг с другом? Ведь теперь и мне уже становится ясно, что насмешка, как и город Окленд, это только начало пути. И я поднимаю голову от дивной, долгой и сказочной книги, и вижу то, что должна и давно хотела увидеть и найти.
И тогда я стала любить прозу больше, чем стихи. И тогда, вздохнув, я вернулась к Своему Темноглазому Другу, у которого как раз настал вечер с уютными креслами и теплой лампой.
И вскипел чайник.

.......
Но что-то тихо и угрюмо, как кристалл в растворе, вырастало из неплотной массы необдуманных и случайных слов. Разнокалиберные ожидания и обещания сговаривались за нашими спинами, а до нас лишь долетали обрывки их издевательских фраз и иногда смешки. Единственный выход - терпеливо разделять зерно и золу, не привлекая голубей, попробовать вырастить семь злосчастных кустов роз и познать-таки самое себя до начала бала. В гости к Богу не бывает опозданий.

.......
Милый Темноглазый Друг, как я люблю, когда ты говоришь мне какую-нибудь изысканную гадость, смеешься в лицо, опять смеешься и дышишь в ухо, скользящим движением имитируешь прощальный поцелуй, разворачиваешься в упругой толпе, еще какое-то микроскопическое время я вижу исчезающую стремительную темную голову поверх этих волн, и угадываю, как шелухой слетает сейчас с твоего лица остаточная лукавая улыбка... С тобой, о Темноглазый, даже прощаться приятно.

[Cr@zy]

проДолжение...

.......
Что скрывать - Окунь преступно редко следует своим превосходным советам. Но очень вовремя, странно вовремя к нему подобралась сессия и заставила-таки разобраться с зерном и золой. Легкая подводная медлительность, свойственная ему в случае цейтнота, оказывается здесь очень кстати, заставляя открыть книгу, чрезвычайно ответственно примостившись между хрестоматийно ребристой батареей и колючим, драным, приютившим гору хлама креслом, немедленно восхититься собственной усидчивостью - и надолго замереть, вникая в закономерности встреч зонтиков внизу за окном, не говоря уж о судорожно прижатых к головам сумках.
Потом надо бежать к корректорам, в цех, вниз в экспедицию, к техредам, в столовую - и снова в предбанник на окно, чтобы снова деятельно готовиться к экзаменам, и так, пока гром не грянет.
.......
Придумаешь что-нибудь, а потом так и случится. У Окуня есть Окунь-Штрих, Десять Редакций слегка несообразны, Темноглазый прерывен и придуман, а все остальное - просто неуловимо. Идиотические игры Окуня, тщетно пытающегося подкопаться (в смысле - прорыть ход из-под) общую безысходность.
Ведь дождь, читатель, заливает оконное стекло, а тополя за ним неистовы. И мы с тобой жалеем, что не умеем пить жидкий гелий, так жарко сегодня в комнате. А дожить до послезавтра представляется важнейшей производственной задачей. Куда пропала вся проза жизни? Я ее не вижу.
На Окуня сыплется известка, извергается шпаклевка, текут краска, олифа, лак, клей и вода. Теоретический ремонт превратится в чистилище, если очень захотеть. Уже превратился, потому что ты очень хотела. Хотя пока вис виталис остается утекающим словом. Но дождь пить я умею. И буду жить, вероятно.

.......
Разноцветная очередь в кассу приобретает все более странные очертания - вероятно, от избытка чувств. Этим летом кто хочешь умрет с голода, да это и легчайший выход. Я Окунь, и не умею замечать социальные катаклизмы, а эти люди взбудоражены, хотя и не вооружены пока. Столовая - странное место. Мне везде теперь странно.
Она стоит рядом, дергает за рукав с возрастающим энтузиазмом и безостановочно стилизуется под хиппизм. Боже, я не хочу сейчас ничего вспоминать. Не сейчас.

...Хватит "Союзных мужчин", "Союзов республик", хинди и урду обойдутся без меня, японский тоже, и все техреды зальются горючими слезами - но обойдутся. Окунь уходит в отпуск, оставаясь, тем самым, без социальной и даже (отчасти) без психологической защиты. Но надо же когда-нибудь поливать цветы, вытирать пыль и сдавать экзамены? Сегодня он не рассказывает сказок и не представляется полным именем. Сегодня он даже, наверное, даже не вспомнит о кольце дыма и чем оно там разорвано. Как хотите, но последний обед в этой столовой - событие нешуточное. Это обязывает. Срочно привести в порядок свой гражданский облик. О результатах доложить.

[Cr@zy]

Записки Бронзового Окуня
Продолжение

.......
Июнь потерял характерные признаки, он не очень похож на себя. Брюнетка пусть будет Кира, у них всегда темные волосы. Темноглазый Охотник временно исчез, в северных лесах сейчас хорошие интегралы, и я надеюсь, он вспоминает меня, а может быть, стреляет сейчас - одним интегралом меньше. Имя Кира очень страшное, проще сказать смерть. Но пусть так. Сквозь белую теперь краску абсолютно всех стен в этом доме отчетливо пробивается сегодня некая траурная неотмытость. И если я чего-то жду так, то это не может не сбыться.

.......
Был дан дельный совет поехать на воды. Хинди и урду обойдутся же без меня; и То Что Сегодня Снова Было Собором (и мне там было хорошо). Тем более, что не хочется и думать об экзаменах, даже принимая в расчет соображения зерна и золы.
Действительно, был дан дельный совет. Что касается пресловутой Bestia Notus - почаще думай о том, что она - только мираж, и тебе все станет понятно.
Поехать на воды. Темноглазый, не кажется ли тебе, что нам пойдет на пользу небольшая разлука, так, средней величины?

.......
Малыш, я честно стараюсь быть не при чем. Но, сам понимаешь, разве они могут оставить меня в покое? Я хотя бы не плачу членских взносов - а ведь это редкость, не так ли?
Малыш, я знаю, что в жизни ничего нельзя, и сейчас нельзя - особенно. Но все равно всегда находится место, куда нельзя не идти - и мне приходится идти туда.
Вон на диване собаке снится сон. Ей снится охота, снится убегающий лис, снится погоня, битва и победа, видишь?
На худой конец, отвечаю по пунктам. Я хочу остаться с тобой или деться куда-нибудь с тобой. Но, как сказала Bestia Notus, когда она сконцентрировалась рядом в очередной раз, невозможно отдать все долги. И я бегаю, и я звоню, и пытаюсь остаться целой и свободной, но не могу отдать все долги, и снова обещаю что-то еще, и снова оказываюсь где-то не там, а все долги - со мной, малыш.
И ты прав, мне бы лучше забыть сказку о Царе Дарии, повернуться к тебе от окна и выкрасить комнату светлым. Но слушай, послушай меня, Темноглазый Малыш, разве можно забыть сказку? И ты знаешь, она всегда говорит мне очень полезные вещи. Она сказала: Окунь, меня удивляет твое постоянство. Ты все еще это помнишь? А я сказала только: Прости.

.......
Все хорошо. Все хооршо. Все хршооо, хооорш. Сев рохоош. Что же ты скажешь мне на это? Кто же может с этим спорить? Как известно, нам нечего делать, кроме нас с тобой. Как ни странно, прошли те времена, когда Окунь то и дело спрашивал у Bestia Notus, у непонятной своей подруги, что такое энергия. Он теперь знает, что это такое. Сев рохоош, Гантенбайн.
Что же ты скажешь мне на это?

.......
Слушай-ка, Бронзовый Окунь. Гете сказал: "Я все записывал, как Бог на душу положит, под впечатлением момента, нимало не заботясь о плане и художественной завершенности, словом, эти записи вылились, как вода из ведра". Твоя же жизнь, Окунь, льется как вода из крана.

.......
Ариэль равэла джари джари харе Кришна итрэла Исраэль а скип сидра равэла джари джари

.......
Когда нападают василиски, закрывай глаза.
Прямоходящее создание, где твоя чешуя? Кто там хмыкает в ответ на четко поставленный вопрос? А кто прерывает беседу на середине твоих взбудораженных слов и посылает тебя спать? На стене висит фазан, много лет назад нарисованный на темной доске, а висит на белой стене, но сегодня, как много лет назад, с него льется темная кровь. Он просто устал, и потому сказал ей: Не прикасайся ко мне. Я так устал, Мария. Так устал, я прошу тебя, не прикасайся ко мне... Читатель, будь снисходителен к Окуню.

.......
Горацио, ты изо всех людей, каких я знаю, самый настоящий. Но я Даниил, а это мой львиный ров, и в нем всего один Лев. И кончится все иначе, Горацио, поэтому я не льщу. Картина мысли уместна, как энцефалограмма, чем и занимаюсь все это время.

Темноглазый Рыцарь, где тебя носит, Подобный Хлысту? Что касается Кассандры, то пусть ее...

.......
А Кассандра сказала Окуню в личной беседе, что путь его меняется и мечты его тщетны, что карты его не верны и планы его безумны, и все будет не так, что уже идет с севера волна, которая снесет его дом. Она кричала: поверь мне и одумайся, чтобы не смел он загадывать и остерегся мечтать, чтобы всегда имел при себе все, что нужно в долгой дороге, чтобы пом...

.......
.......
Как тебе спалось сегодня? Ну-с, товарищ Желтый Лев, что Вы сегодня будете есть на завтрак? Но это было вчера, не так ли, Рыцарь? Ну что ж, коли ты настаиваешь... Ты еще здесь? А знаешь, я сегодня проснулась и вспомнила тот день, когда вернулась в Москву и узнала, что Bestia Notus умерла.

.......
В тот день у моря шел мелкий дождь, купаться явно было нельзя. Весь день Окунь провалялся на кровати, завернутый в уже тоже успевшее отсыреть одеяло, проглатывая одну за другой книги, которые только и покупать на местные деньги. Если оторваться от книги на чай (или кто-то что-то скажет) - было скучно ужасно. С балкона тянуло добавочной сыростью. Чай вскипал медленно и неохотно. Окунь читал, читал - теперь не помню что. Назавтра же опять было жарко.
Куда она бежала, мне не сказали. Что стало с водителем, я и не спрашивала. Ударилась о машину и тут же, отлетев, об асфальт. Гуманная медицина заставила ее прожить еще четыре дня и даже прийти в сознание на несколько минут - эти несколько минут она молча улыбалась. А к вечеру умерла. .......
...Что кажется, будто тебя и не было никогда, да так и есть: не было, привиделась - показалось, приснилось. Ничего, что вокруг то и дело какие-то твои книги, бумаги и вещи, да и я, я сама - тоже свидетельство и след, и письмо от тебя. Сказать тебе, как это происходит? Мне звонят наши школьные друзья. Они рассказывают мне, как это ужасно и какой ты была, как мне тяжело и как мы с тобой дружили. Я молчу. Я не хочу вспоминать о тебе. Я не хочу брать трубку.
Напротив сидит Темноглазый и молчит вместе со мной, созвучно. Единственный, кого не хочется прогнать. Он все делает правильно - подогрел мне и себе чаю, принес, поставил, сел, завел битлов, сделал потише, посмотрел осторожно, вроде улыбнулся (или тень скользнула), откинулся, закрыл глаза, молчит.
Ты не очень любила его, правда? Втроем нам бывало неуютно, верно? Ошибка, помарка? И что должно быть теперь?

.......
И утром я начну отращивать волосы, чтобы были длинными-длинными, как твои. А каждое утро я буду пить молоко, а каждый вечер ходить в церковь, и Темноглазый Друг всегда-всегда будет со мной, и за летом будет следовать осень, и я буду вспоминать о тебе. Так это будет, обещаю.

.......
Темные лица и жаркие дни, длинные коридоры, клубника и семечки, переходы, техреды, киоски, "Ласковый май", улица, лифт, окно... Bestia, здесь стало пусто, и как-то еще. Нет слова. Нет подходящего слова.
А я хожу на работу.

.......
Старушка лежала на спине. Ее лицо показывали крупным планом со всех сторон. Было уже ясно, что это конец. Зашевелилась и даже как будто пытается сесть - но все равно умерла. А рядом с ней - вот странные они, оказывается; я их представляла себе совсем другими - мама и папа. Со мной не разговаривают, друг друга не замечают. Я думала, отец-то еще жив. В ногах у старушки сидит Bestia и, кажется, плачет. А теперь медленно поднимает голову, смотрит на меня, и вдруг - Вот видишь, что ты натворила. И Дария тебе теперь не видать, и я ухожу. Мы все теперь уйдем. И правда, все они уходят. Кто-то помогает подняться старушке, берет ее под руку и уводит. Как много здесь было совсем незнакомых лиц: вероятно, это друзья моих милых, милых родственников. А в общем-то, хорошо, что они так рано ушли, потому что мне ужасно, до странности ужасно хочется спать...

.......
Сон на вторник не имеет смысла. Подходим с точки зрения бытовой эстетики. Больше профессионализма в области мистики. Ну, просыпайся же. Займись историей религий. Поезжай трудиться, не мешкай. Десять Редакций - отличное место, а особенно Савеловский вокзал. Если ты вспомнишь свое имя, тебе же будет лучше. А вечером, о Окунь, тебя навестит Темноглазый Друг.
...Тогда она лежала на холодном с утра песке, а вокруг все вился какой-то вдохновенный брюнет, и вся эта поездка - не более чем филиал Десяти Редакций, все то же - лица и разговоры, а с Bestia, которой больше нет, мы познакомились еще в школе, а с Темноглазым Другом, о котором мы с ней чаще молчали, меня познакомил в стародавние времена один милый, непутевый хиппи, который теперь тоже непонятно где, а еще (о, боги, о, читатель) есть друзья с работы, из нескольких школ, из института и с улицы, из очередей и после концертов, дней рождения и вечеринок, да плюс еще сонм бабулиных подружек, приятельниц, сослуживцев, их мужей и жен, детей, внуков и племянников. Остается вспомнить о Брайане Эпстайне. Он умер одной дождливой августовской ночью; умер оттого, что у него было слишком много знакомых.
Ну нет, я-то хочу умереть зимой. Часов в шесть утра, когда еще темно. Без родных у постели, без микстур на тумбочке. С отключенным телефоном и открытой дверью. Как всегда, в ожидании вишен.
Создатель, читатель, где ты? Когда Ты помилуешь меня?

[Cr@zy]

проДолжение...

.......
Черный Некот с Кошкой одним воющим клубком проносятся вдоль, как невкусную пленку на молоке сминая ковер, выясняют отношения с присущей деликатностью. Рядом с Окунем (руки в карманы) раскачивается Темноглазый, и кажется, что его третья рука - на моем затылке, и хочется стряхнуть ее.
Как я терплю его рядом с собой? А порой - как я целых три дня, целых полчаса бываю в него влюблена? Bestia, мы с тобой так любили понимать короткие фразы. Он сказал мне: Я, как-никак, тебя люблю. И потом еще: Эта твоя подруга. Правда, знаешь? Потом он хотел меня обнять. Нет. В скобках: Ты фальшивишь. Что это значит?
Тогда он повернулся к окну и сказал стеклу окна: Мой. Бронзовый. Окунь. Вишневой. Земляники. Кавалер. Портрета. Ордена. Черного. Некота. Only. Now. Сегодня. Гантенбайн. Или. Но нет, меня уже не обманешь. Или обманешь? Экспертиза. На ухо: сволочь темноглазая если ты еще хоть на минутку когда-нибудь станешь скучным не дай бог банальным гад паршивец солнышко
Но разве можно говорить такое этому Желтому Львенку? Потрясающе недоуменный взгляд.

.......
На каждого из нас по-разному смотрят иконы. На каждого из нас по-разному смотрят портреты мертвых и милых людей. Как мне хотелось бы иметь каких-нибудь, каких угодно родных, кроме маразматической старушки в изолированной келье с балконом. Двоюродная бабушка - что это за родня! У маминой мамы была сестра - вот чудные слова, право. Когда-то, очень давно, Bestia Notus своими всегда нежданными появлениями создавала Окуню иллюзию семьи, да Темноглазый Друг, удачная выдумка начинающего гения словесности, строил из себя жениха - но какая уж из меня жена.
А вчера старушка на улице сказала мне, что она живет не одна. Я не одна живу, - сказала она, - с ангелами живу и с Господом Богом. И это, наверное, значило: Окунь, займись историей религий. Окунь, не дури. Окунь, не плачь. Господь с тобой, Окунь.
Но, Господи, куда мне деться сейчас?

.......
Я говорю: как же так, мне хорошо там, где я ничего не ищу, мне дают там, где я ничего не прошу... Мне темно и холодно, но я знаю, что есть свет. Господи, укрепи меня, не оставь меня, и во тьме не оставь меня...
И когда идет снег, я не закрываю лица, и когда огонь, не бегу, потому что ищу спасения от своей тоски, но Он говорит мне: что делаешь, ведь у тебя один путь, и Я - тот, кого ты ищешь.
И мой дом - тот дом, что ты ищешь.
Но сожгу ли в тоске свое сердце - и то не отыдет печаль моя.
И закрыв глаза свои, и истребив тело свое, и истомив дух свой - не уйдешь от себя, и не заглушишь голоса души своей, которая хочет жить, которая не хочет умирать.
Не плачь же, а возрадуйся. Ибо то, чего ищешь - перед тобой, и Тот, кто спасает тебя - слышит тебя. Избери же жизнь, и не избери смерть.

.......
Мне показывали странные фигуры на стекле, меня кормили с рук, тогда мои губы становились собачьими. Потом они превратили меня в золотистую тонконогую стройную кобылу и моя голова оказалась на плече самого светлого из них, которого я называл: хозяин.
Потом они превратили меня в каштанового щенка с душистой блестящей шерстью и мягким розовым языком, они показали мне сверкающий пруд; я прыгнул в воду, разбрасывая серебряные капли, и я поплыл вперед, повизгивая от восторга, поплыл к самому светлому из них, которого я называл: хозяин.
Веришь ли, потом я был черной кошкой, обворожительной, теплой, египетской и маленькой. Меня звали Альдебаран, и я трещал и мурлыкал, как тысяча мотоциклов, полузакрыв кошачьи оливковые круглые глаза, на коленях самого светлого из них, которого я называл: хозяин.
Потом, ты слушаешь меня, потом я был зеленым плющем на ветхой каменной стене; я впитывал солнце, меня шевелил ветер и поил дождь, и я шелестел в ожидании минуты, когда о стену обопрется плечо того, самого светлого из них, которого я называл: хозяин.
Ты не понимаешь? Ты смеешься? С тех пор прошли дни и дни, и у меня есть свои суеты, которые окутали меня, словно теплый плед, защищая от светлого ветра слов, сказанных тем, кого я называл хозяином в тот день, когда мне показывали странные фигуры на стекле и, слышишь ли, они кормили меня с рук.

.......
А потом пришла Маленькая Тави По Имени Якобы Кира и сказала: Не грусти. Когда я узнала тебя, ты была для меня всем. И было страшно, что ты вот-вот куда-то исчезнешь, и Десять Редакций значили для меня - увидеть тебя. И незнакомые хмурые люди в метро, магазине и лифте улыбаются, когда ты входишь. Мне казалось, что ты работаешь солнцем, Окунь. Я не знала, что тебе тоже может быть плохо. Не грусти.

.......
Пространные объяснения простых слов. Структура тепла, как говорил один из моих друзей. Мы идем наугад, поздравления - потом. Так что же стало с плохим детьми, которые не слушались старших? Они куда-то ушли, и едва ли вернутся обратно... Метод слов вступает в противоречие с методом жестов. Красивый день, и пусть что-то случится, чтобы я смогла узнать об этом.

.......
Но почтенные и уважаемые люди спросят потом: Кто это так отвратно вел себя в это трудное для всех нас время? Кто это смел плакать в дни наших праздников, рассказывать сказки, когда мы бежали вперед, бормотать что-то в углу, когда нашим детям не хватало хлеба? Кто это смеялся над нами, когда у нас было столько забот? Кто это, наконец, вел себя так отвратно в это трудное для нас время?
Мимо пройдет проходимец, как ему и положено. Будет он ободран и потрепан, и не молчалив, вовсе нет. Это сомнительное имя окончательно станет его профессией, по предсказанному. И надо сказать, у него теперь совершенно не будет охоты вмешиваться в бурные споры - эти, да и вообще. Кто висит на волоске, лучше всех сохраняется. Но жизнь сложилась так, что слишком много раз выпадала не та фишка, а этот ностальгический идеал уже давно не кажется ему ответом. Он гуманен, но - быть откровенным с этими! Это слишком. Да и потом, все это уже давно, давно не важно. А ее доброе имя? Но он и сам уже плохо помнит. См. выше. Но сомневаться, кажется, нет причин. Да, ну так как же? А? Стоит ли ворошить?..
Вот так он мимо спорящих и пробредет. И, пожалуй, так и не удосужится сообщить им что-либо вразумительное. К счастью, у почтенных и уважаемых людей, как это с ними часто бывает, окажется чрезвычайно острый слух, что позволит им расслышать почти абсолютно невнятные слова этого отброса общества: я лью имя кино. Но разве это помощь следствию? Жаль, ведь желающих подтвердить нашлось бы немало, и все на этот раз из хороших семей. Вот только я добавляю от себя что-то, не терпящее отлагательства, настойчиво прошу занести мои слова в протокол. Но увы, протокол не сохранится. All rights reserved.

.......
Классик сказал: пуще всех прочих тварей бойся антисемита, ибо этот зверь позорен, непригляден, злобен, темен, косноязычен, высокопарен, а сверх того весьма дурно пахнет.

.......
Окунь в глубоком кресле, темный, дискретный, матовый. Зеркало мутно, часы спешат. Глаза сейчас блестят, как у Анны Карениной, но это от свечей. Дешевые душистые лилии стоят слишком близко, Черный Некот азартно пытается незаметно их съесть. И даже старушка притихла там у себя, и газ не бьет из кухонных кранов под ее умелой рукой. Если ты хочешь сбежать сейчас, ты можешь это сделать. Ты же помнишь, ты хотела сбежать.
Не будь со мной вежливым, не будь чужим со мной. Что мы может дать друг другу, кроме тепла? Страх не должен играть роли здесь. Все еще можно исправить, если прощать до семидесяти семи раз. Не ставь стены, не строй защиты, не бойся, не будь со мной вежливым. Я прошу тебя: протяни руку, как будто впереди густой жемчужный туман, вложи тепло в кончики пальцев. Пусть оно попытается, пусть попробует жить - выжить, прожить, продержаться еще немного - в твоих руках, в самых кончиках пальцев. Не бойся, ведь все еще можно исправить.

.......
Ты растешь у воды и песка, у темной, режущей пальцы травы. Ты поднимаешься под гудящим цикадами небом, запеленутый в шелестящую белую ткань. У Тебя много времени, у Тебя впереди вечность, ведь это жаркая страна, и дни здесь длинные. Ты будешь улыбаться под теплым дождем, волосы будут липнуть к щеке, Ты будешь ходить по песку и воде, и Ты узнаешь, что такое хлеб, вино, рыба и любовь. Блаженны те, кто ходил рядом с Тобой. Блаженны любившие Тебя. Блаженны поверившие Тебе. Здравствуй.

.......
И как раз тогда, когда к Окуню, кажется, совсем уж подобрались смертные часы, и было решено, что невмоготу пережить тяжелый внутренний кризис, что Bestia Notus умерла, Темноглазый расплывается как акварельный мазок на мокрой бумаге, а кругом раздаются выстрелы и звучные призывы с продовольственно-боевым уклоном, все же прочее окончательно бессмысленно (падеж скота не грозит, но проказы приходится опасаться втройне, и вроде бы надо просто перетерпеть, но этому никогда не будет конца), словом, вот как раз тогда внезапно и стало ясно, что мы им всем, конечно, еще покажем, и можно еще целую жизнь вести себя хорошо.
Если особо могущественные и весьма раздобревшие Повелители Востока собирались читать, специальный человек переворачивал им страницы. Что касается Окуня, он научился делать это сам.
Припев (поется шепотом): пошли мне трудный путь, и чтобы все было хорошо.
Когда-нибудь этот фильм покажут снова, но это будет не очень скоро. Когда-нибудь этот фильм кончится, но это пройдет не так уж гладко. Когда-нибудь ты увидишь актеров без грима, и это будет настоящее счастье, которого ты ждал. Припев.

[Cr@zy]

проДолжение...

......

...Который сам умел улыбаться, но всегда уходил от важных решений - исключительно поворотом головы. Видимо - это никогда не кончится. А мне сейчас подходит любой способ сбежать, потому что я люблю тебя. Как долго можно было писать непонятно! Ты спрашиваешь, что такое Темноглазый? Его нет, царь, и никогда не было.
Но ведь если окажется, что ты не будешь рядом... Десять тысяч разномастных темноглазых из плоти и крови слетятся к Мертвому Окуню и разберут его по танцам, и разведут по кинам, и все-все...
Оказалось, что все это было написано только о тебе. У меня, конечно, неуравновешенный характер, вульгарный набор прочитанных книг, переходящая все мыслимые границы способность держать себя в руках на людях. Два страха, первый и первый: потерять тебя и дать тебе понять, что я боюсь тебя потерять.
Ни к чему хорошему не приводит привычка обеспечивать тыл, все равно не получается. В какой-то момент перо будет отложено, и одной дорогой станет меньше. Зачем же оставлять следы, если решил бежать? Я кольцо дыма, разорванное ветром, оглянись - и ты не найдешь меня.
Что пишет бедный Бронзовый Окунь? Куда ведут его сюжет и традиция? Мне здесь не решить мировых проблем. Что касается раба, то он весь ушел в капель. Камуфляж отваливается кусками, песочный торт хрустит на зубах, ничто не помогает, пора. Не умереть ли с филистимлянами?..
Я напишу тысячу тысяч романов, и все они будут кончаться словом люблю.

[РадаР]

бедная девушка. это ведь ужасно, что горе настолько мутит ей голову, оно ее обманывает...почему ей кажется, что она должна решать мировые проблемы или она проигрывает или надо уйти?
если она нужна хоть кому-то в этом мире, то просто нельзя уходить. а я заметила здесь троих, кому она очень нужна.

[Cr@zy]

1

Утомительно помнить, что солнце заходит, Осень - царство прозрачное, ветер шумит И Шекспира на русский язык переводит.
Механически двигаться около нас, Поглощать золотые кадильницы листьев, Стать немного богаче властителя Лидии И немного оставить на будущий раз.
Год встречает прозрачные стены в упор - К воскресенью с трудом остается окурок, Влажный воздух сгущается в пресный раствор, И девицы бояться зайти в переулок.
Осень прячется нынче за тонким стеклом, Простодушно-тоскливо жужжание лампы, Где мое ожидание мирно текло.

2

Я опять превратил ожидание в греческий остров, И живое во мне - все конкретнее и приземленней Становилось, пока я ловил вожделенную ночь. Белорукие демоны тихо шептали о ней, Их тяжелые руки в молчаньи терзали мой остов, И сияющий греческий мир страстотерпца слепого Изумительно ясно явился герою во сне.
Я опять воспою твой загадочный гнев, мой герой, Не жалея ни денег, ни красок, ни слов, ни железа, И застенчивый луч проскользнет в обитаемый мир, Осужденный скитаться уже осужден за скитанья, Бледно-пенные волны, как сине-зеленые вены, Беспощадно омыли скрипучий и твердый песок.

3

Перед лицом трагедии античной, Как маленький смущенный антикварий, Мир задохнулся яростью кирпичной, Составленной из множества деталей.
И, замкнутый силками многих петель, Он простонал, зайдя к Силену в гости - Ах, может быть, я выточен, как ветер, Из вверенной богам слоновой кости.

4

Волшебная болтанка перелета Из некоего города в иной, Из некоей привычной части года В застывшую поверхность подо мной.
Мне незачем смотреть в иллюминатор: За слоем стекол то же, что везде - Прозрачный слой пространства, пеленатый В слой облаков, спустившихся к воде.
5

Где-то в области преданий Превращения мои. Мой народ - мирмидоняне, А отнюдь не муравьи.
Время - лекарь не из худших, Я терплю и жду удач. И хихикающий случай Как отчаявшийся врач.

6

Признайся, что, пуская в рост Двугривенный или полтинник, Ты вел себя как Буратино, Обманутый семейством лис.
Не обойтись кусочком кожи - Убыток больше и нежней. Ты просадил за пару дней Полмира, а доход ничтожен.


7

Смириться, если ты кентавр, С зловещей гибелью Хирона, Плаща чудесную отраву С наивной радостью принять.
Метель чиста, как тонкий шелк На свежевыстиранной блузке. Смириться, если ты ничто Для незнакомой андалузки.

8

Приняв соцветие за плод, И рот прославленного мима За медленный водоворот, Продолжить греческие мифы
В незыблемую, как весна, Как изнывающие липы Поэзию, где мне тесна Программа собственного мифа.

9

Я им и не был. Криком совы, Тенью, отброшенной собственным прошлым: Двигаться так, как двигались львы - Тихо, невидимо, быстро и просто.
Давнее прошлое - страшный искус. Лучше не знать, но рассеять соблазны Может забравшийся в джунгли индус, А не безвестный Иван Карамазов.
Ветер и воздух, и влага, и блеск Черного там, где привычные складки Снега, и мы бы не выжили без Старой привычки любить в беспорядке.
Много ли надо! Вот ветер сырой Кутает город в туман, и постройки Переживают. И ранней весной Тяжко гадать и подсчитывать строки.

10

Расставил фигуры на краю доски, И после того, как сделал ход, И после того, как обменял Коня на коня, разинул рот.
На с4 мне нужен слон, А конь не нужен. Лучше молчать И долго думать.
Нужно подумать, Прежде чем сыграть f5.

11

Не это здание, а другое, Шторы это скрывают, За ними видишь тот двор, Памятник Ленину и деревья,
К счастью, потому что Комната выглядит так же, И яблони, их нет, От которых меня отгонял сегодняшний покойник.

12

Облокотившись на кресло, смотрю, Тщетно пытаясь уйти без царапин В серое, - невыразительный трюк, -
Как обезглавленный ранее Капет Больше не мог устрашать горожан И разгонять непокорный парламент, Ибо ему отказала не память,
А голова.

13

Город Карфаген! В огромном доме, На главной улице, там, где вокзал, Мне чудится помешанный на броме Еще не одноглазый Ганнибал.
И если он вообще был молод, Влюблялся и писал стихи, Тому виной не ты, мой город, А личные его грехи.

14

Ударить в набат, в колокол певчего рога, И уши заткнуть, и не слышать содеянный гром, И из каждого слова убрать по два лишние слога, И два лишних часа простоять под осенним дождем.
И две долгие ночи не спать и молиться о смерти, И два века подряд не держать наготове перо, И двух сказочных женщин лишить своего милосердья, И две будущих истины, выпимши, знать наперед.

15


Начало конца
Октябрь кончается под звук Дождя, долбящего по стеклам, Цедящего свою казну По заржавевшим водостокам,
И в умирающем саду, Беспомощном до новой эры, Возможно, лучший день в году Встречается с Аполлинером,
И на ладонях тает снег, В тяжелый мох проникло тленье, И только бедный человек Еще способен к размноженью.

16

Мне не хотелось дальше вспоминать, И вопреки занятьям перенесся Я в эту осень листья уминать.

[Cr@zy]

Шутки Морфея или Сновидения

«А день обещал быть таким хорошим,» - это была моя первая мысль, когда из окна своей спальни я увидела до боли знакомое здание своей школы. И кому пришла в голову идея строить ее именно напротив моего дома. Вот так каждое утро просыпаешься в хорошем настроении, которое тут же портиться, как только видишь этот ужас по ту сторону стекла. Вроде бы и погода сегодня хорошая; птички, как нестранно, поют, а не орут, как коты в брачный период; солнышко вылезло из-за туч, по-моему впервые за три месяца зимы. А тут это... Вот Черт! Ладно, где там мои джинсы...

Гололед, скользкие ботинки, да и до звонка осталось две минуты, ну что еще нужно для полного счастья? Главное, когда буду заходить в класс сделать на лице выражение искреннего сожаления.

«Так, получилось даже лучше, чем было задумано,» - мысленно похвалив себя, я вывалила ручки и тетради на парту. Учебники я уже давно забыла, как выглядеть, зачем мне таскать эту тяжесть, пусть соседка мучается. Ну вот, опять что-то шипит - змейка ты моя ненаглядная. Каждый раз как вижу тебя, вспоминаю нашу любимую учительницу по-русскому и понимаю - все не так уж и плохо. Так, теперь мне очень интересно какой сейчас урок, и поглощенная этой мыслью, я уставилась на доску. Потому что это нельзя назвать «посмотрела», когда смотрят, то что-то понимают. Ладно, что она там говорит: "Х равен..." Х равен, интересно, Х вроде бы буква, а буква - женский род, так почему равен? Не важно, так чему он там равен?..

Поглощенная алгеброй я совершенно забыла о том, что моя соседка по парте, усиленно пыталась мне что-то сказать, когда я села. Но, поняв, что это бесполезно теперь пытается решать, видимо решила дождаться перемены. Звонок - музыка для моих ушей, а то я совсем запуталась в этих циферках, буковках. На перемене моя соседка по парте, оттащила меня в сторону и таким извиняющимся голосом начала рассказывать мне свой сон. Первое время я вообще ничего понять не могла. Говорила она много, но в основном это было мое имя и фразы типа: "Ну, ты, понимаешь..." или "Нет, ну, вообщем, я, нет, мы..." Только вот что там она или мы, я так и не узнала - прозвенел звонок.

В итоге только после уроков, по пути в гардероб, я с интересом задала ей вопрос: что же все-таки она пыталась мне рассказать. Когда в очередной раз, она потупила глазки и покраснела, тихо бормоча:"Как бы тебе это сказать..." Я просто не выдержала и заорала на весь коридор: "Да уж скажи, как есть!!!" И она сказала. Так легко и просто...
-Мне приснилось, что мы с тобой переспали!
-Всего-то! Что ж ты тогда так долго,.. - фразу я не закончила, так как до меня дошел смысл сказанного ею.
-Что мы? Как? - уж лучше бы я не спрашивала, так как на меня тут же посмотрели, как на полную идиотку. Ее возмущению не было границ.
-Что значит как? Просто! - говоря это, она смотрела на меня, как хозяйка публичного дома, объясняющая новенькой девочки ее обязанности.
-Хорошо, - отойдя от стены, я расстегнула верхние пуговицы блузки, чувствуя потребность в большем количестве кислорода.
-Хорошо, а все-таки? Как мы до этого докатились?
Она снова вспыхнула и, переминаясь с ноги на ногу, начала рассказывать мне во всех подробностях:
-Ну, я пришла к тебе... Это было после того, как мы обсуждали Фрейда... Ну, помнишь?Ты еще тогда была со мной не согласна...
Ха, я с тобой всегда не согласна.
-Так вот, в конечном итоге ты со мной согласилась, а так как ты редко со мной соглашаешься, я была рада... И, ну, я поцеловала тебя, а потом я...
-Можешь не продолжать, с моим воображением я уже очень хорошо дальнейшее себе представила. А как вообще?
-Ну, мне понравилось!
-Ага, а мне?..

[Cr@zy]

Новый Ангел

Она поняла, что падает, никто не говорил ей, что все получится именно так: темнота, мерцающие звезды и тягостное чувство ожидания. Она попыталась разглядеть землю под собой, но там была черная пустота. «Странно...» - мелькнуло у нее в голове, а затем она почувствовала, как ноги погрузились в воду, а через секунду и все ее тело было сдавлено в ледяных тисках. Она погружалась все ниже в надежде добраться до дна, но его все не было. Она вновь падала, только теперь окружающая ее тьма оказалась плотной и холодной на ощупь. Но как же глупо было умирать вот так, в двух шагах от мечты. «Глупо», - скажете Вы! «Глупо», – согласится с Вами ветер шелестом листвы. «Глупо», – вздохнет океан, волна за волной устремляясь к берегу. «Глупо», – подтвердит небо и прольётся дождем.

Она задрала голову и подставила лицо пушистому снегу. Ночное небо щедро осыпало землю пухом, холодным и невесомым. Свет фонарей разливался вдоль дорог. Деревья, увешанные гирляндами, стояли нарядные. Старый год уже стоял на пороге в ожидании того, кто придет на смену.

Она шла по ночному городу. Та ночь давно в прошлом, и очень скоро ее заберет с собой Старик-Уходящий-Год. И она будет свободна. Она станет принадлежать только себе. «Свободна?» – удивитесь Вы. «Свободна», – зазвенят вместе с Вами ветви и скинут белый снег на тропинку. «Свободна…» – грузно ухнет море, с тоской унося свои холодные воды от покрытого стеклянным льдом берега. «Свободна!» – засмеётся небо, продолжая осыпать её снегом.

[Cr@zy]

В ЧАТЕ...

На черном фоне чата одиноко мерцали два ника: Котенок и Миледи . Сегодня, несмотря на выходной народу не было. Было скучно и обменявшись парой незначительных реплик обе девушки замолчали, погрузившись в наркотический мир сети. Когда все дела были сделаны, все найдено и хорошенько запрятано в многочисленных папках и файлах, кто мог знать, чтоо одна малюсенькая фраза, так перевернет клонившийся к ночи день.
Миледи: -Я опускаю руку на дверь, и та сразу же подается вперед,пропуская меня в плохо освещенную комнату. Вроде бы эта комната похожа на сотни комнат в миллионах домов по всей стране, но в то же время она отличается от всех них... там ты...
Котенок:-Я не услашала, я почувствовала, что в комнату кто-то вошел. Медленно, словно боясь, что все только сон, я поворачиваю голову и... Нет, - это реальность... В дверном проеме, слегка облокотившись на косяк стоишь ты. В голубых прямых джинсах, в рубашке, на которой растегнуты верхнии пуговицы и видна черная водолазка. Длинные светлые волосы ты собрала в хвост, а на губах играет чуть уловимая нежная улыбка, глаза в полумраке комнаты сияют подобно звездам.
Миледи: -Я подхожу к тебе и встаю за спиной, несмело опуская руки тебе на плечи. Перед тобой белесое свечение ворда, где из-под твоих умелых пальцев рождаются легенды... Твоя правая рука лежит на мышки, взгляд немигающь и прям...
Котенок:-Я боюсь обернуться и взглянуть тебе в глаза... Курсорчик дергается по экрану из-за того, что у меня дрожит рука. Даже сквозь футболку я чувствую тепло твоих рук...
Миледи: -Я наклоняюсь, чтобы легонько подуть тебе в волосы, ты вздрагиваешь... Неужели ты боишься меня или, быть может, причина в другом?..
Котенок:-Я поворачиваюсь на крутяшемся стуле и смотрю на тебя, снизу вверх, робко и несмело, как первоклассник на свою первую учительницу...
Миледи: -Я нагибаюсь, чтобы достать до твоих губ и начинаю целовать... Я чувствую, что ты хочешь этого, я знаю, ты будешь моей...

[Cr@zy]

Взгляд поверх чашки кофе.

Передо мной стояла чашка с горячим кофе. Над ней поднимался легкий пар, и сквозь него мир казался другим. Не лучше и не хуже, просто немного иной. Этот пар обличал людей, срывая с них маски, которые мы так привыкли носить. Все в комнате преобразились, я увидела их сущность, то глубинное Я, которое большинство из нас пытается спрятать. Я перевела взгляд на него... Он остался прежним. Он сидел за столом напротив, делая какие-то пометки в своем журнале. Его образ не исказился, он остался таким же четким и светлым. Он не носил масок. И именно поэтому люди тянулись к нему, в надежде хоть на несколько часов уйти от грязного сумрачного мира, в котором живут. Я ведь делала то же самое, хоть и осознала это только сейчас, глядя на него сквозь легкий пар, исходящий от кофе. Я вспомнила, как уставшая и измученная приходила сюда, садилась за парту и несколько минут не двигалась, стараясь собраться с мыслями. И когда его голос начинал доходить до моего воспаленного сознания, я начинала оживать. А через полтора часа, я становилась другим человеком. Как бы плохо не начинался день, если он заканчивался в его обществе, он был прожит не зря!

[Cr@zy]

Письмо тебе

Догорают последнии звезды, а солнце еще и не думает появляться из-за горизонта, все выпито и съедино, TV отключен, и лишь светло-желтый круг луны смотрит на меня из окна. Что я здесь делаю? Почему я здесь, когда мое место там... Вопросы, на которые мне страшно услышать ответ. Иногда я задаю себе вопрос: "Почему?" И кто-то внутри меня, совершенно не похожий на меня, или быть может наоборот, ехидным голосом отвечает: "Где там?" А затем продолжает, все тем же тонким голоском: "Ты ведь не знаешь ждут ли тебя там... Ты даже не знаешь хочешь ли ты быть там!.." И после он смеется, а мне хочется крикнуть ему: "Заткнись!!!" Но ведь он - это все-таки я - он не послушает.
Я смотрю на красные буквы на белом фоне, в голове кружаться стаи слов, коорые хочется сказать, но руки по-прежнему неподвижны. "Нет!" - настойчиво и бескомпромисно произносит все-то же голос в моей голове. "Ты уверенна, что знаешь, что писать?" И я не могу ответить порсто потому, что не знаю.
Я поднимаю глаза к белому чистому листу, бумага все стерпит: мои сомнения и недоумения, мою неуверенность и трусость.
"Привет..." - а дальше лишь мысли.
[...как мне хочется увидеть тебя, вдохнуть запах твоих духов, улыбнуться в ответ на втою улыбку...]
"Как жизнь?" - появляется надпись, а мысли остаются только моими.
[Я соскучилась. Я сожалею, что меня здесь не было, я сожалею, что не позвонила, я сожалею о своей трусости, и еще много о чем... Надеюсь ты поймешь, простишь, дождешься?]
"Как выходные? Не откажетесь составить мне компанию за чашкой кофе завтра? Если, конечно, нет других планов," - традиционная вежливость и учтивость на бумаге, в мыслях беспорядок слов, которые никогда не будут сказанны.
[Мне жаль!.. Я знаю, что повторяюсь, знаю, правда. Я хотела остановить развернуть машину и вернуться, но не могла, и огни города растворялись в темноте... Мне жаль, глепо ведь?]
"Если согласна, то завтрав в 8 pm, где и всегда. Как говриться: "Место встречи изменить нельзя" - и подпись. Все как всегда, мой внутренний голос победил.
-Твоя взяла, парень! - зло произношу я.
-Я знаю, как всегда, пора привыкнуть, - спокойно произносит он, засыпая до следующего письма тебе.

[vall]

Звёзды.
Стою у окна, смотрю в небеса. Темнота кругом… ясное дело, на часах далеко заполночь. Внимание привлекли две звезды. Они были расположены так, что напоминали глаза и сияли ярче других. Я просто стою и смотрю на них. Несколько дней назад увидел девушку, и она никак не выходит из головы. Имя ей Львица. В душе поднялись неведомые ранее чувства. И пусть сейчас зима и все замерзают, заворачиваясь в тёплые одежды. Для меня наступила весна, мир наполнился счастьем и радостью. Ведь теперь у меня есть она. И кроме неё мне никого не надо. Сегодня нас познакомили друзья. Она очень мила и вела себя весьма скромно.
И вот эти звёзды, которые и в самые романтические времена меня не волновали, сейчас пробуждали утихшие, за несколько часов, волнения. Стоя под ними, я вспоминаю прошедший день и радуюсь предстоящему, потому что увижу Львицу, услышу её голос и слова, которые она говорит мне, а не кому-то другому. Просто быть рядом с ней - этого я бы не променял ни на что, на свете! Ни на что!
Прошёл день. Прошёл другой. Постоять перед сном под звёздами, смотря на два притягательных огонька далёких миров, вошло в привычку и доставляло своеобразное удовольствие. А, постояв на холоде, думал, как приятно было бы сейчас оказаться в её тепле. Вдохнуть запах её волос, прикоснуться к ним устами и увидеть в её глазах отражение своих…
Каждый раз, глядя на две далёкие звезды, я всё больше и больше видел в них свою Львицу. Однажды осознал, что одна и другая звёзды приняли образ её глаз, появились веки и брови.
С каждым днём мы всё больше проводим время вместе, планируем наши дела так, чтобы вместе делать их. Когда она рядом я не могу быть серьёзным, смотрю на неё и постоянно улыбаюсь и, наверное, поэтому выгляжу смешным. Мы много смеёмся, веселимся и очень весело проводим время. У нас нет друг от друга тайн и когда я в первый раз сказал, что она мне очень нравится, это выглядело так, по-детски наивно и открыто, что она не сдержалась и поцеловала меня, сказав, что я необычный. Проводя дни напролёт вместе, мы купались в радости и счастье. Расставаясь в поздний час, мы спешили домой, чтобы быстрее заснуть и проснуться уже утром нового дня, который сулил нам лишь наслаждения и новые радости.
Она уехала. Её увезли от меня. Ещё долго я размышлял о том, почему всё произошло именно так. Ещё долго последние минуты расставания не давали мне покоя.
Сидя напротив друг друга, мы смотрим в глаза и в словах не нуждаемся. Я много говорил о любви, посвящал стихи, но никогда не говорил о своих чувствах прямо, не было настоящего признания в любви. Может сказать сейчас?
Львица…
Её палец быстро поднимается и ложится на мои губы, и становится для меня крепче любого замка. Да, она всё понимает, всё видит в моих карих, полных любви, глазах. В её взгляде читается любовь и боль, радость и печаль, веселье и тоска. В нём проносятся дни нашей любви. Она, как и я, вспоминает эти дни бесконечного счастья. И тоже боится, что они никогда не вернутся.
Отводя полные слёз глаза, она поднимается, чтобы уйти и в шёпоте её слов, я слышу: «Так надо, так будет лучше…».
Ей быть Львицей. Кем быть мне? Может Орёл? Может Сокол? Как бы то ни было, её появление в моей жизни, придало мне крылья. Как обычно я стою на крыше своего дома и смотрю в небо, на звёзды, которые сложились в образ моей любимой - в образ Львицы. Она лежит на звёздном небосводе и манит своей близостью. Стоя у края, я мечтаю стать Соколом, чтобы, взлетев к небу, догнать Дикую Кошку в её бесконечном беге. И я искренне верю, что это возможно. Чувствую ветер в волосах-перьях, а соколиный взор уже оценивает расстояние и скорость, руки-крылья готовы парой взмахов толкнуть меня в воздух, который понесёт меня к моей мечте… В голове звон, гудение, рёв. Во дворе, в машине, сработала сигнализация, и это привело меня в чувства. Зажав уши, я отступил от края. Звёзды снова стали звёздами. Львица, закрытая тучами, прервала свой бег, освободила мой разум, который, вновь овладев телом, велел идти домой.
Но какая-то часть меня успела пообещать вернуться…

[vall]

Глава 1
Когда все было готово ко сну, то есть зубы вычищены, необходимые части тела вымыты и одежда бесформенным образом лежала на стуле около кровати, Он лег поверх одеяла и принялся разглядывать неровности давно небеленого потолка. День прошел достаточно обычно: несколько встреч, несколько чашек кофе и вечерние гости с поучительной, но не очень интересной беседой. Вспомнив об этом, Он скептически улыбнулся, а затем откровенно зевнул, автоматически прикрыв рот рукой. Потом мысли его приобрели более возвышенное направление, и Он вдруг задал себе вопрос: - Что у меня есть?
-У меня есть Дело, - начал размышлять Он. - И есть люди, которые помогают мне, хотят они того или нет, и люди, которые мешают мне, хотят они того или нет. И я благодарен им и, в принципе, делаю это Дело для них, но ведь мне это тоже приносит удовлетворение и удовольствие. Означает ли это наличие какой-то гармонии между мной и миром? Видимо, да, но нитка это гармонии
все-таки очень тонкая, иначе не было бы так трудно просыпаться по утрам и мысли о смерти и вечности и собственном ничтожестве не повергали бы в такую
глубокую депрессию. Однако единственный, по Его мнению, приемлемый путь добиться спокойного отношения к смерти и вечности, предлагаемый Востоком,
все-таки не мог найти отклика в нем, так как предполагал отказ от различных развлечений и удовольствий. Сама мысль об этом была Ему невыносимо скучна. Казалось нелепым тратить жизнь на то, чтобы привести себя в полного безразличия к ней. Напротив, Он был уверен, что в удовольствии отказывать себе глупо и что заложенные в Нем духовные программы сами разберутся, что хорошо, а что плохо.

Он приподнялся на локтях и посмотрел за окно, и огоньки еще не погасших окон показались Ему искрами сигарет в руках идущих в ночную смену рабочих. Он вдруг представил, как они стоят кучкой на перекрестке и, ежась от ветра, вырванные из теплых квартир, ждут служебный автобус. Захотелось курить. Решив, что желание курить все-таки сильнее, чем желание остаться лежать и не шевелиться, Он встал, набросил свой старый потрепанный халат и, сунув ноги в тапки, побрел на кухню. Закурив, Он некоторое время сидел нога на ногу, жмурился от яркого света и внимательно смотрел на дым папиросы. Со
стороны мундштука дым шел слегка желтоватый, а с другой - синеватый.
Переплетаясь, дым тягуче поднимался вверх и рассеивался у закопченной вентиляционной решетки. Тут Он поймал себя на мысли, что минуту назад вообще ни о чем не думал, а был всецело поглощен созерцанием поднимающегося вверх дыма. Он засмеялся. Видимо, в этот неуловимый момент Он как раз и находился в состоянии полной гармонии с миром. Затем Он вспомнил, что нужно достать где-то денег и купить не особенно протекающую обувь. "Старая, - практично подумал Он, - протянет еще от силы недели две, а скоро весна."
Докурив и снова зевнув, Он немного подался корпусом назад, отчего не груди Его, под левым соском, образовался проем с мягкими неровными краями. Глубоко погрузив туда руку, Он осторожно достал свое сердце, которое лежало там как в мягко выстеленном птичьем гнезде. Ощупав его и немного подышав на гладкую глянцевую поверхность, Он открыл дверцу кухонного шкафа и бросил
его в мусорное ведро. Сердце лежало там неподвижно, затем стенки ведра начали покрываться инеем. Он встал, потянулся и пошел обратно в комнату. Перед самым замыканием краев проема внутрь незаметно залетел мотылек. Уже засыпая, Он услышал, как за стеной зазвонил будильник. Проснулся Он от занудно крутящейся в мозгу строчки: "Ты, семь, восемь, Ты, семь, восемь."
Встав с постели, Он, шатаясь, пошел в туалет. По пути из туалета в ванную Его настиг приступ рвоты. Перегнувшись через эмалированный край, Он засунул в рот два пальца и вдруг почувствовал, как под пальцем что-то шевелится. Он
резко отдернул руку, и вслед за этим бесчисленное множество мотыльков так облепили лампочку, что уже через минуту Он оказался в полной темноте, в
которой было слышно только шуршание крыльев и звук падения в раковину маленьких мертвых тел. Он успел заметить, что мотыльки были ярко-красные
как кровь. Строчка продолжала играть: "Ты, семь, восемь, Ты, семь, восемь."
Вернувшись в комнату, Он достал из ящика два пистолета, вставил дула в ушные раковины и одновременно нажал на курки. Падая, Он почувствовал, что пули сошлись точно в центре и расплющились одна об другую.

[vall]

Глава 2
Некоторое время Он лежал, приходя в себя. Навязчивая строчка звучала все тише и тише и, наконец, умолкла совсем. Он открыл глаза и взглянул на часы. Было без четверти двенадцать. Он вспомнил, что в двенадцать у него встреча с братом, который хотел познакомить Его со своей невестой и пообедать втроем в каком-нибудь небольшом ресторане. Он снова прошел в ванную комнату. Мотыльков уже не было. Он побрился, удивляясь, куда же они делись,
уложил волосы и, быстро одевшись, вышел на улицу. Несколько минут Он стоял осматриваясь. Был обычный летний день. Несколько бледных детей сосредоточенно ковырялись лопатами в песочнице, на деревянных бортах
которой было написано:

ХУЖЕ ВСЕГО БЫТЬ МИШЕНЬЮ В ТИРЕ С ПЛОХИМИ СТРЕЛКАМИ!

Их мамаши, разомлевшие на солнце, лениво судачили о чем-то, рассевшись в ряд на недавно выкрашенной скамейке. Он придал лицу лениво-высокомерное
выражение и отправился к месту встречи. Брата Он увидел издалека. Тот стоял, образуя пробку в движении людской массы, и оживленно беседовал с маленькой светловолосой девушкой. Она слушала его, внимательно и влюблено
следя за его лицом и иногда кивая. Единственная ее примечательность была в том, что она была одета.
-Привет! – сказал Он подойдя.
-Привет, - сказал брат. – Погоди, я сейчас, мигом, - добавил он и наотмашь ударил девушку по лицу. Ее отшвырнуло на несколько шагов, и какой-то
прохожий старик подхватил ее и, подталкивая в спину, повел к своей стоявшей неподалеку машине. - Что, раздумал жениться? - спросил Он. - Да нет, просто
решил пару недель повременить. Пойдем куда-нибудь, перекусим. Они замолчали. Отношения с братом у них были сложные: тот, поскольку был старше, всячески опекал Его и вообще, похоже, испытывал к Нему отеческие чувства, но при этом всегда соглашался с Ним и без сомнений пускался за Ним в самые безрассудные предприятия. Ну, как она тебе? - набравшись
храбрости, спросил брат. - Ничего, да?
-Ничего, - ответил Он. - Странная какая-то. - Нет, она просто не здешняя, не обвыкла еще. Но зато пока еще готовить умеет. - Что готовить? - опешил Он.
-Ну, соль, сахар там, перец черный, - мучительно краснея, сказал брат.
-Я-то не очень в этом разбираюсь.
-А-а... протянул Он.
В это время из нескольких окон сразу застрочили пулеметы, и праздничная толпа сразу задвигалась, зашумела, побежала. Он вспомнил, что утром по
радио диктор с торжеством в голосе объявил о каких-то показательных учениях лучшего в стране стрелкового полка и пригласил всех желающих посмотреть на
этих простых бравых ребят, не жалеющих времени и сил на воспитание в себе качеств настоящих защитников народа. Люди бежали. Некоторые падали, нелепо
выворачивая шеи, некоторые останавливались и тихо садились на асфальт привлеченные видом текущей из них крови. Тут из репродукторов, висящих на стенах домов, грянул марш. Все это производило такой шум, что они с братом едва могли слышать друг друга. Брат картинно вытаращил глаза и, с ужасом глядя на Него, зажал пальцами уши. Он пожал плечами и, отпихнув попавшуюся од ноги дамскую сумочку, толкнул ладонью дверь, на которой висела табличка:

РЕСТОРАН "КОМАНДИР"
не работает рано утром


Через час они вышли из ресторана и, достав каждый по папиросе, уселись на тарой белой скамейке, исписанной именами, телефонами и просто словами.
Чаще всего попадалось слово "рука", иногда оно сопровождалось изображением й части тела. Вдруг Он заметил между ног странную надпись, видимо,
зашифрованную: буквы В, А, изображение квадрата, буква Г и треугольник,осле которого стояло: Она. Он достал записную книжку и зарисовал все это,
затем достал перочинный нож и тщательно срезал надпись, а по свежему срезу
аккуратно написал: "Рука". Брат, взглянув на часы, забеспокоился.
-Извини, у меня еще дела, мне пора. Позвони в конце недели. - На слове
"недели" он закашлялся. Жестами показал, что говорить больше не может, он
порылся в кармане, достав оттуда смятую купюру, аккуратно расправил ее и
положил Ему на голову. Затем коротко пожал руку и засеменил в сторону
стоянки такси. Но асфальт под ним вдруг начал проваливаться, и брат, с
каждым шагом, погружавшийся все глубже и глубже, в конце концов, завяз
окончательно. Он некоторое время рассматривал широкую спину брата,
удивляясь, насколько все-таки тот представительнее выглядит, затем встал и
походкой скучающего франта отправился, куда глаза глядят.
-Как странно, - подумал Он, глядя на прохожих. - Ведь в голове у каждого из
них есть схожий с ним мозг, кого-то мучают похожие на мои проблемы, кто-то
ищет ответы на те же вопросы, кто-то, может, уже нашел. Он напряженно
вглядывался в лица, но лица были довольно одинаковые и, в конце концов,
слились в одно большое детское лицо, в котором Он с удивлением узнал себя в
возрасте двенадцати лет, каким Он был запечатлен на одной из старых
фотографий. Несколько секунд Он рассматривал себя, потом слегка толкнул
лицо ладонью, и оно рассыпалось на тысячу лиц, которые то улыбались, то
искажались гневом, то принимали снисходительно-насмешливое выражение.

[vall]

Глава 3
Он завернул за угол и пошел дальше, увидев обувной магазин, Он вспомнил,
что Ему нужно купить ботинки. Крыльцо магазина было завалено желтыми
клиновыми листьями. Безукоризненно одетый продавец с нашитой на рукаве
эмблемой магазина дежурно улыбнулся, выслушал Его и, нацарапав что-то
гвоздем на обнаженном запястье левой руки, исчез за прилавком. - Может быть,
эти? - с восторгом спросил продавец, поставив на прилавок картонную
коробку. - Последняя модель. Ботинки были действительно хороши. Черные, без
каблука, но на плотной широкой подошве, они были усыпаны брошками и
производили впечатление солидности и прочности. - А не протекут? - строго
спросил Он.
- Дай-ка я проверю. Проворно схватив один ботинок, Он побежал в другой
конец помещения, где еще при входе заметил раковину и кран. Бросившийся за
ним продавец споткнулся и упал на пол. - Но там же нет воды! - взмолился
продавец, протягивая к Нему руки. - Честное слово, нет воды.
- Ну, нет так нет, - сказал Он.
- Я беру их без проверки. Продавец встал, потирая ушибленное колено. Он с
удивлением заметил. Что тот совершенно не запачкался, хотя пол в магазине
был покрыт натасканным несчетным количеством ног раскисшим, грязным снегом.
Он сел и, сняв туфли, связал их шнурками и, раскрутив над головой, кинул их
в продавца. Туфли обмотались тому вокруг шеи, и продавец, захрипев, снова
упал и, совершив несколько конвульсивных подрагиваний, вскоре затих. Он
надел новые ботинки, встал и вытащил из головы запутавшуюся в волосах
купюру. Затем вырвал посередине ее клок, наклонился над телом и старательно
продел в образовавшуюся дырку кончик носа лежавшего. Случайно взглянув на
безвольно лежавшую руку продавца, Он увидел на запястье налитые кровью
буквы: "рука". Потом Он отошел на несколько шагов, осмотрел всю картину в
целом и вышел. Пройдя несколько кварталов по направлению к центру города,
Он почувствовал жажду и зашел в одно из тех многочисленных кафе, которые,
работая в разных режимах, обеспечивали население города кофе и бутербродами
практически круглосуточно. Как Он и ожидал, в кафе почти никого не было.
Единственным источником света было большое, почти от пола до потолка, окно
с зеленоватым стеклом. Он пошел к стойке и заказал себе кофе. Обернувшись
на звук открывающейся двери, Он увидел, что в кафе вошла девушка. Посмотрев
по сторонам, она подошла к Нему и спросила: -Как мне найти Его?
-Это я, - ответил Он. - А вы кто?
-Я это Она, - сказала Она. - Я люблю Его.
-Странно, - подумал Он и, разбежавшись, с разгона прыгнул в манящую зелень
окна. Падая, вместе со звоном разбитого стекла, Он услышал, как внутри Него
зародилось новое сердце.

[vall]

Глава 4
Вечер. На улицах стемнело. Он шел, облизывая разбитую при падении губу, и
фонари делали Его тень то короткой, то какой-то немыслимо длинной. Редкие
прохожие жались к стенам домов, спеша поскорее попасть к своим семьям, к
уютным экранам телевизоров и удобным креслам с заботливо положенной
подушкой. Вдруг Он остановился и напряженно прислушался. Где-то вдали
слышался лай собак и хриплые крики:
-Он! Он! Он!
Он почувствовал, как вместе с холодным вечерним воздухом ужас заполняет Его
грудь, и заметался по улицам в поисках такси. Наконец одна из машин
остановилась. -А цветы есть? - спросил шофер, недоверчиво оглядывая Его
разбитое лицо и разорванные брюки. -Есть, есть, быстрее, - задыхаясь
проговорил Он и сел на заднее сиденье. - Домой! Шофер ухмыльнулся, обнажив
десны, и машина развернулась и поехала по ночным улицам. Настороженно глядя
из окна, Он видел группы вооруженных людей, обшаривающих подъезды и разные
темные уголки.
- Да, конечно, это Охота, - подумал Он. - Началась Охота. И вдруг Он понял,
что совершенно не готов к смерти: именно сейчас жизнь стала Ему удивительно
дорога и что в жизни Его никогда ничего не совпадает, и как счастливы
должны быть те, кто добился хоть какого-то совпадения... Он достал
папиросу, жадно закурил и вдруг совершенно успокоился. Остановив на полпути
такси и вручив покрасневшему от удовольствия шоферу помятый букет ландышей,
Он, насвистывая, зашагал по улице. -Почему люди все время повторяют одни и
те же ошибки и иногда, даже зная, что совершают ошибку, все-таки совершают
ее и потом сразу же начинают раскаиваться. Почему весь практический опыт,
накопленный человечеством за тысячи лет развития, в результате оказывается
никому не нужным хламом, - размышлял Он, рассеянно глядя по сторонам.

[vall]

Глава 5
Все, кто шел Ему навстречу, были совершенно пьяны, смех и икота душили их,
слезы заливали их веселые глаза. Они шатались, падали, с криком хватали
друг друга в объятия. Некоторые тут же на земле засыпали. За ними
внимательно следили собаки - спасатели, и, если кто-нибудь падал в слишком
глубокую лужу или на трамвайные пути, одна из собак выходила из укрытия и
оттаскивала спящего на более безопасное место. На ошейниках собак тускло
поблескивали жетоны народной дружины. Проходя мимо слабо освещенной
телефонной будки, Он вдруг заметил в ней какую-то странность. Рывком
оттащив прислонившегося к ней спящего человека, Он открыл скрипящую дверь и
увидел: на телефонном диске вместо цифр - буквы и геометрические фигуры. Он
достал записную книжку, набрал номер: В, А, квадрат, Г, треугольник и почти
сразу услышал радостный, знакомый голос:
Это ты?
Это Он?
Это ты?
Это Он?

[Cr@zy]

Девушка

С самого утра шел снег. Небо было серым, грустное утро плавно превратилось в такой же угрюмый день. Погода стояла безветреная и хлопья снега, вальяжно кружась в воздухе, падали на землю. К полудню все вокруг побелело. Деревья оделись в пушистый наряд до самой весны. Особенно красивы сейчас были сосны - белый снег на их темно-зеленом одеянии. Она стояла непротив одиноко стоящего дерева в центре аллеи. Темно-синее пальто в маленьких звездах снега. Длинные светлые волнистые волосы, бледная кожа и грустные глаза. Она пристально смотрела на белку, на стволе, а белка на нее. Им обеим было жаль ушедшего лета, и обеим нехватало солнца. Тут шумная толпа подростков промчалась мимо, белочка изчезла среди ветвей ели. А девушка, вздохнув, продолжила свой путь, прерванный такой случайной встречей.

[Cr@zy]

ОДИН ВЗГЛЯД НАЗАД

Свинцово-призрачное небо,
И звон разбитой тишины…
Тут не узнать где быль, где небыль,
Тут не понять где "Я", где "Мы".

Желтеют ветхие страницы,
Стирая память не спеша,
Уже закрыты все границы,
уже не вырвется душа.

Густеют сумерки неспешно,
Маячат в дымке фонари,
А Время тихо и беспечно
На кухне сушит сухари

Татьяна Яналина

Стрелки часов нехотя ползли к полуночи, она сидела перед компьютером - в небольшом окошечке, в правом углу экрана шел фильм, все же остальное пространство было занято развернутым Фотошопом с парой недоделанных картинок. На столе возле клавиатуры стояла бутылка шампанского и традиционный новогодний салат - Оливье. По телевизору выступал с обращением к согражданам очередной президент - традиция не меняющаяся с годами! С улицы раздавались крики и пение людей, народ встречал новое десятилетие. Зима выдалась наредкость теплая и снежная. Она взяла бокал с шампанским и подошла к окну. Неповторимые узоры, на стекле, а за ним черное низкое небо, россыпи звезд, белый снег. Она улыбнулась, проводя указательным пальцем по стеклу. Незаметно для нее самой рука вывела имя. Она вновь улыбнулась, пристально глядя вдаль сквозь тонкие линии надписи. Она видела не пустую занесенную улицу, а весну с ее первой зеленью и теплым дождем. Она почувствовала запах мая, услышала гулкие шаги в пустом школьном коридоре и громкий голос, заставивший тогда ее вздрогнуть. Один взгляд - и ее охватило чувство негодования и обиды на весь мир, за то что заставляют вот так тратить долгожданное лето. Она с сожалением переступила порог и... "И навсегда потеряла себя,.." - произнесла она в полный голос и резким движением, вытерла окно. В небо взмыла ракета и рассыпалась на тысячу розовых огоньков. "С Новым годом," - произнесла она, ударив бокал об стекло и осушив его. В голову пришло одно стихотворение, прочитанное много лет назад:

Свинцово-призрачное небо,
И звон разбитой тишины…
Тут не узнать где быль, где небыль,
Тут не понять где "Я", где "Мы".

Желтеют ветхие страницы,
Стирая память не спеша,
Уже закрыты все границы,
уже не вырвется душа.

Густеют сумерки неспешно,
Маячат в дымке фонари,
А Время тихо и беспечно
На кухне сушит сухари

"Да,.. А время тихо и беспечно на кухне сушит сухари!"

[РадаР]

красивая картина.

[Cr@zy]

В лесу

Крик... Тихо...
-Диана!
-Беги...
-Я не хочу!

Ночь... Темно...
Черные облака, стаей бешенный псов проносятся над головой. Полная бледно-серебрянная луна, виднеется сквозь темную листву, как глаз циклопа немигающий и холодный, снисходительно смотрящий на землю.И отрешенные огоньки звезд в темном грязно-синем ночном небе.

Крик... Тихо...
-Диана!
-Ты должен!
-Нет...

Ветер... Холодно...
Снег смешанный с ледяным дождем отнимает силы, залепляет глаза, и с каждым новым вдохом разрывает легкие. Ветер, как полоумный, воет в кронах. Лапы увязают в рыхлом, мокром снегу.

Крик... Тихо...
-Диана!
-Ты умрешь...
-Все равно!

Смерть... Одиночество...
Невозможно идти, невозможно дышать. Волки где-то рядом, их горячие дыхание за спиной, долгий и протяжный вой летящий вдогонку. Но жизнь неутомимой мыщцей пульсирует в груди, заставляя горячую кровь бежать по венам, все быстрее и быстрее. И в голове одна единственная мысль: ты не умрешь! Ты будешь жить назло всем, назло ей, назло волкам, которые идут по следу, зная, что пока ты еще силен, чтобы перегрызть им глотки!

Крик... Тихо...
-Диана!
-Уходи...
-Никогда!

Огонь... Далеко...
Среди деревьев видно пламя, огненные желто-красные языки костра жадно облизывают березывые ветви, они похожи на щенков, которым добрый хозяин кинул суповую кость. Они безжалостны и щустры, их голод и азарт завараживают. Тропа ведет к костру, слышны пьяные песни охотников, отчетливо уловим запах жаренного мяса. Надо идти туда, ближе, волки бояться охотничьих стоянок - отстанут.

Крик... Тихо...
-Диана!
-Безумец!
-Знаю...

Рассвет... Умиротворенно...
Белесое солнце медленно появляется над горизонтом, ветер стих, и снежинки, вальяжно кружась, опускаются на мягкий снег. Ночь прошла, и жизнь не перестала пульсировать в теле. Птицы закопошились в своих гнездах, любопытные зверки высунули мордочки из нор, они не боятся. Днем не место смерти, она подождет.

Тихо...
-Диана...
-Ты молодец!
-Да...

[Cr@zy]

Котенок

Шорох в углу, он повернул голову и строго и внимательно посмотрел на названного гостя - маленького, пушистого котенка. Откуда он появился здесь - в старом, заброшенном особняке, стоявшем на много миль от чьего-либо места жительства. Наверное, одичавшие кошки, нашли себе приют в сарае, а этот малыш как-то пробрался сюда. Мужчина отложил в сторону сумку, и подошел к перепуганному крохе. Легко он подхватил его на ладонь в белой кожаной перчатке и поднес поближе к себе. Некоторое время мужчина с любопытством разглядывал ночного гостя, а затем спрятал его под плащ, и поднялся наверх. Жену он наше спящей в старинном огромном кресле в библиотеке, возле горящего камина. Она была прекрасна, он никогда не устанет восхищаться ею. Сейчас она так спокойна, так безмятежен ее сон. Он скинул плащ и шляпу, достал котенка и сел напротив спящей женщины. Его пальцы ласкали меленького зверька, а глаза были устремлены на нее. Когда он встретил ее, она была такой же, как сейчас этот малыш - беззащитной, напуганной, одинокой. И он помог ей подняться, взглянуть на этот мир светлыми глазами. Он вырастил ее, он создал ее для себя. Пока этот котенок никто - любой может уничтожить его, он может обозлиться и возненавидеть этот мир, стать диким грязным котом из подворотни, а может... Может все будет иначе, и он превратиться в красавца, свободного и сильного. Такой, какой стала она! Она не погибла и не возненавидела этот мир - она стала лучшим, что он мог себе представить в нем.
Она проснулась утром, от первых лучей солнца проникнувшись в ее спальню, а рядом с ней на одеяле спал маленький котенок.

[Cr@zy]

Тень.

-Запомни эту ночь, когда-нибудь ты взглянешь на небо и увидешь эти звезды. Они вот также будут смотреть на тебя: холодные и беспристрасные судьи и немые свидетели всех наших ошибок. Но тебе они будут говорить о том, что я с тобой, не смотря ни на что! Даже в смерти, девочка моя! - он накинул ей на плечи свой пиджак.
А на небе жазигались эти самые звезды. С моря дул ветер, пахло свежестью и солью. Она поежилась - потому что осень, потому что ночь, потому что холодно.
-Пойдем? - тихо спросил он, поднимаясь, а она кивнула.
Он вернулся с похорон, зашел в пустую квартиру, и тишина навалилась на него.Теперь она его спутник в этой жизни. Он сел за стол, долго и пристально смотрел на стопку фотографий. "Нет!" - услышал он собственный голос, сметая все на пол. Он был уверен, что уйдет раньше и был готов к этому, он знал, что она выдержит. А теперь? Как ему выдержать? Он подошел к окну. Звезды, те же самые звезды безмолвные и холодные в черном небе. Слезы сами собой заструились по щекам.
-Даже в смерте... - неожиданно кто-то тихо прошептал. Мужчина резко обернулся, она стояла возле стола, держа в руках собранные фотографии. Он улыбнулся, понимая, что больше никогда он не будет один.
Впереди у него было много ночей таких как та, звездных. Жизнь шла своим чередом, но всегда, он мог видеть рядом с собой ее тень, оберегавшую, поддерживающею и терпеливо ожидавшую его.

[Cr@zy]

Утро после...

-Когда эти чирикалки замолчат? - у меня сил нет слушать трескотьню синичек на карнизе. Вот, нехорошие птички, и что им не сидится в теплых и уютных гнездышках? Ну, весна, ну, любовь, ну, почему я должна страдать? Еще и солнце нагло светит прямо в окно, причем недавно вымытое. Никогда больше не буду столько пить! В голове пусто и темно, как в бочке - ничего не помню. Нет... Что-то проглядывается. Пили, много... Повод? Хм, хороший вопрос? Ну, без повода пить не могли... Черт, да замолчат эти синички сегодня или нет?! Синички - весна!.. 8 марта!!! Отлично, это уже что-то да проясняет! Сегодня утро 9-го или 10-го марта, это зависит от того сколько я проспала. Хм, судя по этим чирикалкам на окне, еще рано. Значит можно спать,тем более, что так тепло и уютно... Стоп! Где я? Вчерашний праздник все еще тайна покрытая мраком... Надо думать... Думать?! Единственное, что сейчас надо моей голове - это чашка черного кофе. Кофе - значит кухня, а для этого надо встать. Что-то проблематично это у меня выходит... Что-то мне мешается... Что-то?! Кто-то?! О-о-о... Э-э-э... Вот Черт!!!
-Доброе утро, хорошо спала?
Интересно, у меня сейчас выражение лица полной идиотки или нет? Как меня угораздило оказаться с ней в одной постели?!
-Привет! - мда, вот это звучит, мягко говоря, тупо...
-Что с тобой?
-Все нормально,.. - правда я ничего не помню, а так все просто замечательно! И я собираюсь перестрелять этих синиц...
-Тогда я что-нибудь сделаю на завтрак...
Ага, "А утром я приготовлю вафельки!.."
Ушла, хоть бы вспомнить кто это? Ладно оставим это на потом... Сначала, где я нахожусь? Ага, фотографии... Стоп! Дети!? А почему черно-белые? А, это она в детстве. Это уже кое-что...
-Тебе кофе черный?
Б-р-р-р, можно и потише, я не глухая.
-С молоком, если не трудно! - ага, она не знает мои пристрастия, значит знакомы недавно, или давно, но так тесно не общались. Очень интересный вопрос... Ага, а еще более интересный вопрос: где мои джинсы? Оделись, начало проложено... Так, пейзажик за окном мне ни о чем не говорит... Ага, синичка!.. Лети-лети, пока крылышки не оборвала!
-Кофе готов! Отлично, пара чашечек и я буду в норме, как огурчик! Саленый правда, но огурчик...
М-м-м... Кофе она варит, просто отличный! Большой плюс... Правда мне это не помогло вспомнить вчерашний вечер. Надо как-нибудь по тактичнее пораспросить ее. Да, для начала узнать бы ее имя... О чем это она?.. Ага, разговорчивая... Опа! С каких это пор я стала змеем искусителем? Ну, змеей я была всегда, а вот саблазнительницей?! У-у-у-у сколько человек бреда-то наговорить может в состоянии алкогольного опъянения? И это все я? Не верю! Э-э-э, все-таки правда! Мда...
-Да?! - как она на меня посмотрела-то... Уж лучше бы я сидела и помалкивала.
-Ты вообще ничего не помнишь?!
Сказать правду, или то, что она хочет услышать? Была не была!
-Ну,.. Нет...
-О, Боже!
Не, милая, он уже не поможет! Как она растроилась, странно, проблемы с памятью ведь у меня! -Знаешь, я думаю, мы можем освежить твои воспоминания!
-Хм, а почему бы и нет?.. - да, почему бы и нет! Чтобы в следующий раз, утром, не было так мучительно больно

[Cr@zy]

Играя в Ангела любви.

[-Да, скажем прямо, тебе повезло, что ты так легко отделался. Ты встретил хулиганов в темном переулке? - осведомился пожилой доктор, просматривая мою карточку.
-Да, док, если бы вы только знали, что это был за хулиган, - проворчал я с кривой усмешкой.
-Ну, рассказывай? - потребовал он с любопытсвом глядя на меня. Он отложил мою карточку, краем глаза мне удалось прочитать его закорючки и крючечки, называемые врачебным почерком. Прогноз был хорошим: два сломанных ребра и легкое сотрясение мозга. Это самое "легкое сотрясение" меня несколько заинтреговало.
-Ну?
Да! Я ненавидел себя за свой длинный язык, старик был на дежурстве, впереди целая ночь, а с моим "легким сотрясение", мне отдыхать, как оказывается, необязательно...
-Вообщем, все началось в самое обыкновенное утро... Хотя... Три часа ночи можно с большой натяжкой назвать утром, но это неважно...]

Я обвел взглядом опустившее кафе - хочется спать, а до конца смены еще три часа. Облокотившись на барную стойку я закрыл глаза и мгновенно отключился.
-Спим на рабочем месте? - над моей головой раздался приятный женский голос, который я прекрасно знал.
-Шеф?! Что-то вы рано! - я с огромным трудом оторвал голову от гладкой деревянной поверхности.
-Я рано? Это ты слишком долго спал, так нельзя, Малыш, а то проспишь все самое интересное! - и смеясь, она легонько похлопала меня по щеке. Я улыбнулся, глядя поверх нее на входную дверь, через которую в эту секунду прошла наш менеджер.
Когда я увидел ее лицо, то не поверил своим глазам. Никогда бы не подумал, что эта уравновешанная, всегда спокойная и холодная блондинка. Может испытывать какие-либо чувства. Весь персонал считал, что у нее ледяная вода в жилах. Я не вдавался в такие анатомические подробности, считая, что у нее просто не заладилась жизнь. И вот теперь я увидел на ее лице тень ревности. Она появилась всего на несколько секунд тут же сменившись обычной маской ледяного спокойствия, но она была очевидна. Она ревнует... Она влюбилась... В меня?.. Нет!.. Я не в ее вкусе... Я перевел взгляд на улыбающуюся женщину, чья рука теперь находилась на моем плече. Она влюбилась в нее, в директора, а по мимо этого, в действительно очаровательную женщину... Это открытие поразило меня!
Хотя, в нее было трудно не влюбиться. Когда впервые я увидел ее, то тоже потерялся. Я был сражен наповал цветом ее волос... Они были цвета, который в английском языке носит названия auburn, так как в русском его просто назовут рыжим, но это не так! Он ярче, насышеннее, это не рыжий и не коричнивый, с отливом меди и золота. Но особенно он великолепен, в лучах солнца... Летом бывают такие дни, когда ее кабинет наполняется солнечным светом до краев, как бокал с играющим вином, тогда ее волосы просто сияют. Ты смотришь на нее, окутанную ореалом света, как на ангела! Я, как и большинство сотрудников нашего бара, был влюблен в ее волосы...

-Ну, что, милый мой, марш домой спать, а то распугаешь всех клиентов своим унылым видом! - все с той же полной очарования улыбкой произнесла шеф.
Единственное на что меня хватило ей ответить это было дурацкое: Ага. Это вызвало у нее еще большее веселье, чмокнув меня в щеку, она легко взбежала по лестнице.
Менеджер, не сказав ни слова, но кинув на меня полный ненависти взгляд, проследовала за ней. У меня мурашки по спине забегали, когда я вспомнил своего сменщика. Парень провел неделю в реанимации после того, как попробовал пристать к ней на новогодней вечеринке.

На следующий день я заступил на смену около восьми, подходя, я видел свет в кабинете директора. Не задумывая над тем, как объяснять внезапное появление в ее кабинете, поднялся наверх.
-Можно?
-Конечно, что-то случилось, Малыш?
-Э-э-э, да нет, просто я хотел поговорить с Вами на... Ну, на тему, касающуюся личного характера, - наконец, нащелся я в словах. Отложив бумаги, она пристально посмотрела на меня.
-Я слушаю, - по ее голосу так же как и по ее выражению лица, как всегда было невозможно определить ее отношение к моим словам. Как всегда спокойная и невозмутимая, как удав. Только я почему-то не хочу быть кроликом.
-Мне кажется... Точнее я уверен, что наша блондинка... Менеджер... Вообщем она не ровно дышит к Вам. Я не переставал смотреть на нее в упор, поэтому легко уловил изменения. Она вздрогнула и слегка побледнела.
-С чего ты взял? - почти шепотом осведомилась она.
-Я не слепой, я видел, как она смотрит на Вас. И...
-Хватит, Малыш, это все твоя больная фантазия. Ты слишком много работаешь! Дать тебе отпуск на пару недель?
-Нет! - несколько минут мы оба молчали. Затем я бесцеремонно обошел вокруг стола, наклонился и поцеловал ее в губы. Она попыталсь воспротивиться, но я прижал ее руки к подлокотникам кресла, сам наклоняясь вперед, чтобы не позволить ей отвернуться. Я слышал стук каблуков по каменому полу, я знал, что сейчас дверь откроется, и я знал, кто войдет. Главное, не потерять контакт с губами женщины передо мной.
-Я подготовила отчет,.. - слова застыли у нее на губах. Я ослабил хватку и шефу удалось отстранить меня. Ее щеки горели, дыхание было порывистым.
-Я... Я,.. - она пыталась что-то сказать, но потом замолчала не зная, что говорить.
-Отчет, который вы просили, готов, - холодно отрапортовала голубоглазая фурия. Отдав папку, она развернулась и ушла. Я знал, что сейчас сделают со мной, главное, чтобы она не убила меня этим самым отчетом.
-Что ты делаешь, зачем ты это делаешь? Господи! - зашвырнув в меня папкой, от которой я с легкостью увернулся, она откинулась на спинку кресла.
-Пытаюсь доказать, что она любит Вас, а Вы ее! Причем рискуя при этом собственной шкурой.
-Ненавижу тебя. Ненавижу за то, что ты, как обычно, прав, черт бы тебя побрал! Убирайся с глаз моих! - рявкнула она, и я выскользнул за дверь, прежде чем пепельница ударилась о косяк.
На свое рабочее место я вернулся, до жути довольный собой. Работы было мало - посетителей почти не было, поэтому когда я увидел блондинку, мне стало нехорошо.
-Можно с тобой поговорить? - ее голос был спокойным и тихим. Да вот так видимо, разговаоривал Ганнибал Лектер со своими пациентами перед тем, как отправить их в лучший мир. О Боже, о чем я думаю?! Откинув грустные и пропитанные кровью мысли, я улыбнулся.
-Конечно, Красавица! - взглянув на нее, я понял, что зря назвал ее так.
-Что у тебя с Директором? Ты любишь ее?
-Любишь?! Ха! - изображая смешок, я думал только о том, чтобы она не задушила меня прямо здесь и сейчас:
Детка,кто говорит о любви? Так небольшая интрижка на одну ночь! Она ведь чертовски красивая женщина. Ее глаза, такие зеленые - цвета весны, а волосы - цвета осени. Она совершенство... Разве тебе не хотелось, целовать ее? Разве ты никогда не мечтала о ней? Признайся! Я вижу это в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на нее. Ты хочешь ее, безумно... Но ты не предпринимаешь никаких попыток, чтобы овладеть ею. А я уже сделал первый шаг! Так что! Извини, кто не рискует, тот не пьет шампанское! Хотя мне достанется кое-что получше шампанского, - я подмигнул ей, самодовольно улыбаясь, хотя внутри меня все треслось. Парень, если у тебя ничего не получиться то, всю жизнь, глядя в зеркало, ты будешь видеть там, последнего урода! Если, конечно, она не придавит тебя где-нибудь за углом, когда ты будешь возврашаться домой после смены. А судя по ярости в глазах, она легко сделает это! Она сжала ворот моей рубахи, притянула меня к себе, и медленно, видимо, чтобы до меня дошел смысл ее слов, прошептала мне на ухо.
-Если ты приченишь ей боль... Если она будет страдать... Если ты хоть пальцев ее тронешь...Я убью тебя! - отшвырнув меня в сторону, она покинула бар. Я глубоко вздохнул. "Куда ты лезешь, придурок?!" - отчаянно вопил мой внутренней голос. Но я постарался успокоит его, да и себя парой рюмок текилы.

В воскресенье мне весь день пришлось провести в обществе Белокурой фурии, так как был конец месяца, надо было подводить итог. Мы не разговаривали, я даже смотрел на нее с опаской, не позволяя ей быть позади себя, и когда она смотрела на меня, меня занимала только одна мысль: держит ли она за спиной нож или нет? Вечером подъехала Шеф. Она была грустной. Я решил воспользоваться этим. Если уж я заделался Купидоном, то надо идти до конца.
-Извините, вы не составите мне компанию сегодня за ужином? - я постарался придать своему лицу выражения искренности и невинности, чтобы у нее и мысли не возникло мне отказать. Увидев взгляд Блондинки боковым зрением, я понял, что до следующего своего дня рождения не доживу.
-Ну, хорошо, только давай я сама приготовлю ужин! Не хочу ехать сегодня куда-либо!
-Хорошо!
-Тогда у меня в восемь.
-Буду!
Она подмигнула мне, усталость покинула ее глаза, она смотрела на меня с такой благодарностью и нежностью, что у меня выступил холодный пот, когда я представил, взгляд Блондинки.

[Cr@zy]

проДоЛжение...

Мы проговорили всю ночь. Я всегда знал, что умею влият на женщин. Она сдалась, и будучи не в силах больше держать все в себе, разрыдалась у меня на плече. Выходя из ее квартиры в пять утра, я чувсвовал, что вся рубаха пропиталась ее духами и ее слезами. Но все равно я был чертовски доволен собой. Не успел я пройти и пары метров от крыльца, как почувствовал удар по лицу и, потеряв равновесие, упал на холодный и мокрый асфальт, сильно ударяясь головой, и чувствуя неверотный по силе удар в грудь.
-Я предупреждала! Ты не понял!? - ответить я не мог, слишком сильно ее пальцы сдавили мне горло, дышать мне тоже было невозможно. Именно в такие минуты и вспоминаешь всю свою жизнь. Детство, маму, папу, все то, чего не успел и что не сделал. Становиться так жалко себя и так хочется, чтобы дали еще один шанс...
Я почти попрощался с жизнью, когда услышал знакомый голос:
-Отпусти его, я умоляю тебя, отпусти!
Ее пальцы слегка ослабли, но потом сжались с двойной силой.
-Мы просто разговаривали, он помог мне понять, какой дурой я была, милая... Я люблю тебя!
Ее руки задрожали, а у меня появился шанс увидеть новый день. Наконец, она избавила меня от веса своего тела и подошла к ней.
-Я думала,.. - ее голос задрожал.
-Я люблю тебя, наверное с самой первой встречи.
-Я...
-Замолчи и поцелуй меня, - с этими словами она притянула ее к себе. Они целовались так страстно, только музыки не хватало, чтобы все вглядело как happy end голливудской меллодрамы.
Сцена мне безусловно нравилась, хоть мучался я не за зря, но попытавшись встать я понял, что не в состоянии.
-Дамы, конечно мне приятно, что вы нашли друг друга, но может вы будите так любезны и отвезете меня к доктору?

[Я повернулся к ошарашенному врачу. -Я пострадал из-за любви! Как вам это нравиться? - было видно, что он мне не верит. Ха, ну и черт с тобой! - усмехнулся я, собираясь отвернуться к стене, но дверь в мою палату открылась. Старик подскочил, когда увидел женщину с удивительным цветом волос.
-Извините, понимаю, что в двенадцать часов ночи в понедельник посетителей быть не должно, - она улыбнулась.
-Просто я хотела сказать спасибо, Малыш.
-В любое время...
-После выписки я даю тебе пару недель отпуска. Отдохни! - с этими словами она наклонилась, чтобы чмокнуть меня в щеку, но я резко дернулся в сторону.
-Думаю, второго такого побоя я не переживу! ]

[РадаР]

Что они с нами делают, а, что делают? Главное - за что они это делают с нами и чем делают, что мы такого сделали, чтобы с нами такое делать? Под ногами скользко, птички летают и какают, надо где-то взять денег на весенние ботинки, а денег МАЛО, солнце бьет в глаза, из-под снега повылазили трупы не успевших до декабря забежать в под'езд домашних животных, которые лежали себе припорошенные и лежали, не рвали сердце. Ну уберите же это все, ну уберите, ну что вы со мной делаете, зачем мучаете?

Год для некоторых из нас, для таких особо жизнерадостных, состоит из четырех депрессий. Самая легкая депрессия - осенняя, потому что не чувствуешь себя таким уж совсем выродком из-за того, что у тебя депрессия, - поскольку у всех депрессия. Вообще осенняя депрессия - она удобная очень, не раздражает окружающих, потому что у окружающих у самих депрессия, а стало быть, меланхолия, а в человека в состоянии меланхолии вообще мало что раздражает, кроме творчества поэтов школы "Штурм унд Дранг". Осенняя депрессия легка и гармонична - все умирает, и ты умираешь, и музыка играет, как на "Титанике". Уж роща облетает, красивенько так, лежишь-лежишь мордой к стенке, встанешь, посмотришь в окно - и ну рыдать над листиком кружащимся. Тем более что надо искать деньги на зимние ботинки, а денег ПОЧТИ НЕТ.

Зимняя депрессия - это уже хуже, это вполне такая неприятная депрессия, потому что в ней нет динамики и есть потребность изыскать денег на новогодние подарки, да и вторую пару зимних ботинок никто не отменял, при том что денег СОВСЕМ НЕТ, потому что первые раз'ела соль. Как лжа - душу. А как без лжи, если все уже умерло, а ты еще жив? И музыка такая играет, как на борту "Коламбии" за шестнадцать минут до приземления. Лежишь-лежишь мордой к стенке, встанешь, посмотришь в окно - а там темнота. И все, и больше ничего. То есть ты уже явно на том свете, но живой. И в этом состоянии надо праздновать новый год. Психотерапевту говоришь: я не хочу праздновать Новый год. А он тебе говорит: никто не хочет праздновать Новый год! Думаешь, я хочу? Лечь и плакать. Новый год - это чтобы мы не думали, что на том свете нас оставят в покое. Нет, будут орать в уши и пиротехнические трюки всякие. И ни минуты покоя. Зимняя депрессия ужасна, потому что для нее есть все поводы. Не за что уцепиться, куда ни глянь - везде голод, холод, мрак - и посреди всего снеговик, тело без органов. Ааааааааааааа - и пустить шутиху себе в лоб. Шутиха отсырела и не стреляет.

Следующая по степени ужаса депрессия - это летняя депрессия. Это на грани невыносимого, потому что общий смысл таков: все живет, как проклятое, а ты уже умер. Лежишь-лежишь мордой к стенке, встанешь, посмотришь в окно - ну охренели, вообще, куда это все прет? А? Чего повылазило? Солнце, у тебя что, никогда мигрени не бывает? Уберите нахрен птичек, они дышат моим кислородом! Неопознанное дерево нагло шуршит зеленью, напоминая, что осенних ботинок нет, а денег ВООБЩЕ НЕТ, потому что еще не родился такой человек, который способен оценить пользу того, что мы лежим мордой к стенке круглый год, и платить нам за это деньги, понимая, что если мы встанем и что-нибудь сделаем... Нет, лучше не допускать ничего такого, тем более что вот музыка такая играет, как в городском саду, и мест уже на скамейке нет свободных, и кажется, почти полмира прошел, а все чувствуешь, что до чего-то думать не додумался, до чего-то самого главного. Словом, летняя депрессия чудовищна, потому что для нее нет никаких причин, а, кроме того, очень трудно лежать лицом к стене и умирать, если надо все время включать и выключать вентилятор.

Но самая страшная, самая чудовищная, безнадежная, как Лада Дэнс, депрессия - это весенняя депрессия. Весенняя депрессия может убить человека в три месяца - март, апрель и май. И в результате в июне, июле и августе все живет, а он уже нет. Босоножки, правда, ничего не стоят в сравнении с зимними ботинками, скажем, но ведь денег УЖЕ ПОЧТИ ВООБЩЕ СОВСЕМ СОВСЕМ СОВСЕМ НЕТ, так что легче не становится. Весенняя депрессия - это как вся наша жизнь: она состоит из острого предчувствия того, что вот вот все кааааааак случится! каааак начнется!!! каааак именно с нами!!!! - ничего не происходит, ничего не происходит, ничего не происходит. И музыка такая играет, какая только внутри у нас играет, и для нее надо нотную бумагу с семью полосками, по числу наших смертных грехов. Лежишь-лежишь мордой к стенке, встанешь, подойдешь к окну - а там Все Стоит И Ждет. И смотрит прямо на тебя. И думает: выходи, я тебя с'ем. Я оголодало с зимы, а ты вот - ни живой, ни мертвый, уже не человек, еще не падаль, что, засранец, ПЕРЕЗИМОВАЛ? Ну, иди, поговорим. Весенняя депрессия ужасна, потому что ты понимаешь, что все, что ты списывал на зимнюю депрессию, на то, что холодно, мокро, снеговик, страшно, Новый год, темно, авитаминоз - все НА САМОМ ДЕЛЕ ТУТ. То есть тепло, солнечно, Масленица, снеговик, враг твой, тает у тебя на глазах, и ручей несет мимо тебя его жухлую морковку - а ОНО ПО ПРЕЖНЕМУ ТУТ. Потому что дело В ТЕБЕ. Только В ТЕБЕ. БОЛЬШЕ НИ В КОМ. И с этой мыслью тебе теперь валяться в летней депрессии, потом в осенней депрессии, потом в начальной стадии зимней депрессии - пока не наступит Новый год и можно будет вздохнуть облегченно и списать, наконец, все на предпраздничную депрессию, авитаминоз и снеговика. И передохнуть до марта, до первой оттаявшей дохлой кошки, которая, оказывается, добрыми детьми была вмонтирована снеговику в пузо за плохое поведение, как бедная француженка Сухово-Кобылина. Потому что вместе с призраком кошки этой, которую ты не пустил в подъезд, потому что для этого надо было еще секунду дверь подержать, а ПАЛЬЦЫ МЕРЗЛИ, вместе с призраком снеговика, и угробленных осенних ботинок, и первых зимних ботинок, и вторых зимних ботинок по твою душу придет весенняя депрессия, и будет с тобой, а за окном все будет цвести, и ластиться, и кружиться, и выводить потомства, и умываться росой, и набухать бутонами до перепою, а ты будешь лежать на диване мордой к стенке, и знаешь, почему? знаешь, почему? знаешь, почему?

Потому что. Ты. Никогда. Не умел. Быть. Частью. Ничего. Живого. И. Прогрессивного.

[vall]

Ночь. Холод. Арбат. Девушка. Одиночество. Дождь.
Зажглись фонари, никого вокруг нет, она одна. Одна на лавочке сидит и плачет, сметая со лба мокрые пряди волос. Ей некуда идти, у нее ничего нет. Одна. У нее остался один друг и собеседник – дождь… Но, скоро закончится ночь, выглянет солнце, нужно будет радоваться, а чему она не знает… Все опротивело. Даже солнце, пропади оно пропадом!!! Почему именно она? По лицу текут капли воды, неужели опять плачет, неужели ей стало себя жаль, нет, на сей раз это капли дождя. Она не знает куда пойдет, но идти нужно. Покинув лавку, девушка несколько раз оборачивалась, окидывая прощальным взглядом, свет фонарей, капли воды на бревенчатых лавках, как бы прощаясь со своим одиночеством. На горизонте долго виднелась серая фигура, некоторое время она стояла без движения, но вдруг слилась с дождем. Раскаты грома, все тот же дождь, девушки нет, но след одиночества остался.

[Cr@zy]

КлаСС!

[Cr@zy]

Твои глаза

Я повернулся и пристально взглянул в твои глаза...

Я помню, когда впервые увидел их - ясные, светло-голубые, как небо ранней весной. В них отражалась твоя душа - душа ребенка, в теле прекрасной женщины. Они сияли счастьем, ты словно родилась заново, проснулась от кошмарного сна, в котором жила все эти долгие годы, вдали от дома и абсолютно одна. Я смотрел на тебя и не мог оторваться. Ты заметила это, и я увидел в твоих глазах смех. Ты наслаждалась своей свободой. Мы смотрели друг на друга, улыбаясь, никто не хотел первым опускать глаза. Но вот раздались шаги, и появилась Она. И без тени замешательства ты повернулась к ней. Прежде чем твой взгляд ускользнул от меня, я успел заметить, как он изменился. Теперь в нем отражались восхищение, нежность и безграничная преданность. Ты смотрела на Нее, как на мать. Для тебя в ту секунду Она ею и была.

Я повернулся и пристально взглянул в твои глаза...

Я так отчетливо помню их - темно-синие, серьезные и спокойные. Дурман свободы, пьянящий тебе сначала, прошел. И твои глаза стали еще прекраснее, еще чарующее.Я по-прежнему вижу отражение твоей души, но уже не ребенка, а зрелой женщины. Ты повзрослела всего за несколько месяцев. Ты смотришь не на меня, а куда-то вдаль, твои взгляд проходит сквозь меня. Я чувствую неловкость, будто бы стою перед тобой абсолютно раздетый. Замечая, это ты улыбаешься, и эта улыбка отражается в синеве твоих глаз. И снова, как при первой встречи, мы затеваем игру в гляделки. И снова никто не хочет сдаваться. И точно также как тогда, Ее приход разрушает все. Ты поглощаешь ее своим взглядом, а вижу как он изменился с того первого дня. Я вижу в нем страсть. Она больше не твои наставник, и уж точно не твоя мать, а возлюбленная, но которой ты по прежнему безгранично предана.

Я повернулся и пристально взглянул в твои глаза...

Я не верю в то, что вижу сейчас - чернота поглотила твои глаза. И в ней отражается боль и бессилие. Слезы уже высохли, теперь безразличие хозяйничает в твоей душе, которую я все также отчетливо вижу. Прошел всего год с нашей первой встрече - внешне ты осталась прежней, но внутри ты состарилась. Ты смотришь на меня, я хочу опустить глаза, но не могу. Чернота поглощает меня. Сейчас я всем сердцем желаю услышать Ее шаги, но этого не случиться. Ее больше нет! Теперь некому прервать наши цепкие взгляды друг на друга.

[Cr@zy]

Цвет осени

Цвет осени.
Черные тучи, закат цвета вишни,
Осень уходит, дразня бабьим летом,
Солнечный луч пробирался чуть слышно
В окна мои тем безрадостным светом,
Что разливается в городе сером,
В мутном стекле, в суматохе мгновений.
Только в покрове зимы, чудно белом,
Нет дерзкой сказки, костра откровений.
С грустной улыбкой смотрю твое фото,
С тайным укором своих размышлений.
С легкою дрожью и нежной заботой
Рукой коснусь сини льда отражений.
Нет тебя рядом, как это ни странно.
Как я мог думать, что это возможно?
Как допустил, что ушла ты? Забавно!
Мне без тебя до безумия сложно!
Только тебя не вернуть - слишком поздно!
Лишь теплый взгляд с фотографии темной
Напоминает о ночи той звездной,
О локонах цвета осени сонной.

Помню, была осень, последние дни бабьего лета, вечер воскресного дня. Я подошел к окну и взглянул, как медленно солнце катится к горизонту. Деревья, одетые в желто-зеленые, оранжевые и красные цвета, яркое бордовое солнце и небо, вобравшее в себя все цвета спектра. От черных и темно-синих грозовых туч вдалеке до ярко-красной полоски исходящей от светила. Несмотря на то, что в комнате было немного жарко, мне не хотелось открывать окно, чтобы не пустить суматоху и шум улиц, и не испортить сказку. Я еще раз взглянул на то разнообразие цветов, в которое была одета осень, всему радовался глаз перед долгой, холодной и белоснежной зимой. Улыбнувшись, я оглянулся - одинокая комната, пустая квартира и такая же бессмысленная жизнь. Я подошел к столу, фотография в рамочки, а на ней женщина с волосами цвета этой осени. "Дурак!" - сорвалось с губ как укор самому себе. Я взял в руки рамочку и провел по стеклу, чувствуя, как легкая дрожь начинает подниматься от кончиков пальцев все выше и выше по руке, а вместе с ней ползут и воспоминания, кажется, я возвращаюсь назад. И снова осень, и тепло, и легкий ветерок слегка ворошит эти волосы. Как я мог думать, что хватит сил жить без нее. Все в моей жизни было для нее, было что-то, ради чего стоило жить и за что бороться - ради нее - такой хрупкой и сильной - прелестной. НО сожалеть поздно, я потерял ее, больше никогда не будет этой осени - цвета ее волос.
Я последний раз взгляну за окно - идет дождь, потемнело, вдали раздались раскаты грома. Больше не будет такой осени.

[Cr@zy]

Manet omnes una nox
Всех нас ждет одна и та же ночь


-Спасибо, - тихо прошептал он, улыбнулся и закрыл глаза. Тонкие струйки слез бежали вниз по ее щекам. Она легла рядом с ним на больничную койку, положила голову ему на грудь. Он обнял ее, она чувствовала как его дыхание становится все реже и реже, как начинает замирать его сердце. В ту самую секунду, когда, оно остановилось, стало ясно - это конец. Она потеряла человека, который понимал ее. Немыслимая боль сдавила ей грудь так сильно, что стало невозможно дышать. А крупные капли слез падали на его грудь и разбивались на тысячи маленьких слезинок, точно так же, как разбилось и ее сердце. Она почувствовала как тень одиночества нависла над ней, но в то же самое время, она была рада за него. Она знала, что теперь он, наконец-то, будет свободен. Она встала, провела рукой по его шеке. Казалось, что он просто спит. Выражение его лица было абсолютно спокойным, он ушел в мир тишины. Она шла по пустому больничному коридору. Было тихо, только стук ее каблуков, ее тяжелое дыхание. Она уходила прочь от него, прекрасно зная, что ее жизнь никогда не будет такой как раньше, после того, как она любила и была любима этим невероятным человеком. Только одно в глубине душе утешало ее: они все равно встретятся там, куда рано или поздно уходят все.

[Cr@zy]

Твой образ в памяти моей

Солнце еще стояла высоко над горизонтом, но воздух уже наполнялся духами вечера: сменились птичьи голоса, волны все ближе и ближе подползали к камням, пляж опустел. Хотя еще кое-где можно было заметить людей: кто-то поспещно собирался, мамаши кричали на непослушных детей, нежелающих вылезать из воды, молодежь все еще грелась на солнышке. Но они были слишком далеко, чтобы нарушить тишину и мое одиночество.

Она сидела на темно-красном одеяле, одетая в воздух и солнце. Прижав колени к груди, она опустила на них голову и наблюдала за чайками, плавно кружащими над водой в поисках пищи. Ее мокрые волосы растрепал ветер-шалун, капли воды на ее коже сияли золотом в лучах уже начавшего свой путь за горизонт солнца. Она была одинока и так нереально красива.

Я остановилась в тени деревьев, скрывающих эту маленкую бухту от чужих глаз.

Она легла на спину и закрыла глаза, предоставив свое тело воздуху и теплу, она была неотразима в холодном спокойствии лица и теплоте тела. Ее раскованность зачаровывала, такой и далжна была быть первая женщина этой Вселенной.

Я остановилась, мне не хотелось нарушать ее уединение, мне следовало развернуться и уйти, но ноги отказались слушаться. Я просто стояла, любуюся этим маленьким кусочком Эдема.

Она резко села, сжав руки в кулаки и стараясь сдержать плачь, но предательские слезы уже бесшумно струились по ее щекам.

Это было слишком, я вышла из тени и направилась к ней. Я почувствовала ее боль, и мне хотелось забрать ее себе, облегчить ее. Я чувствовала, что могу ей помочь. Сейчас и здесь быть тем, кто так ей нужен.

-Привет, красивая женщина плачет в Раю?! Как можно было подобное допустить? - я улыбалась, но с замиранием сердца ожидая ее реакцию.
-Привет, - ее голос прозвучал, подобно нежному прикосновению бархата к коже. Она не бросилась к полотенцу, чтобы закрыться, она просто улыбнулась мне.
-Вам грустно? Почему? - я села рядом.
-Разве нужна причина? - в ее глазах читалось спокойствие и отрешенность.
-Если грусть причиняет боль.
-Вы почувствовали мою боль? - в ее взгляде читалось недоверие и доля еще чего-то, возможно облегчения, она устала быть одна. Я кивнула, тут же чувствуя ее дыхание на свое щеке.
-Я устала, - прошептала она, и боль в ее глазах стала чем-то иным, и это вызвало у меня дрожь. -Тогда, быть может я смогу помочь? Здесь и сейчас позвольте мне быть тем или той единственной, без слов и имен, - и я пристально взглянула в ее темные глаза, она кивнула, в знак согласия, прикосаясь к моим губам своими.

Все остальное было словно во сне: ее тихий шепот,слова неочем, которые не доходили до моего сознания, ее кожа с привкусом соли, руки рисующие контуры ее тела в моей памяти, и крик - чье-то имя, растворившееся в темноте ночи. Позже я лежала, обплетенная в ее тело, и смотрела на звезды - единственных свидетелй этой ночи. Улыбка сама собой появилась на моих губах: ни слов, ни имен, ночь вне времени и жизни. Завтра она вновь будет собой, как и я, завтра мы расстанемся, и не встретимся никогда, завтра мы вернемся к реальности в которой живем, да, завтра...

Я укутала ее в полотенце и поднялась. Я не знаю ее имени, а она моего, но разве теперь это имеет какое-либо значение? Прежде чем уйти я обернулась и взглянула на нее, я знаю, я запомню ее навсегда. Я улыбнулась, она была так спокойна и раслабленная, во сне она улыбалась, во сне она не была одна. Я запомню тебя, но я спрячу твой образ глубоко, чтобы иногда вот в такие звездные ночи, аккуратно извлекать его и любоваться.

Она проснулась одна, обдуваемая мягким морским ветром.
-Сон? - вопрос обращенный в некуда, ответом на который стал лишь протяжный крик чаек. Она улыбнулась: Даже если так, спасибо, тебе... Она бысто оделась и поспешила домой, начинался новый день.

[Cr@zy]

My soul is lost, my friend

Now tell me how do I begin again?
My city's in ruins, My city's in ruins
Now with these hands
I pray Lord, with these hands
For the strength Lord, with these hands
Come on rise up! Come on rise up!


Bruce Springsteen
"My City In Ruins"


Мой город в руинах

Я сидела на полу в позе лотоса перед включенным ноутбуков в абсолютно пустой комнате. Я не двигалась, руки раслабленно лежали на коленях, глаза полузакрыты - я наслаждалась трихим шорохом мышей за стеной, урчанием холодильника в соседней комнате, руганью соседей на площадке. Это все заставляло чувствовать себя живой. Я медленно поднялась, смакуя каждое движение, также неторопливо открыла балконную дверь и вышла.
Было раннее утро, предрассветная дымка окутывала телевизионные антены на серебристых крышах пятиэтажек напротив, воздух был настолько плотным, что, казалось, его можно потрогать. Слегка в стороне мерцали оранжевым светом большие электронные часы, они показывали 4:00 am. Было прохладно, дул смешанный с песочной пылью ветер, но все равно его прикосновенья были приятны. Я улыбнулась, когда он нежно взъерошил мне волосы, но мне не удалось удержать грусть. Я не знаю откуда она появилась, просто вспыхнула внутри и, как горячее вино, разлилась по телу. Внизу, среди пока что голых тополинных ветвей, приютились воробьи и теперь, проснувшись, надрывали голоса, наполняя этот сонный мир жизнью.
Сейчас мне не хватало только чашки горячего турецкого кофе: это сделало бы меня понастоящему счастливой, и мне казалось, что это слишком. Я не могу быть полностью счастлива - это разрушит мое хрупкое окружение. Поэтому я просто закрыла глаза, представляя, как начинают гореть руки, и в нос ударяет крепкий аромат "Эрл Грея"
Я простояла так вплоть до того момента, как на востоке, над крышами домов, засияла красная полоска, и отдохнувшие солнце не начило проклевываться сквозь скорлупу серых туч. На земле засуетились люди, вдали завыли машины, стало совсем светло - я поморщилась. Воздух действительно стал плотным, уже отчетливо виделись контуры милионнов маленьких квадратиков. А солнце все всходило, вдалеке оно еще походило на шар, но я знала, что и эта иллюзия скоро закончиться. Туман и девственность утра сменилась на реальность состоящего из пикселов мира.
Я вернулась к ноутбуку, опустилась на колени, с сожалением огляделась по сторонам - я испытывала непонятную нежность к этим стенам - и со злостью ударила по клавише "ESC". Темнота длилась всего несколько секунд, а затем я сняла очки и стиснула зубы, чтобы не позволить себе разреветься, как пятилетнему ребенку. Затем я поднялась и ноги направилась к выходу, моим легким был необходим глоток свежего воздуха. Снаружи стояла ночь, но в свете звезд, с места, где находился лагерь было видны скелеты домов, поваленые деревья и пустота.
-Мы странные создания, - прошептала я, садясь на выгоревшую траву.

08.05.02
Моя душа потеряна, друг мой!
Скажи мне, как начать все снова?
Мой город в руинах, Бог мой,
Прости, я не вижу пути иного,
Чем упасть на колени и плакать,
И молить о мирских руинах!
Помоги осушить грязи слякоть,
Я вернуть миру жизнь не в силах!

[Cr@zy]

Холодное Солнце



Она жила надеждой, наблюдая за недвижностью звезд, она сжимала в кулаке подаренный на прощанье медальон. Она проглотила слезы, потушила вспышку боли в груди, когда на суд не пришли. Она оправдала его для себя, перед собой.

Она стояла на взлетной полосе. Она была одна. Ей хотелось кричать, плакать, сделать что-нибудь ужасное с собой или с кем-нибудь. Но слез не было, а тело словно онемело, внутри она медленно умирала. "С возвращением в Ад!" - прошептала она, срывая с себя медальон. Она подняла голову, взглянула на серебристую полоску горизонта и впервые, за долгое время, вдохнула полной грудью. Она ушла, а золотая цепочка с кулоном недвижно осталась лежать на бетонно-серой взлетной полосе.

Была зима, ледяной ветер, холодное солнце, белый скрипучий снег под ногами. Она шла по вечернему городу. Жизнь замирала перед морозной ночью. Она заметила мужчину, стоящего на углу и прислонившегося к холодной и обшарпанной стене. Что-то странно знакомое было в нем. Его бледное лицо еще хранило юношескую красоту и изящество, длинные черные волнистые волосы спадали на плечи и слегка закрывали лицо. Движением головы он откидывал непослушные пряди с глаз. Изредка мужчина или женщина останавливались возле него, привлеченные его красотой и грацией. Но, когда он поднимал голову, их лица менялись, они вздрагивали и спешили уйти. Она приблизилась и поняла, что отталкивает всех этих людей, решивших было развлечься. Его глаза были пустыми, в них угасла жизнь, они были похожи на стекляшки на кукольном лице. Он достал сигарету и, тщетно пытаясь укрыть огонек спички от ветра, старался закурить. Все его попытки не увенчались успехом. Спички потухали на половине пути. Она подошла к нему и поднесла зажигалку. Кончик сигареты вспыхнул тусклым огоньком. Он взглянул на нее, и на секунду ей показалось, что в его глаза ожили, но этой вспышки не хватило, чтобы он ее узнал. Он кивнул в знак благодарности, она отдала ему зажигалку и продолжила дорогу домой. Там было тепло, там был горячий кофе. Он проводил ее взглядом и отвернулся, чтобы скрыть слезы от света фонаря в темноте.

[vall]

«Я двигаюсь в сторону От,
И больше никто со мной не идет…»
Ольга Арефьева «Ковчег» «Сторона От»

Это был холодный октябрьский день. Листья кружились вокруг меня, подгоняемые сильным ветром. Закрыв глаза, я чувствовала лишь его ледяное прикосновение и думала о том, как же могу я все это ненавидеть? Чувствовать лишь эту боль и горечь, не замечая всего вокруг. Перешла дорогу, встречая в лицах прохожих озабоченный и в тоже время бессмысленный взгляд. Хотелось не видеть их, хотелось забыть все это… И как это возможно? Пять минут назад я думала, что случиться что-то может со всеми, но не со мной…
Я шла вперед, не зная куда и зачем иду, видела лишь это непонимание… Я смотрела в глаза людям, которых ненавидела. Это чувство овладевало мной все сильнее и сильнее, и мое существование казалось мне полной чушью. Я обернулась и никого не видела - никто не шел той дорогой, которой шла я - люди спешили навстречу, сталкиваясь со мной, с той, которая пошла ни тем путем, против воли человеческой, против понимания, которого не было никогда у народа. Отродясь, они презирают, отродясь, они ненавидят. И эти злые слезы на щеках не видит никто, ни один! Это было за их возможностями, потому что последние были ничтожно малы, практически это была пустота, которая накрывала нас черной волной…
Это были слезы, которым не суждено было пролиться на землю, это было то, что не могли другие, это стало чудом, которое никто не видел, это стало легендой, в которую никто не верил.
Это были люди, которые шли той дорогой когда-то, которые жили там, куда иду я… Кто шел против ветра. Они возвращались оттуда и ждали спасения, которое им не дали.
Ни один не сказал мне тогда: «Не ходи!»
И я пошла…

[vall]

--------------------------------------------------------------------------------
Бутылка «Кока-Колы» и пачка сигарет. Твоя пачка. Ты вчера уходила и оставила. А я боюсь к ней прикасаться. Это твоя пачка. Вдруг ты вспомнишь и вернешься. Полезешь в карман за сигаретой и вспомнишь про пачку, что оставила у меня. И вернешься ко мне. Поезд отходит через два часа, у тебя еще есть время. Возвращайся!
Там больше половины. Твоих сигарет.
Нет, ты можешь не вспомнить. Я сама отдам ее тебе. Хотя я просто ищу предлог увидеть тебя последний раз. Ну и пусть. Куртка, шапка, пять минут, и я уже на остановке. 15 маршрут. Фрунзе, Дмитрия Ульянова, Московский вокзал. До отправления поезда полтора часа. 3 перрон. Толпа народа. Но в ней нет тебя. Я не могу ошибиться. Желтая куртка в серой массе – только ты. Холодно и снег в лицо. А я стою и жду. Зачем?
Поезд отправляется, а тебя нет. Может, я что-то перепутала, и ты уже уехала. Нет…
Поезд ушел без тебя…
По тому же пути я медленно плетусь домой. Открываю дверь. И клубы дыма витают в воздухе. Что? Это ты, ты вернулась.
Ты сидела на кухне и курила.
-Привет, почему ты не уехала?
-Я не могу уехать без сигарет.
-Они же есть у тебя, ты же куришь.
-Это твои, а мои другие.
-Ты возьмешь сигареты и уедешь?
-Нет, только с тобой.

Я медленно опустилась на стул, достала пачку сигарет из кармана. Kent 8, ее сигареты. А на столе мои, такие же. Только мои.

[vall]

Они когда-то были вместе... Они упивались любовью и друг другом... Они целовались... Они скромничали и наглели... Они побеждали и терпели поражения... Они были вместе, просто были вместе... Они... Он и она... Как просто, но в то же время сложно... Какие банальные, избитые слова! ...Но им было все равно, наплевать... на все и на всех...
А сейчас все по другому. Он один. Она мечется между двумя другими парнями, которых она совсем не любит, но это для нее еще ничего не значит. Тем более, что между собой эти два парня - лучшие друзья. Их любовь к ней ничего не изменит в ее душе и в ее сердце.
А Она... Она к Нему больше не вернется,.. да и, наверное, Он сам не захочет этого...

[vall]

Всю ночь развлекался алкоголем, пытаясь найти что либо интересное в Интернете. Все закончилось собиранием порносайтов, которые, как жвачка, прилипли к моему эксплореру. Будто сигнальные буи, всплывали окна предлагающие мне, то смачно подрочить, то снять на ночь развратную восьмиклассницу, заодно угрожая смертельным компьютерным вирусом.
Поспать мне не сулило, с утра надо поехать купить два тепловентилятора, фирмы «термошлеп». Радость пришла неожиданно, вместе с мешочком бодрости, и моим другом. Усталость как рукой сняло, еще маленькая баночка коктейля, и наиприятнейшая поездка, до метро, на автобусе. Странное ощущение, накатывающей эйфории, вроде вот еще чуть, чуть и «тыц» вот она, а нет надо еще немного. Я втиснулся на тройное сидение вагона метро, между моим другом, и достаточно полным мужчиной, открыл, карманную карту Москвы, и расплылся улыбкой. Все-таки какой красивый кремль когда он умещается в ладонях. Вагон был относительно пуст, все места заняты но никто не стоит, я всматривался в лица пытаясь найти хоть каплю отражения моего счастья, но присмотревшись можно было разглядеть только серые ауры, погруженных в проблемы людей. Молодые девушки сидели уткнувшись в распечатки рефератов, не хватало детей, маленьких таких, ноющих, не терпеливых. Хотелось чтоб сидел, болтал ножками испачкал рядом стоящего дядю, чтоб мама пригрозила, извинилась, дядя тоже улыбнулся, стряхнул пыль, именно пыль ведь мама, малыша на руках несла, пригрозил пальцем несмышленышу, а дитя посмотрит на незнакомца, непонимающим взглядом, а ножками болтать перестанет. Дети огорожены от серости, до какого-то возраста не воспринимают суету.
Интересные бывают районы в Москве, шоссе энтузиастов это еще ладно, но электродную улицу построили видно с расчетом на производство, мира. Все аббревиатуры которые можно себе представить, красовались на подъездах фабричных зданий. Как мне казалось мы шли правильно, скоро должны были дойти до офиса, но еще надо было поменять доллары, что оказалось сложной задачей. Найти объменник удалось только в конце- начале улицы, а офис, получилось так, что находился в другом конце. Странный город Москва, где улицы вливаются в проезды, которые в свою очередь заканчиваются тупиками.
Вершиной путешествия оказалась возможность купить тепловентиляторы на сто пятьдесят рублей дешевле их стоимости. Менеджер, он же продавец, он же царь и бог, немного пидорестического вида, махнул рукой, на нехватку денег, и выписал оптовою квитанцию, да он бы их даром отдал, стоило с ним в какой-нибудь гей бар сходить. Вентиляторы оказались на редкость компактны, и мы в час-пик погрузились в московский андеграунд. Станции тянулись бесконечной цепью негатива, полный вагон в миг становился пустым а потом сразу наполнялся новой дозой серых аур. Редкие склоки раздражают, кто-то пихнет, бесит, наступит на ногу, встанет поперек вагона, где мы? это не война, это катастрофа, это мир где каждый заранее тебя ненавидит, человек ненавидит всех, если надо глубже? Человек ненавидит сам себя, да я ненавижу себя, я могу есть цветы, но все равно получится куча говна, могу читать стихи, чтоб через минуту их забыть, могу рисовать картины, чтоб потом их выкинуть или еще хуже продать некому толстосуму который никогда не поймет что твориться у меня в душе. О господи зачем симпатичная девушка, прежде чем взяться за поручень ковыряла в носу. Я хочу заниматься сексом, чтоб было больше детей, ведь дети это единственные цветы, которые я могу с гордостью подарить этому меланхоличному миру. Усеять семенами наивной радости, потом усадить за парты сорванные букеты, чтоб засохшие семена давали свои всходы, и красили мир новыми соцветиями любящих обид, и искренней верой в чудеса.
Я закрыл глаза и представил что в каждом человеке осталась капелька детства, кого-то толкнули, а тот надул губки, и обиделся, сказали плохое слово, ответил тем же, а вечером пожаловался, поковырял в носу, получил по рукам. Огромный детский сад отправился в депо.
Я открыл глаза и понял что вышел не на той остановке, и взгляды на жизнь окончательно запутали меня в лабиринте московского метро.

[vall]

Я бегу куда-то вдаль по длинному коридору и уже не могу остановиться. Слева и справа открываются двери, за которыми кромешная тьма. Я пытаюсь не заходить ни в одну из этих дверей, ни в одно из ответвлений коридора, это сложно, но мне удается, потому что там я не вижу даже ниточки света. Направляясь вперед, я стараюсь найти тот источник света, что так ярко сиял раньше, и который постепенно гаснет сейчас. Что же случилось? Я не могу себе ответить, но все больше ускоряя шаг, я бегу только вперед, туда, где находится цель всей моей жизни – этот свет, моя мечта, которая неумолимо задыхается в спертом воздухе современной действительности, поэтому я должна успеть его найти, пока он не погас совсем. Я мечтаю по окончании моего пути разжечь этот огонь сильнее, настолько ярко, чтобы все люди, даже те, кто находится в самых отдаленных уголках Вселенной, чтобы они могли увидеть этот свет и найти свой утерянный путь. И когда уже не будет сил, и нечем будет поддерживать жизненное светило, я захочу успокоиться навек и брошусь в объятья самого чудесного, что может меня ожидать. Я буду неимоверно счастлива, когда это пламя охватит мое бренное тело и, засияв еще ярче, выпустит душу на волю, вверх, чтобы теперь она могла без препятствий улететь, куда еще никто не летал! Мне так легче будет направлять людей, найти которых мне теперь станет гораздо проще, ведь теперь, когда у меня есть крылья, я могу осуществить почти невозможное!..

[vall]

Как странно и символично: сегодня я сжигаю розу.
Да, дорогой, ту розу, которую ты подарил мне в первый раз. Ты не знал об этом и не узнаешь: я сохранила ее. А сегодня – сжигаю.
Это грустно, смешно и до фатального символично: только сейчас я заметила, что роза (как будто бы в сахарной вате, – в чем?) – в плесени. Не знаю, отчего: от сырости в моей квартире или – в наших душах (?).
Глупо, что столько времени и чувств я отдала твоей любви, давно уже заплесневелой. Сегодня она сгорит. За то, что сожгла мое сердце.
Как странно и символично: сегодня я сжигаю розу. Твою первую розу – нашу любовь.

P.s. Сегодня – наша общая дата. Отметим? Разожжем костер – любовь, мосты и роза?..

[vall]

Комната. Точнее зала. Мебель, потолок, стены – все состоит сплошь из зеркал и серебра. Хотя нет, все иллюзия – это просто лунный свет заливает собой замкнутое пространство.
Сегодня я специально надела роскошное белое платье. И остановилась в дверях тоже специально, чтобы ты заметил меня… Ты, кинув на меня мимолетный взгляд, слегка улыбаешься и продолжаешь свое странное занятие… Я медленно прохожу через всю комнату и сажусь за стол. А напротив меня, на другом конце стола – ты. Сидишь, грустно смотря в мою сторону. А я пытаюсь спрятаться от этого взгляда. Уйти, убежать, раствориться в воздухе… Но все равно каждой клеточкой своего организма ощущаю его.
Ты вздыхаешь и продолжаешь что-то творить с чайником…
Я знаю… Я чувствую, ты хочешь мне что-то сказать, но молчишь… Молчишь, не зная как начать… Как нарушить эту звенящую тишину… И я тоже молчу, теребя в руках серебряную ложку. Это глупо, но цель оправдывает средства – мое странное занятие позволяет сидеть, не поднимая глаз…
Когда-то давно мы дали обет, что, поссорившись, не будем разговаривать. Совсем не будем. А тот, кто заговорит первым, будет признан виновным в ссоре. Но ты же знаешь, мы оба ужасно гордые и будем молчать целую вечность хотя бы из своей вредности…
Ты откупориваешь крышку маленькой стеклянной банки и нежно насыпаешься в графин лепестки чая. Потом аккуратно наливаешь туда кипяток и начинаешь медленно мешать. Я словно завороженная смотрю на эту картину, когда ты мягкими, плавными движениями, словно заправский художник, завариваешь этот напиток.
Лепестки начинают порхать в воде, напоминая стаю экзотических рыбок, напуганных до смерти, но все равно кружащихся в лунном серебре. Они порхают в вихре кипятка Луны, постепенно растворяясь в нем и насыщая воду ярким цветом. Наблюдая за этим, ты загадочно улыбаешься мне. Я слегка усмехаюсь и продолжаю наслаждаться твоими действиями. Чтобы как-то отвлечься от мыслей, принюхиваюсь: в воздухе витает едва уловимый запах бергамота и ванили. Я так и знала, что ты прибегнешь к ароматам, чтобы помириться со мной…
«Хитрец!» - ласково думаю я про себя. Наконец, ты откладываешь стеклянную трубочку и даешь чаю отстояться. А чтобы заполнить чем-то тишину, встаешь и медленно подходишь ко мне. И каждый твой шаг отдается ударом в моем сердце все той же сладостной болью.
Меня резко бросает в дрожь – словно я замерзла или чего-то смертельно боюсь. Ты нежно улыбаешься и проводишь рукой по моему плечу. Всего лишь прикосновение, а приятные импульсы начинают покалывать там, где наша кожа соприкасается. Я еще ниже опускаю голову, стараясь не встречаться с тобой взглядом. Ты тихо вздыхаешь и касаешься моих волос. Нежно, заботливо, любя… Знакомое смутно, и в то же время до боли, чувство – я вздрагиваю, едва не роняя ложку. И, отложив ее, с трудом поднимаю глаза…
Наши взгляды встречаются… впервые за столько времени. Ты тихо опускаешься передо мной на колени и подносишь мою руку к своим губам. И я начинаю тонуть… Тонуть в твоих глазах… Таких синих и печальных… Насквозь пронзенных любовью и надеждой…
Не знаю почему, провожу свободной рукой по твоей щеке. Не знаю почему – просто так должно быть… И мы сидим так, не двигаясь, боясь нарушить эти минуты счастья…
Наконец, я убираю руку и отвожу взгляд. Для того, чтобы что-то знакомое не терзало сердце и не вгрызалось в душу. Для того, чтобы понять, как мне с тобой хорошо и как плох этот мир без тебя.

Ты, нежно улыбаясь мне, встаешь, и возвращаешься на свое место. Мы вместе наблюдаем, как чаинки медленно оседают на дно и сливаются в одно целое. Затем ты аккуратно, с какой-то необычной чопорностью, разливаешь чай по чашкам. Дождавшись твоего кивка, я беру ее в руки и начинаю наслаждаться цветом напитка. Пока чашка приятно согревает руки, я слегка дую на поверхность, вызывая легкую рябь…
Я делаю маленький глоточек и закрываю глаза, чтобы прочувствовать истинный вкус чая - это ты меня научил. А когда возвращаюсь к реальности, ты уже наливаешь себе вторую порцию. Я последний раз вдыхаю аромат напитка и нерешительно ставлю чашку на стол.
Ты удивленно приподнимаешь бровь, не понимая, что я хочу этим сказать.
- Ненавижу чай, - тихо шепчу я и улыбаюсь тебе в ответ. Слова медленно застывают в воздухе, превращаясь в крупинки серебра, и постепенно растворяются в воздухе, словно лунный свет…

[vall]

Я бы всю вечность говорила тебе ,что люблю,но я сама не верю в это,я не верю в любовь,
которую придумала сама и в которую не хочешь поверить ты.Мне бы хотелось отключится,да
и просто получить разряд тока,который хоть на время убьет все изнутри,и я надеюсь,что
он не пропустит любовь,ведь именно она приносит мне боль!!!Боль переростает в одиночество,
а именно это чувство,то есть чувсво одиночество и убивает человека изнутри.Но не каждому
под силу испытать боль,а затем самое страшное - одиночество.Вы не согласны?Ведь боль умерает,
а одиночество не может умереть,исчезнуть не оставя и следа,оно поедает нас,просто уничтожает,
как личночть,как что-то индивидуальное...Знаете боль умерла,но появилась еще одна,которая
намного сильнее и могущественее прежней...И она убивает...И просто остается сказать:
-ПРОЩАЙТЕ....

[vall]

Звонок...И сердце начинает биться учащенно...Словно,говоря мне,что это он.Но я не хочу
видеть никого.Я не хочу видеть даже его,потому что мне противен этот мир!Эти две
параллельные прямые,которые проведены между нами,я знаю,что мы никогда не будем вместе,
но как бы мне хотелось,чтобы хотя бы на миг наши судьбы,наши две параллели пересеклись!
Но сейчас,в данный момент,я не хочу этого,я просто не хочу видеть твои бездонные глаза,
и все потому,что я боюсь потеряться во времени,я просто боюсь все бросить и последовать
за тобой!!Потому что это может оказаться большой ошибкой,отпечатком в моей душе...А она
и так пуста,потому что душа больше не находит сердца,ведь ты его разбил,разбил без жалости
и молейшего намека на то,что я буду страдать,то что я понимаю и чувствую,что такое БОЛЬ!
Ты безжалостен,хоть и хочешь казаться ангелом!!КАК Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!Но ты не понимаешь этого!
А именно это и преводит меня в бесчувственность...И я просто теряю кантроль...

[vall]

--------------------------------------------------------------------------------
Как-то раз Ангел пролетал мимо одинокой неглубокой реки и увидел на самом её дне человека, который лежал и, подложив руки под голову, смотрел на звёзды.
Ангел подумал, что этот человек утонул и спустился к реке. Но, приблизившись, он понял, что человек этот настолько привык к воде, что мог свободно в ней находиться и даже дышать.
– Что ты делаешь? – спросил у него Ангел.
– Смотрю на звёзды.
– Зачем?
– Я мечтаю когда-нибудь долететь до этих звезд и жить там.
– И давно ты мечтаешь об этом?
– С детства.
– И ты надеешься, что твоя мечта когда-нибудь осуществится? – с сомнением спросил Ангел.
– Я уверен в этом, – сказал человек, продолжая лежать на дне одинокой реки.
Ангел промолчал.
– А почему ты лежишь в этой реке, а не живёшь, как все люди на суше? – спросил у него Ангел.
– Это тоже когда-то было моей мечтой – просто лежать на дне одинокой реки и дышать сквозь воду воздухом. Но что я могу поделать – звёзды тянут меня к себе, – ответил он неравнодушно.

[vall]

Посвящается страдающим безвременьем

Этот мир обречён!
В нем больше нет нас, но разве это повод?
Путь в миллион вёрст начинается с первого шага...
Мы идём...
Нас нет, но мы идём...
Кто-то кричит нам что-то в след,
Но мы его не слышим...
Ведь нас больше нет...

Я не знаю, как всё это началось – что было причиной – зачем всё это...
Если бы человеку было известно, с чего начинаются войны, быть может, воцарил мир.
Но мира нет – нет и нас.
Мы непотерянное поколение, мы не производный от чего-то элемент – нас просто нет...
Просто нет и мира...
Война удел сильных – сила правит миром – мир тонет в войне!
И где же в этой концепции СИЛЫ местно для НАС?

Нас можно видеть в отражении звёзд.
Кто-то думает, что мы прячемся – но мы никого не боимся!
Мы не боимся ВОЙНЫ – мы не боимся НЕ БЫТЬ – мы не боимся НЕ БОЯТСЯ!

Крики за нашей спиной – они хотят нас смести, они ждут проявления слабости – РАЗВЕ СИЛЬНЫЙ ЖДЁТ ПРОЯВЛЕНИЯ СЛАБОСТИ??? Но мы не обернёмся, не скажем им ни слова, мы продолжим наш безнадёжный путь в миллион вёрст.

Да, этот мир обречён – он погаснет вот-вот!
Ну а мы – кто мы? – мы никто...
Мы есть – но нас нет.
Сила привыкла побеждать слабость. Слабость боится силы – но не только в этом заключается её слабость – она слаба, потому что её не боится сила. Даже если слабый нападёт на сильного с криками «я тебя не боюсь» - он обречён...
Так же обречен и мир...
Весь мир – кроме нас: ведь НАС нет...
И пусть всё что осталось – потонет в крови!
Да здравствует война освобождения мира от людей!

[Cr@zy]

Узы.

-Уходи, - холодный голос, словно пощечина, ударил меня. Я молчала, стояла и смотрела прямо перед собой, ничего не видя, кроме пустоты, и ничего не чувсвуя кроме такой привычной боли.

Я ушла.

И жизнь вернулась в свое обычное русло. Она всегда она, высокомерная, гордая, спокойная, незамечающая ничего, кроме того, что хочет замечать. Но я знаю, что моя тень следует за ней повсюду, всегда. С того самого дня. Когда смешной случай свел нас двоих в этом лифте. Я ненавидела ее в ту секунду, боль, переполнявшая меня, вышла наружу, я обвиняла ее в предательстве, а она опустилась на колени, отрицая это.

Потом я пришла к ней в комнату, чтобы извиниться, чтобы объясниться, чтобы признать свою вину, или же обвинить ее. Она ждала, глядя на меня, ждала, пока я замолчу, выдохнусь. Затем нежно прикоснулась к моей руке, и мне больше нечего было сказать - наши губы встретились.

-Это не должно больше случиться! Уходи, - тогда это было впервые. Бредя по коридору, я чувствовала боль, ненависть, отвращение к себе. Но все проходит.

Я вернулась, и она приняла меня. Теперь я привыкла к боли.
-Никто не должен знать, - прошептала она, почти засыпая у меня на плече: Я слишком много от тебя прошу. Прости.
-Нет, я понимаю! - ответила я.

-Уходи, - затем вновь сказала она. И я уже с легкостью закрыла дверь, позади себя. Я знаю, что она примет меня, когда я приду; и также я знаю, что однажды я не вернусь, устав, от постоянной боли. И тогда я скажу ей.
-Прости!
И ответом мне будет.
-Нет, я понимаю.

[Cr@zy]

Две новогоднии истории


4 января 2002 г. 14:14 p.m.
Письмо
Чудик, проснулся в три часа дня и тут же сел за компьютер. Побродил по бескрайним просторам сети Интернет, но так и не найдя ничего стоящего, вернулся и долго сидел, ничего не делая наблюдая за медленно передвигающимися картинками на экране, пытаясь путем несложных умозаключений выяснить траекторию их движения.
В 6:00 pm решил накрывать на стол, но после расстановки бокалов, передумал. Позвонил любимой подруге и долго хныкал в трубку. Подруга пришла через полтора часа. Чмокнула в щеку. Начали готовить пиццу. Чудик звонил маме в Австрию и задавал дурацкие вопросы, относительно расположения кухонных принадлежностей. Приготовили еду, накрыли на стол. Пришла вторая подруга - чмокнула в другую щеку. весь зацелованный и довольный Чудик проходил весь вечер. Вспоминая фразу: Как встретишь Новый год - так его и проведешь.
В десять пришел старый друг. Сели провожать 2001 год. Потом слушали речь президента с бокалами шампанского. Гимн слушали стоя, но уже с пустыми бокалами. Сели уничтожать салаты. Чудик попробовал розовый салат. Салат с клюквой, в который по просьбе Чудика клюкву не положили. Салат оказался очень вкусным. В 3:00 am пошли пускать пикарды. Покидались снего, погрохали хлопушками, устроили салют. Ракету наклонило ветром и она пересекла проезжую часть на очень низкой высоте. Повезло!!! Ни прохожие, ни машины не пострадали. Вывод - дуракам везет. Вернулись домой, смотреть TV. Чудик до самого утра продремал на коленях любимой подруги, всплывая из тумана страны грез, когда российские телезвезды пели зарубежные песни. Услышав как Агутин косит под Челинтано, Чудик запустил пультон в телевизор - не попал. В 10:00am сели пить кофе. Разговор вели про больницы. Вспоминали былое. В 11:00 am Все разошлись по домам. Чудик вернулся к компьютеру.
Жизнь прекрасна. Спать Чудик лег в 11:00 pm. все в тех же джинсах и футболке, которые одел утром 31 декабря.

4 января 2002 г. 15:54p.m.
Ответ
У меня все было весьма прозаичнее. 31декабря около 17.00 я вступил на площадь трех вокзалов. Доехал до дома рахдарил всем подарки из ФинШвеции. почистил зубы и потерялся до 23.00. Был разбужен добрыми предками под предлогом Нового Года. Оделся в парадное - теплые кожаные брюки и НАТОвский танковый свитер, раскрутил Master of Orion - 2. Аккурат в момент президентской речи Саккра прорвали мою оборону и высадились на столичной планете метрополии, я расстроиля и не засейвившись отправился пить шампанское с предками. Они смотрели ТВ. Это было ужастно!!!! Речетатив по РТР политиков российского разлива. отнял пульт. накликал клип АББА "Happy New Year" поимел с него сентиментальное настроение. Погрустил светло о несбывшемся и прошедшем. Погасил свет. зажег свечи. "Добрые" предки вновь переключили на какую-то лабуду. Поковырял салат из тресковой печени. Понравилось. Прикончил салат. Пожелал всего наилудшего маме и папе. Чмокнул их. и откланялся. Вышел не улицу. Понял что я не в Москве, а в Грозном времен первой Чеченской компании. Стреляло пищало свистело рвалось светилось...

Пришел к подружкам. Две сестры-хохлушки-хохотушки. Подарил им по большому фотоальбому. Поимел в ответ плюшевую лошадь (шестую по счету). Был свачен и усажен за стол их предками. Вырвался. Отправились за нашим общим приятелем. Купили шампанское. Повалялись в снегу. Нашли дом Нашего Друга. Обнаружили Неизвестное Устройство - Домофон. Номер квартиры никто не знал. МТС отвалилась, так что позвонить не удалось. Стали набирать различные трехзначные номера квартир и всех их поздравлять. Добрые люди нас впустили. Вытащил приятеля из за стола. Одарил его Ником Кейвом (суицид форевер). Был схвачен и усажен за стол его предками. Вырвался. Заманил друга вниз, где на него и набросились наши мороженные дамы. Выпили шампанское. Постреляли в воздух из газовика. Отправились к знакомым сестер.

Вломились в квартиру полную девушек и двух несчастных юношей, которых уже затанцевали до полусмерти. на часах было около 03.00 опретивно выпили штоф клюквенной настойки для регенерации. и отправились делать шашлык (угадай с одного раза кто был провокатор 8))) прикупили в супермаркете куски индюшки и мешок углей. развели костер. стали палить мясо. самые морозонестойкие отогревались в подьезде. познакомились с милицейски патрулем вызванным параноидальными соседями. убедили их, что террористами не являемся. угостили стражей порядка клюквой и индейкой. потушили костер. начали взрывать пиротехнику. замерзли. вернулись в квартиру. разогрели мясо. собаки не было. пришлось есть самим. кетчуп, самое великое изобретение русского народа после карманов. допили последний штоф клюквы. устроили танцы. медляки я кого-то хастлировал. а во время быстрых вел куртуазные беседы и уничтожал залежи оливок. поговорили с девушками о геополитике, путешествиях, долго спорили о филосивских сисиемах. каждый слушал себя. сели пить чай с тортом. посмотрел на часы. 10.00 утра. понял что нужно откланятся, дабы не обременять хозяйку. поискал своего друга. error 404. выяснил, что он удалился покурить с одной дамой сразу после шашлыков, но с перекура ещё не возвращался. выпили по кружке Earl Grey за здоровье молодых. Получил в подарок очередную лошадь. в 11.00 был дома. искренне порадовался, что не поехал кататься к Олин на лошадках, потому как представил здоровый сон в денннике.

[Cr@zy]

Выбор.

Песню Криса Ри "Дорога в Ад" было слышно на лестничной площадке, проходя мимо квартиры, ворчливая соседка неодобрительно покачала головой - было уже поздно. В квартире только один источник света - неоновое сияние работающего музыкального центра. Экран компьютера потемнел от долгого молчания. На белой клавиатуре еле различимы крупные пятна какой-то жидкости в тусклом голубом свечении кажущиеся темно фиолетовыми. В кресле неподвижно кто-то сидит...

-Скажи мне, чего ты хочешь? Быть может, я позволю тебе выбирать, - голос, подобный шелесту листвы при летнем ветерке, окутал ее.
-Чего я хочу? - эхом повторила она, на секунду задумываясь: Вечности!
-Это все? - в голосе слышится разочарование.
-Нет, мне нужна вечность на Земле, в своем теле, в том, в котором я была, в том возрасте, в котором я была!
-Странный выбор, и я исполняю его. Но, к сожалению, я не в силах даровать тебе жизнь, только свобода и вечность!

Женщина за компьютером пошевелилась. Она дотронулась до мышки, и экран осветился, показывая открытый документ. Она с усмешкой закрыла его, и лишь после недоумевающе посмотрела на клавиатуру, забрызганную кровью. Диск отыграл последний трек, и наступила тишина, только монотонное урчание системного блока да тихий шелест ветвей за окном. И она отчетливо осознала, что перестала слышать что-то важное... Биение своего сердца. И голос, пришедший с ночным ветром из открытого окна, тихо произнес: Только вечность, но не жизнь!

[Ashlee]

Он придвинулся к Настёне вплотную, осторожно обняв, и услышал, как бьется ее сердце. Оно стучало отчетливо и близко, с каждым тукающим ударом наполняя его неясной, болезненной тревогой. Она , тревога эта, все прибывала и прибывала, и от того, что он не знал, к чему она относилась и что предвещала, было еще неспокойней. Лежать больше он не мог и поднялся, тихонько сполз с нар и воровато, из-за спины, оглянулся на спящую Настену. «Спи, спи», - зачем-то шепнул он, но больше всего он хотел, чтобы она проснулась. Быть рядом с ней и не слышать ее, пропустить все, что она могла бы сказать и сделать, становилось невмочь, в груди быстро выстыло и опустело, сжалось, требуя движения и тепла.
…………он вышел на воздух и закурил….
Он вернулся…Настена все еще спала. Не находя места, он опять приткнулся к ней, прильнул головой к ее груди, но задыхаясь от близости, отстранился. Настена во сне нашла его голову, провела по волосам, и от этого прикосновения ему вдруг стало легче…
……….Настена открыла глаза…..

[Cr@zy]

... или издержки сурового воспитания

(из дневника двадцатилетней давности)

Восемнадцать лет.
------------------------

Вовка сказал, чтобы шла за него замуж Он, что ли дурак? Как это замуж? Рано ещё. И зачем? Вообще, странный он какой-то. Смотрит с прищуром… Сама не видела, но Ленка говорит, что он, когда я отворачиваюсь, облизывается.

* * *
Не понимаю я Вовку. Опять сегодня замуж звал. Спросила зачем. Говорит, чтоб меня любить. Я ему говорю, что он ведь и сейчас меня любит… Вчера сидели часа два на лавочке и целовались.

* * *
Вовка стал гулять со Светкой. Жить не хочется. Всю ночь не спала. Наверное, это я ревную.


Девятнадцать лет.
-----------------------

Вчера вышла замуж Маринка. Я её спрашивала, зачем. Говорит, что им негде заниматься любовью. Как будто это главное. Я ей говорю – ты про него что знаешь? Какие он книги читает? Какие фильмы любит? А музыку? А она: «Он целуется здорово и вообще». Что, спрашиваю, вообще?.. Она засмеялась.

* * *
Говорила с Наташкой. Оказывается, девчонки про секс при мне говорить не хотят. Думают, что я слишком строго воспитана… При чём тут воспитание? Обидно… Со мной обо всём можно говорить! Что я в книжках про это не читала, что ли?

* * *
Сказала Ленке и Светке, чтоб не делали из меня дурочку из переулочка. Сказала, что читала доктора Нойберта и Лолиту. Они почему-то засмеялись и сказали, что я читала, а они вычитали… Что это значит – вычитали?

* * *
Наташка сказала, что у них уже был секс. Как это могло быть? Они же не замужем! И интересно с кем. У нас в группе вроде и не с кем. Или с Сашей, или с Пашей. Больше смотреть на что, вернее – не на кого.

* * *
И почему они нравятся Паше и Саше? Они классные парни, а Ленка со Светкой – так себе. У Ленки ноги кривые и зубы торчком, а у Светки талии вовсе нету.
Наташка говорит, что для кобелей это не главное. По-моему, это глупо – зачем она так мужчин обзывает?

* * *
Один козёл вчера на танцах пытался меня схватить за грудь. Я взвизгнула, и все захохотали. Надо мной! Как будто это я, а не он сделала что-то неприличное. Или у них принято девчонок лапать? На танцы в общагу больше не пойду.

* * *
Сказала Рафику, что он – козёл. Думала, что он меня убьёт. Я не испугалась. Спросила, почему ему не обидно, когда его кобелём зовут, а на козла обижается? Он стал улыбаться и погладил меня по голове. Потом причмокнул и сказал, что будет рад мне всё объяснить и научить жизни. Я согласилась, что это совсем другой разговор и мы поговорим позже. Он заявил, что ему удобно говорить после семи вечера в его комнате.

* * *
Наташка сказала, что я – дура, а Рафик точно козёл, раз решил воспользоваться. Пригрозила, что пожалуется на него Эдику из армянского землячества и они набьют ему морду. Я не поняла, при чём тут Эдик, а Наташка сказала, что он за ней ухаживает и сделает всё, что она попросит. А она попросит, чтобы набили Рафику морду. Рафик тоже из армянского землячества. Она могла пожаловаться Амиру, но тот азербайджанец и может начаться война. Гражданская, или междоусобная.
Я сказала, что Рафика бить не надо, просто я не пойду к нему в комнату, всё равно мне мама не разрешает в общаге после шести вечера задерживаться.

* * *
Вчера Рафик увязался за мной и проводил до подъезда. Сегодня утром мама под дверью нашла огромную дыню. Я думаю, что её принёс Рафик. Дыни я люблю. А Рафик мне не нравится. Он очень волосатый. Я никогда не соглашусь выйти за него замуж. Скажу, чтоб не ходил.

* * *
Говорила с Рафиком. Он сказал, что, если я не хочу, то можно не жениться, он просто хочет меня любить. Что мне его - прогонять?

* * *
Наташка опять говорит, что я ненормальная. Оказывается, он не любить меня хочет, а спать со мной... Но мне-то не надо этого совершенно!

* * *
Вчера случилось ужасное! Меня изнасиловал Азим. Мы встречали Новый год у Зойки дома в Химках. Я часа в два пошла спать. Зойка со своим Ванькой давно ушли в её комнату, остальные остались в гостиной. А мне стало плохо и я пошла спать. Потом я думала, что мне снится сон. Я проснулась и поняла, что Азим лежит рядом, вся одежда на мне расстёгнута, а он трогает меня между ногами. У меня были какие-то ужасные спазмы внизу. Что-то во мне как будто пульсировало, я чувствовала, как это приближается. Наверное, перепила шампанского… Было очень страшно и я его резко оотолкнула. Он обиделся, хмыкнул и ушёл к остальным в гостиную.
Ужасно странное чувство... Что он делал и зачем? Потом внизу живота как-то странно тянуло. Сегодня увидела, что на груди у меня какие-то пятна. Он меня, что ли чем-то заразил?

* * *
Наташка сказала, что он меня не насиловал. Он меня только ласкал, потому что думал, что мне это нравится. Она что – дура? Я же спала! А что это за пятна? Она сказала, что этот идиот меня так сильно целовал. Отвратительно! Я плакала. Я не хочу жить. Как я буду смотреть на него? Я взяла и сильно поцеловала себе руку. Никаких следов не осталось…

* * *
Не пошла в институт. Мне стыдно… Мне кажется, что он меня всё-таки изнасиловал, и об этом знают все. И, наверное, я теперь беременная. Мне ночью опять стало плохо. Он мне приснился и внизу живота опять тянуло и стало жарко.
Наташка говорит, что это я возбуждаюсь во сне, потому что я – женщина. Так дура, или женщина? Наташка говорит, что это одно и тоже. Не смешно. В общем, я понимаю..., это, как у мужчин бывают ночные поллюции...

* * *
Азим – настоящая свинья. Так ему и сказала. И не мне стыдно, а ему пусть будет стыдно. Он сказал, что хочет меня. А ещё, чтобы не обзывала свиньёй, лучше уж козлом, потому что свинья – это совсем грязное животное. А я ему, мол, ты и есть грязное животное… «Пожалуйста, - сказала я, - козёл, козёл, козёл!»
Не могу его видеть! Сразу вспоминаю, как он меня трогал. Я сама себя там никогда не трогала…

* * *
Наверное, я сошла с ума. Отмокала в ванной и решила потрогать, где трогал Азим. Ничего не нашла и не поняла совершенно, что же всё-таки вызвало то странное чувство… Какие-то складочки и бугорочки… Бред... Стыдно потом было ужасно. И сейчас тоже.

* * *
Ночью снова снился сон, как будто по мне кто-то ползает, шевелит мягкими лапками, и я проснулась. Что со мной?!!
Вчера слиняли всей группой с термеха и пошли в кино. Парни, конечно, первые уселись и пришлось перед ними пробираться. Уже в темноте. Я в ногах Пашкиных запуталась, боком встала, а он опять – «Ого! Вот это рельеф»! Я, что ли виновата, что застряла и ему экран было не видно? Так потом все эти дураки смеялись и просили им тоже рельеф показать. Козлы!!!

* * *
Мне надоело! По-моему я одна ещё ношусь со своей девственностью.

* * *
Вчера гуляла в центре с троюродным братом Борей из Тамбова. Родня хочет, чтобы я вышла за него замуж. Он перспективный.

Ему уже двадцать четыре года. Он учится в первом меде. Вдруг спрашивает, а какая поза мне больше нравится. Сначала долго молчал, а потом вдруг спрашивает. Я прямо обалдела. Не знала, что и сказать, а потом ляпнула, мол, какая разница, лишь бы обоим это нравилось. Я это где-то прочитала… Нет, просто я уверена, что это именно так и есть. Чтобы обоим было хорошо. Только вот, как это – хо-ро-шо...

Брат сказал, что это правильно и спросил девственница ли я. Обидно как-то стало. Как в средние века. Я спрашиваю, а что, если нет? А он говорит, что насмотрелся на ***дей и женится только на девственнице. Ему самому хочется воспитывать в сексе свою жену. Я разозлилась сама не понимаю, почему. Стала выпендриваться, будто я уже не девочка и цитировать доктора Нойберта…

* * *
Наташка опять кричит, что я – дура! За Борю надо идти замуж! Боря классный! Боря будет богатый и знаменитый! Боря будет гинеколог и станет лечить Наташку…

...Мне надоело быть девственницей!

* * *
Наташка сказала Боре, что у меня ещё ни с кем и ничего не было. Кто её порсил? Он пришёл к нам домой и сказал, что готов учить меня всему и до свадьбы, а то я не утерплю… Сказал, что у меня в глазах голодный огонь… Он красивый и всякое такое. Наташка и Ленка хором орут, что у него классная задница.

Я его боюсь и ужасно стесняюсь. Он смотрит и как будто раздевает. Уставится на грудь и ей делается холодно. Мне страшно знать, что именно он будет моим первым.

* * *
Были на концерте "Машины времени". Мишка Файнман достал билеты и обиделся, что пошла не с ним. да, ладно - он много раз на концертах "Машины" был, а Боря – ни разу. Всё-таки, Мишка странный. То говорит: «Я для тебя всё, что угодно», то обижается.

* * *
Вчера Боря вдруг взял в руку мою грудь и сказал, что такой золотник очень дорог, потому что не мал. Я его отпихнула и чуть не заплакала, во-первых, потому что это произошло очень неожиданно, а, во-вторых, потому что грудь в его руке не поместилась. Наташка говорила, что, если не помещается, то это уже не грудь, а дыня. А я, выходит, бахча! Пришла домой и расплакалась. У Бори руки, как лопаты – в его ладони помещаются две мои. Почему-то мне кажется, что Наташка завидует - её грудь вполне может поместиться в руке младенца. Противно как-то так думать о лучшей подруге.

* * *
Сказала Боре, что лучше бы он уже занялся со мной сексом, а то очень страшно ждать. Он засмеялся и говорит, что теперь ему интересно потянуть, пока у меня из глаз не посыплются искры. "Пусть ты меня захочешь так же сильно, как я тебя!" - так он сказал.

Я не хочу ни-че-го! Но, когда я думаю, что это всё-таки будет, то вдруг сжимается что-то в глубине – в самом низу. Внутри. Как молния бьёт.

* * *
Борька влюбился в девчонку с первого курса своего медвуза. У неё папа проректор, у неё есть своя квартира и она позы знает. Я, когда узнала, почему-то выдохнула сразу. Обрадовалась, наверное…

[Cr@zy]

Двадцать лет.
------------------

Когда Валера на меня смотрит, появляется холодок в животе. Он смотрит часто и мне часто холодно. Он работает фрезеровщиком. О чём мне, спрашивается, говорить с фрезеровщиком?

Наташка говорит, чтобы я и не думала! Никаких фрезеровщиков! Они грубые животные. Как все мужики. На днях она мне сказала, что в любовники лучше брать мусульманина, или настоящего еврея. Что это значит – настоящий еврей? Она сказала, что они обрезанные. Не стала её расспрашивать, нашла у доктора Нойберта про обрезание. Посмотрела картинку. Неприятно и то, и это… Но написано, что у них дольше процесс. Не знаю, лучше ли это… Процесс…

* * *
Боря, наверное, был не настоящий еврей, потому что его девчонка от него сбежала и он захотел вернуться ко мне. Я злая была и спросила настоящий ли он. Он сказал, что, конечно, но не обрезанный. Снова ничего не поняла. Тогда кто настоящий? Он ответил, что мне с ним понравится, потому что пенис не главное, во-первых, а во-вторых, у него большой. Я сказала, что и сама знаю, что не главное, потому что для меня главное – голова и душа человека, а не его пенис, или задница. Вообще не понимаю, при чём тут задница. Про пенис хоть как-то понимаю, про задницу – нет! Мне не нравится говорить о пенисах и задницах! Лучше о живописи и литературе. В крайнем случае, о математике. Боря ничего не понимает в математике. А Наташка говорит, что они все врут про то, что он у них большой.

* * *
Сказала Боре, чтобы он пошёл и сделал обрезание, потому что мне не нужен не настоящий еврей. Он сказал, что я – дура. Не хочу его! Даже Наташке он разонравился. Из солидарности.

* * *
Я хочу фрезеровщика. Хотя он и не еврей и не мусульманин. А мне плевать. Наташка твердит, что я ничего не понимаю в колбасных обрезках. Вот именно.

* * *
Я сказала, что он может придти завтра вечером за книгой Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Он, оказывается, очень любит читать. Фрезеровщик.

* * *
Он пришёл. Я поняла, что он давно всё понял. Мы очень быстро оказались на диване и мне было ужасно страшно, но я всё равно ему сказала, что мне надоела до чёртиков моя девственность. Он удивился и надулся. Нет, не надулся, а раздулся. От гордости. Обещал, что не сделает мне больно. Меня трясло и было ужасно холодно. Потом мне стало жарко и внизу что-то пульсировало всё сильнее и немного болели груди. Нет, не болели, потом уже не болели. Только, когда он переставал касаться их пальцами и губами.

Он нашёл то место, которое я сама найти не смогла. Наверное, мужчины знают нас лучше, чем мы сами. Когда он лёг на меня и стал тыкаться вглубь, было не просто страшно, а очень страшно. Я думала, что потеряю сознание от ужаса. Его пенис показался таким огромным, что я не могла понять, как он во мне поместится. Потом я подумала, что раз оттуда рождаются такие большие дети, то и пенис должен уместится, но всё равно меня ужасно трясло. И мне показалось, что он хочет разорвать меня где-то не там, и я стала кричать: «Не туда, не туда!», и пыталась вывернуться.

Он растерялся и сказал, что сейчас проверит - посмотрит, и всё будет нормально. Я чуть не умерла, когда услышала это его «посмотрю». Попросила, чтобы не смотрел и он послушался. Тогда он стал щупать рукой и меня словно парализовало. Как будто это было не со мной. Он сказал, что всё делал правильно и именно туда, куда надо. И, что я – просто очень маленькая девочка...

Он начал всё снова и я приказала себе молчать и не шевелиться. Я зажмурилась и стиснула кулаки. Потом что-то лопнуло, но совсем не больно. Только чуть-чуть.

В общем, это не было слишком противно, но ничего такого, о чём рассказывали девчонки.

Мне нравится, когда он меня ласкает и трогает, что-то растёт внутри и пульсирует. Мне нравится, когда он целует мне соски. Это приятнее, чем трение свитера. Мне нравится, когда он трогает то место...

* * *
Лера приехал на машине, и мы катались долго-долго, а потом он поставил машину в тёмном переулке и стал меня целовать. Сама не знаю, как это получилось, но вдруг оказалось, что он совсем задрал мою блузку и гладит грудь, а потом, он откинул сидение и я думала, что он снова на меня полезет, но этого не случилось.

Он только гладил меня, и гладил, и то место тоже. Когда это странное чувство снова нахлынуло и меня стало потряхивать, я хотела его остановить, но он разозлился и приказал не шевелиться и потерпеть. Он сказал, что скоро всё будет совсем хорошо и я поверила.

У меня задёргалась левая нога и я не могла ничего с этим поделать. Я стала прислушиваться и поняла, что нога подёргивается в такт движениям его руки, а потом я поняла, что это уже не просто движение, а как будто бьётся пульс и меня стало поднимать и дёргать, и было страшно, потому что я не знала, чем всё это кончится. Я не знаю, можно ли описать, что случилось потом. Это произошло так неожиданно и так странно, как будто всё сразу во мне взорвалось и выплеснулось. А потом ещё раз.

Мне хотелось, чтобы это продлилось, но оно кончилось довольно быстро и я подумала, что больше так уже никогда будет.

Он одел меня и привёз домой. Я, как пьяная была. Ничего не соображала. Руки тряслись так, что я долго не могла попасть в замочную скважину и я вдруг вспомнила, что ему хорошо не было. Я не хочу об этом думать. Наверное, что-то не так…

* * *
Лерка сказал, что любит меня и всегда будет любить. Он пришёл утром и всё было по-другому. Потому что сначала он сделал это мне, а потом...
Мне хочется тоже уметь что-то для него делать. Больно не было, только щипалось очень сильно. Вечером мы катались на машине и он опять довёл меня до самого чудесного конца. Сказал, что ему безумно нравится смотреть, как я это делаю. Я ничего не делаю. Делает он. Что ему нравится? Это приятно.

* * *
Наташка ужасно разозлилась, когда я ей сказала. С фрезеровщиком нельзя! По-моему, она странная. И ревнует. Сказала, что не будет мне ничего советовать. Она не верит, что может быть хорошо с фрезеровщиком. Она точно дура. Но я её всё равно люблю. Она просто не понимает, вот и всё.

* * *
Жизнь удвоилась. Это трудно объяснить, но каждый день теперь, как два. Мы видимся утром и вечером. Я никогда не была счастливее. Кажется, я понимаю то, чего никак не могла понять раньше. И всё оказалось так же просто, как и сложно.

У меня нет времени, чтобы писать так часто, как раньше.

* * *
Мы расстались... Ужасно глупо. Я не хочу жить. Я не хочу жить. Я не хочу жить.
Он стал меня ревновать к столбам! Я не виновата, что кто-то на меня смотрит. Я не виновата, что улыбаюсь людям… Я не виновата, что надоела ему… Я не могу его ненавидеть… Он нужен мне. Весь он. Ну почему я такая невезучая?!!

* * *
Ночью проснулась оттого, что кто-то меня гладил. Это мои руки гладили меня. Вместо его рук. Я не хочу так. Не хочу. Я знаю теперь все тайны своего тела, но там место только его рукам! Его, но не моим!

* * *
Наташка говорит, что клин вышибается клином и так бывает очень часто. Она почему-то забыла сказать, что я – дура… Наверное, потому что я сама себя такой чувствую. Не смогла удержать фрезеровщика… Наташка говорит, что всё наоборот – я держала его, или держалась за него слишком крепко. Она, конечно, права.

* * *
Наташка познакомила меня с Тельманом. Тельман – аспирант МЭИ и врёт, что давно меня любит. Он маленького роста, но очень мускулистый. Наташка говорит, что у всех маленьких большой. Мне очень тяжело, но, кажется, я всё-таки решусь... Клин...

* * *
Ха! Знала бы она! Надеюсь, что не у всех маленьких такой маленький. Как мизинчик. Я даже представить себе не могла. Мне всё равно. У него есть руки, а сам он умудрятся получать своё удовольствие и с таким маленьким.

* * *
Он говорит, что ему ни с кем не было так хорошо, потому что я маленькая. Пусть говорит. Мне плевать.

* * *
Он меня любит. Он хочет, чтобы я вышла за него замуж и немедленно начала рожать ему детей. Целую кучу. Я спрашиваю, а что он будет делать, когда я рожу ребёнка и перестану быть такой маленькой. Он ничего не ответил. Кажется, я не очень хочу за него замуж. Его трясёт, когда на меня смотрят другие парни. Просто смотрят.

* * *
Вчера он меня ударил. Головой о стену. Я отказалась ехать с ним на озеро Севан и мыть там ноги его папы. А весь предыдущий месяц, пока он был на военных сборах, за мной следили его друзья. Кажется, они сопровождали меня везде. Блюли мою нравственность. И он меня ударил. А не пошёл бы он! На затылке шишка.

[Cr@zy]

Двадцать один год.
--------------------------

У Андрюшки смешной нос. Резко загнутый вверх на самом кончике. Он учится на вечернем отделении, на втором курсе. Андрюшка ничего не смыслит в вышке, и я за него написала контрошку. А препод просёк и стал ругаться, а потом узнал меня, потому что я на курсе была по вышке самая лучшая, плюнул и сказал: «А чёрт с вами! Только ты уж его научи отличать производную от интеграла». Они меня любят. Я им межвузовскую олимпиаду выиграла.

* * *
Андрюшка всё умеет и мне с ним хорошо. Особенно, потому что он смог, наконец, избавить меня от Тельмана. Просто набил ему морду. Я его еле оттащила. Он жутко разозлился, когда Наташка рассказала, как Тельман меня избил, узнав, что я от него хочу уйти. Я боялась, что за Тельмана вступится его землячество – оно самое большое в МЭИ, но они, оказываются терпеть не могут, когда бьют женщин и позорят всех армян. Они сами хотели его наказать, но Андрюша их опередил.

Месяц тому назад они поймали четырёх негров, которые изнасиловали в парке МВО двух студенток. Сначала одну, а через неделю другую, а, поняв, что милиция ничего против них делать не собирается, потому что они иностранцы, задумали насиловать ещё. Не успели.

Одна из девушек опознала насильников и пожаловалась армянам. Русские не вступились, а армяне совершенно озверели и так их избили, что было страшно смотреть. Хотя жалко не было. Потом приехала милиция, а все хором сказали, что ничего не видели и нашли негров уже избитыми. Может быть, они упали с лестницы? Несколько раз подряд. У них было по несколько переломов, у двоих перебиты носы и надеюсь, что не один из них не сможет больше насиловать. Так им и надо!


Двадцать два года.
------------------------

Андрюшка очень добрый и смешной. Он так носится вокруг меня, как будто я сделана из хрусталя. Большая хрустальная ваза. Мне хочется, чтобы у нашего сына была папин нос. Это очень эротично.

Он любит мой живот. Он говорит – «наш животик», разговаривает с тем, кто внутри и поёт ему смешные песенки.

Андрюша говорит, что наш мальчик должен понимать, что такое хорошо, а что такое плохо уже сейчас и поэтому он будет делать его маме хорошо и даже очень-очень хорошо, пока не запретит доктор. Он думает, что, если хорошо маме, то хорошо и тому, кто в маме.

Надо признать, что у него это здорово получается. Конечно, мне довольно сложно выделывать па из обязательной программы, но Андрюшка говорит, что наш животик это так чертовски сексуально, что ему не нужны никакие изыски. Я почему-то ему верю, хотя это, конечно, очень глупо. А Наташка говорит, что тётки с животами не могут быть сексуальными, и Андрюшка просто маньяк. Андрюшка смеётся и говорит, что она – дурочка. У неё это пройдёт. Обязательно пройдёт!

Мы любим сидеть на крылечке родительской дачи и целоваться. В гамаке это теперь стало делать неудобно. А на крылечке в самый раз.

Он так нежно гладит меня, что порой хочется плакать, но прежде, чем я соберусь это сделать, меня уже уносит в призрачные миры, потому что мой муж, конечно, самый лучший мужчина на всём свете. Ему всегда – с самого первого раза – не было ничего важнее, чем заставить моё тело отвечать на его прикосновения самым бурным и необузданным образом. Как это говорится не помню у какого-то народа – «И пусть поклоняется тело его ею телу, и да ответит её тело…»

Я люблю его нежные пальцы, я люблю жёсткую шерстку на его груди, о которую так приятно тереться набухшей грудью. Я люблю его сильные ноги и руки, которые держат его тело над моим... Я люблю его рот, умеющий вызывать во мне такие чувства, которых я не знала раньше. Я люблю его глаза, глядящие на меня с восхищением.

Я люблю его и не устаю этому удивляться. Потому что так не бывает и, наверное, это только сон. Наташка говорит, что я – дура и почему-то при этом всхлипывает. Я знаю и мне очень хочется, чтобы и она немного поглупела. От счастья. Как я.

[Cr@zy]

Зима, как водится, внезапно нагрянула в ноябре. Пушистые снежинки плюхались на землю, расчерчивая облака оранжевого света вокруг фонарей косыми штрихами. Он сидел и молча наблюдал за немудреной ночной каллиграфией - любимым развлечением вновь бродящей по московским улицам зимы.

Он сидел на застеленной красным шерстяным пледом кровати, в муниципальной квартире на первом этаже сталинского дома. Подсчитывал, сколько времени уйдет с утра на уборку его участка. Он уже не помнил, сколько лет прошло - сбился со счета. Весь двор знал его как молчаливого, усердного дворника Санпалыча, трудягу с высшим, но никому не нужным образованием. Детишки побаивались его, накручивая друг друга страшилками о «странной, пахнущей сыростью, нафталином и тайнами комнате с одинокой кроватью, столом и небольшим старинным комодиком в углу». Собственно, именно этот комодик и был причиной страха и рожденных им баек. Правда, ребята еще забывали упомянуть о нескольких стопках книг в углу - старых, с пожелтевшими страницами и замусоленными от частых перелистываний уголками. Но в-целом, всегда аккуратно прибранное и одинокое жилье старика они описывали довольно точно...

Иногда, исключительно по ночам, Санпалыч подходил к деревянному резному комодику, открывал крышку и доставал единственный находившийся там предмет - монументально покоившийся на дне фотоальбом, такой же древний, как и сам комод и книги в углу. Санпалыч огрубевшими пальцами листал странички, а лицо его в эти секунды будто молодело на глазах. Кажется, даже глаза начинали поблескивать так, как во времена его беспечной и счастливой юности, и уголки губ ползли все выше.

А в эту ночь первый снег повалил так, словно на Небесах на Москву решено было выкинуть все накопившиеся за многие годы запасы снега. Санпалыч сидел и смотрел за окно. А память, износившаяся за годы, все рылась по пыльным уголкам сознания, не давая сосредоточиться... Старый дворник, повинуясь на мгновенье мелькнувшей в голове мысли, достал со дна комода альбом и, раскрыв его на последней странице, положил на ладонь плоское и высушенное соцветие гортензии, потускневшее и запылившееся от времени, но все еще хранившее едва уловимый аромат и чарующую красоту. Пару секунд он повертел его в грубых желтых пальцах, и вдруг его голубые глаза вспыхнули изнутри...

***

Выпал первый снег и за вечер заботливо укутал город белым хлопковым одеялом. Сверху бархатной шалью натянулась ночь, засыпая редких прохожих узорчатыми снежинками. Лишь они вдвоем бежали, скользили и падали, периодически разрывая сонную тишину Москвы пятидесятых годов радостным смехом. Она уносилась вперед, а он иногда догонял ее, подхватывая на руки, и точно ветер, что высоко в небе кружил снежинки, легко вертел и вновь опускал на землю, позволяя ей вырваться и, увязая в толстом слое снега, обогнать его.

Но вдруг она сама затормозила, раскинув в разные стороны длинные руки в толстых рукавах шубки, оторвав наконец от груди пышный букет. Припорошенные снежком чудесные, неизвестных никому из родственников и знакомых цветы задрожали. Один из поклонников высокого дипломатического ранга преподнес молоденькой красавице привезенный из заграничной командировки презент - букет из потрясающих гортензий, неизвестных и невиданных в Советском Союзе - дымчато-фиолетовые на кончиках и светло-салатовые у основания лепесточки, изящные стебли, усыпанные созвездиями-шапочками. Эти самые поклонники регулярно баловали ее подарками, надеясь на взаимность. Однако она, привыкнув к повышенному вниманию со стороны противоположенного пола, изящно принимали либо же отвергала их, и играла со всеми, кроме одного...

Развернувшись лицом к нему, чуть вытянув шею и привстав на мысочки, она улыбнулась и приобняла статного молодого человека в стареньком драповом пальто, засунув кончики замерзших пальцев за ворот. От горячего дыхания две прядки каштановых волос, постоянно сваливающихся на глаза, покрылись инеем. Он ласково улыбнулся, одной рукой закрывая ее ладошку, обвившую стебли невиданных цветов, а второй прижимая к себе.

- Ты когда-нибудь думала, - прошептал он ей на ухо, - ,что можно вот так запросто прижать к себе счастье?

Она молча высвободила руку и вытащила из букета один цветок.

- Обещай, что сохранишь его. Пусть он с тобой всегда будет рядом, всегда-всегда, и я буду с тобой. Что ты смеешься? Ну пообещай! Всегда?..

***

Санпалыча нашли на следующее утро. Прохожие, скользя по гололеду, на чем свет стоит поносили нерасторопного дворника и кому-то пришла в голову идея проверить, почему первый раз на всеобщей памяти пунктуальный старик не выполнил своих обязанностей...
Он сидел на кровати, сжав уже холодными пальцами засушенный цветок, и счастливо улыбался...

[Cr@zy]

Фамилия, говоришь, странная? Гм... А чего в ней странного-то? Обычная,
детдомовская...
Бывают и такие. Тебе оно, конечно, непонятно. А откуда взять всем
привычную, коли неизвестны мои родители?
Во-во! Сирота! Круглый чуть ли не с самого рождения.
Подкинула меня моя мамаша... или папаша?.. А у них самих четверо
голодных ртов.
Время было тяжелое - война. Не могли они меня прокормить, конечно, и
сдали в детдом.
Мне-то что! Я другой жизни и не знал. А вот другим, постарше,
приходилось туго. Особливо тем, кто помнил своих родителей.
Да, жестокое было время!
А потом меня и кореша моего, Васюту, выпустили.
В конце зимы дело было. Холода стояли неслабые. А одежу-то выдали
летнюю...
Никогда не забуду, как мы с Васютой валялись в ногах у гада-директора и
умоляли его: дай, мол, хоть пальтишко какое и рублей десять на первое время!
Клялись, божились всеми святыми, что, как только заработаем, вернем в
тройном!
А он, сучья морда, ни в какую! И выпуск не оттянул. Выгнал в шею, и все
тут!
Повезло нам, однако. Устроились на работу в тот же день. Только в
общаге места не нашлось...
А так и жили! Днем работали, вечерами отсиживались в подъездах, грелись
возле батарей. Спали в подвалах, завернувшись в газеты...
Ели? А что придется. Васюта гордый был, и я не говорил ему, откуда
достаю. Ну, сам понимаешь...
Не веришь? Да я и сам сейчас с трудом... Но так было. Не хотели помощи
просить. Да и у кого?
Но до аванса дотянули...
И опять в ногах валяемся, умоляем! А эта пухлая рожа ни в какую - не
дам, чтоб не сбежали! Знаю, мол, вашего брата...
Так и тянул я до самой получки. Но ничего, выдержал...
Васюта? Гордый он был. Не захотел боле терпеть, свернул с прямой
дорожки - воровать пошел. И вляпался!..
А я ничего. После армии - в институт. И опять голод! Степуха-то - кошке
на молоко...
Семья? А как же - большущая! Я ведь в детдоме воспитателем...
А Васюта второй срок отсиживает. Убить хотел...
Ну, ты это, того! Он ведь мать свою, змею подколодную!..
Да, судьбина! Из одного детдома мы. А вот как оно вышло...

[Cr@zy]

Собственно, сочинением сказки мы занялись не по доброй воле. Это было задание на лето по литературе.
- Я знаю, - сказала на последнем уроке Людмила Прокофьевна, продиктовав нам длиннющий список литературы для внеклассного чтения, - что вы не будете читать всех указанных в списке книг. Я этого от вас и не требую. Прочитайте хотя бы две или три.
Мы, конечно, все хором заверили ее, что обязательно прочитаем, все-все прочитаем. Такие вот мы прилежные, все сделаем, что надо, пусть она не беспокоится и поскорее нас отпускает. Каникулы ведь длинные, мы все успеем.
Покачала головой Людмила Прокофьевна и говорит:
- Не верю я вам. Ну да ладно. Я не буду вас принуждать, - не успели мы обрадоваться, как она продолжила: - Но! - мы затихли. - Но одно задание вы сделаете обязательно. Чтобы ваши мозги за лето не усохли.
Вот тебе бабушка и Юрьев день. Обязательное задание - это вам не шутки. Людмила подобное никогда не забывает, пусть через полгода, но вспомнит. И спросит. С каждого спросит. Никакие отговорки: мол, забыл, мол, болел, мол, потерял не помогут.
- А какое задание, Людмила Прокофьевна? - вылезла наша отличница с крысиной мордой и собачей кличкой Лайка.
- Сказку сочинить, Оленька, - ответила ей училка.
Она одна Лайку по имени зовет. Ясное дело, училка. Ей ни к чему списывать домашние задания. А на остальных Лайка буквально рычит и лает. Того же, кто в ее тетрадь без спроса залезет, может и покусать. Зубы у нее острые. Об гранит науки наточенные.
- Какую сказку? Про что? На какую тему? - опять лезет с вопросами Лайка. Вечно ей больше всех надо. Ишь, тему для сказки ей подавай. Сказка потому и сказка, что в ней правды нет. И тема в сказке одна, вечная - как добро зло победило. Это Лайке любой детсадовец объяснит. Зачем училку доставать вопросами, захочет - сама расскажет.
- Про современность, Оленька.
Какой тут гуд начался. Мы же понимаем, что одно дело написать сказку про гномов, троллей и эльфов - это любой дурак сможет, для этого не надо быть профессором. И совсем не то - сказка про современность. Президенты вместо королей? Новые русские в роли купцов? Киллер - он же Серый Волк? М-да, заданьице.
- Ничего страшного, - успокаивала нас Людмила. - Это только кажется, что в современном мире нет ничего сказочного. Вы подумаете хорошенько на каникулах и найдете какое-нибудь новое незамеченное чудо. Вы справитесь. Я в вас верю. Вы способные.
Способные-то мы, конечно, способные, но думать на каникулах?! Легче все книги из списка прочесть, чем думать. Прочтение ведь не предполагает понимания или обдумывания. Моя мама старый учебник по марксизму-ленинизму от бессонницы читает. Проверенное семейное средство. А спроси ее кто про что она читала, она в лучшем случае первое слово вспомнит.
- А можно? - начал наш гигант мысли Бука с последней парты. Голосище у него как у Шаляпина, легко школьный оркестр перекрывает. Наш класс для его баса как тихий шорох листьев для раскатов грома. Но чтоб его голос вдруг да на уроке зазвучал - нечто небывалое, даже можно сказать, сказочное.
- Что "можно", Борис? - в наступившей благоговейной тишине голос училки прозвучал не менее громко.
- Ну, это, - засмущался всеобщего внимания Бука, - старую сказку, ну, переделать.
Людмила Прокофьевна ненадолго задумалась, рассматривая пламенеющие Букины уши, потом махнула рукой и сказала:
- Бог с вами! Можете переделывать старые сказки, если фантазии не хватает.
- Ура! - крикнули мы одновременно со звонком.
- Счастливых каникул! - пожелала нам Людмила, и мы дружно пожелали ей того же в ответ.

Каникулы промелькнули незаметно. Я съездил к бабушке в деревню, потом с дядей мы штурмовали Карпатские горы, затем вместе с родителями купался в море.
Про задание я вспомнил в последний день каникул. И хорошо, что с утра. Было еще время что-нибудь написать. Как на зло в голову не лезло ни одной путной идеи. Ни единой. Даже самой глупой. Пытался я вспомнить какие-нибудь современные сказки. Думал, общий принцип пойму, свою сказку сочинить легче будет. Но все это паровозики, обнюхавшиеся ландышей, странная дружба между хищником и мягкой игрушкой, бомж с пропеллером, - все они показались мне недостойной подражания ерундой. Захотелось свеженького чего-нибудь.
Так я своему другу и объяснил, когда вызвал его к нашему дубу. Не подумайте, не в Лукоморье. Наш дуб - он во дворе растет возле моего дома. Как ему удалось выжить среди новостроек - загадка природы и жилстроительства. Дуб старый, на него очень удобно залазить. Ветки у него широкие, сидеть приятно, не чувствуешь себя попугайчиком на жердочке.
Залезли мы с Валеркой на нижнюю ветку. Я тетрадь с ручкой прихватил. Валерка - книжку по программированию. Он у нас гений, правда, будущий. Но когда у него собственный комп появится, мир о нем узнает. И содрогнется. Как говорила Людмила Прокофьевна, я в него верю. Вот только мне почему-то кажется, что возле дуба в том светлом будущем я своего друга больше не увижу. Но пока он безлошадный, то бишь безкомпьютерный, его гениальность всегда к моим услугам.
- Валерка, - прошу я его, - подскажи тему.
- Какую тему? - рассеяно переспрашивает будущее светило, отрываясь от компьютерной зауми.
- Я же тебе объяснял! - возмущаюсь я. - У нас задание: написать современную сказку. Завтра в школу, а я еще ни одной строчки не придумал. Ну, подкинь тему!
Валерка смотрит сквозь меня мутным взглядом и шевелит губами. Я терпеливо жду результата.
- Переделай старую сказку! - выдает вероятный конкурент Гейтса.
Услышав такое, я чуть с дуба не рухнул. И в прямом и в переносном смысле. Это же надо?! Куда мир катится?! Что с нами дальше будет, если все гении начнут думать как последние двоечники?
- Ты, ты... - слова застревают в моем горле. Не могу я своему другу сообщить, что он только что Букину идею высказал. Еще чего доброго уверенность в себе потеряет. А кто я такой, чтобы лишать мировое программирование его последней надежды?
Валерка внимательно на меня смотрит. Окончания фразы ждет.
- Ты мне сказку подскажи! - выкручиваюсь я. - Я ничего не помню. Совершенно ничего.
- "Золушка", "Кот в сапогах", "Белоснежка и семь гномов", "Русалочка", "Красавица и чудовище"...
- Погоди! - останавливаю его я и уточняю: - Ты мне сказки или диснеевские мультики перечисляешь?
На этот раз была Валеркина очередь заткнуться. Надо отдать ему должное, ответ он нашел быстрее меня:
- Ты что, совсем идиот? - мягко сформулировал он свое впечатление от моей сказочной тупости. - Мультики же по сказкам сняты!
- Да, - не стал спорить я, - но это ты их смотрел. Меня, если помнишь, к тебе тогда не пустили. Я тогда пару по математике получил. Отец со мной каждый вечер в течение месяца занимался, пока я ее не исправил. И мы с тобой весь тот месяц не встречались, помнишь?
- Припоминаю, припоминаю, - пробормотал Валерка.
- Но раз ты эти фильмы видел, - закидываю я удочку в океан Валеркиных мозгов, - значит, можешь мне сюжет пересказать. Сказка ведь о том же самом должна быть? - изображаю на лице заискивающую улыбку. Ну, как я ее себе представляю. Наш кот так на маму смотрит, когда она мясо режет.
Валерка морщит лоб, двигает бровями, чешет затылок.
- Не помню, - признается он наконец, - ничегошеньки не помню. Вот убей меня - не помню.
Не знаю как насчет убить, а спихнуть этого умника с ветки мне захотелось. Не океан у него в мозгах, а болото. И не выйдет у него ничего в будущем, если он свое программирование так же помнит. Зато у меня будущее, к гадалке не ходи, итак все известно, безо всяких позолоченных ручек. Ждет меня приятное свидание в казенном доме с дамой треф, после которого меня еще на месяц дома запрут.
- А ты возьми Пушкина! Александра Васильевича! - разродился новой идеей непризнанный гений.
- А что Пушкин? - вяло интересуюсь я.
- Он сказки писал! - убеждает меня Валерка. - Легкие! В стихах! Раз плюнуть под современность переделать. У меня дома книга есть. Принести?
Я не разделяю его энтузиазм, но соглашаюсь:
- Неси.
Валерка виснет на руках и прыгает. С его ростом там прыгать сантиметров двадцать остается. Демонстративно медленно потягивается, распрямляет нижние конечности словно кузнечик перед прыжком и срывается с места. Бегает Валерка быстро. Его несколько раз на соревнования от школы отправляли. Естественно, он всех победил. Соревнования среди учеников физико-математических школ области были. Они, математики, не сильны в физике... тела.
- Вот, держи! - пока я думал о роли физики в жизни математиков, вернулся их главный враг на фронте обеих и многих других наук.
Книга оказалась огромной по весу и размерам, потрепанной, с желтыми хрупкими листами.
- Раритет, однако, - выдавил я, пытаясь поднять книгу одной рукой.
- Нет, всего лишь антиквариат, - поправил меня Валерка. - Издание начала прошлого века. Все сочинения Пушкина в одном томе.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что оглавление, которое я безуспешно ищу в конце, находится в начале. Быстро просмотрел названия, нашел сказки, открыл.
Сказок было несколько.
"Мертвую царевну" я сразу отбросил, чтобы не размусоливать любовную линию. Не силен я в этой области.
"Сказку о царе Султане" мне приглянулась поначалу, но потом была следующая роковая строчка:
"Родила царица в ночь то ли сына, то ли дочь".

[Cr@zy]

Я увидел в ней намек на сексуальные меньшинства, а это скользкая тема, не для школьного сочинения.
"Сказка о попе"? Работники культа сейчас снова в чести. В школе для желающих есть уроки богослужения. Думаю, меня не поймут, если я упомяну избиение священнослужителей их наемными рабочими.
"Золотой петушок" нехорошо обошелся с политической верхушкой страны.
Одна "Золотая рыбка" меня вполне устроила. Халява - она и в Африке - кокосовое молоко задарма.
Сказал я Валерке, что "Золотую рыбку" хочу переделать, а он только хмыкнул в ответ, не отрываясь от своего любимого программирования.
Первые строчки переиначивались легко:
"В четырехэтажной вилле на берегу..."
Тут я остановился и стал рассуждать: "Если люди живут в четырехэтажной вилле, то на фига им какой-то берег, они могут себе остров купить."
Зачеркнул на берегу и написал:
"...на собственном острове..."
Заглянул в текст сказки, а там начало другое. Старик со старухой там жили-были. У самого синего из морей.
"Нет", - думаю, - "в наше время старики со старухами в четырехэтажных виллах не живут. А живут они в домах престарелых, которые, в принципе, могут быть четырехэтажными, но никак не виллами".
Почеркал все записанное и начал так:
"Миллионер и его любовница жили в четырехэтажной вилле на собственном острове в Тихом океане".
У Пушкина, в оригинале, написано, что старик со старухой тридцать три года у моря загорали. Если такое написать о моем миллионере, будет фантастика, а не сказка. Даже иностранному миллионеру надоест тридцать три года на одном месте торчать, а уж новому русскому тот остров за месяц осточертеет.
"Не буду писать сколько лет", - решаю я. - "Жили и все."
В следующей пушкинской строке опять ловушка поставлена:
"Старик ловил неводом рыбу, Старуха пряла свою пряжу."
"Допустим", - прикидываю я, - "Миллионер может ловить рыбу. Не неводом, а, к примеру, удочкой. Или занырнуть с ружьецом, акул для аппетита пострелять. Зверский аппетит у миллионера после кровавой бани. Но любовница миллионера, прядущая пряжу, - это нонсенс. Чем бы мне ее занять?"
- Валера! - ноль внимания. - Валер!
- Чего? - недоволен, отвлекаю занятого человека.
- Валера, чем может заниматься любовница миллионера на вилле?
- Загорать, - бросает мне Валера, возвращаясь в свой программистский мир.
Так и запишем:
"Миллионер занимался подводной охотой, а его любовница загорала на берегу."
Дальше несколько строк как по маслу накатались:
"Однажды вышел миллионер в море на своей любимой яхте, надел акваланг, нырнул, а акул нет. Не сезон. Откочевали акулы... В Индийский океан. Зиму перезимовать. Одна огромная медуза в пределах видимости болтается.
"На безрыбье и медуза за акулу сойдет" - так подумал миллионер и выстрелил в медузу.
А медуза возьми и исчезни. Миллионер туда-сюда головой вертит: нет, медузы.
"Глюки", - решил миллионер, возвращаясь на яхту и поворачивая ее к берегу. - "От кислородного голодания, наверное."
"Псих обдолбанный," - в свою очередь решила медуза, присосавшись к днищу яхты и наслаждаясь бесплатной поездкой.
Пообедав устрицами под ежевичным соусом, миллионер снова вышел в море. Акулы еще не вернулись, естественно. Им до Индийского океана оставалось пару недель переть своим ходом.
Но миллионер об это не знал. И нырнул. А там медуза. Огромная, полупрозрачная. Висит себе в воде, миллионера поджидает.
"Ах, ты гадость! Сейчас я тебя..." - булькнул миллионер и прицелился в медузу.
Та не была дура последняя и снова исчезла. Плюнул миллионер с досады..."
- Валера! Валерочка!
- Ну?
- А как аквалангисты воздухом дышат?
Валера посмотрел на меня удивленно - какая-де связь между "Золотой рыбкой", любовницей миллионера и аквалангистом? - но ответил:
- Через трубку.
- Ага! - многозначительно произнес ваш покорный слуга и вернулся к своим баранам, то есть медузам
"...в дыхательную трубу, погрозил кулаком темным глубинам океана и вернулся на яхту.
Там он принял на грудь полбутылки водки "Смирнофф". Закусил оливками и изюмом. Допил водку. После чего стал такой смелый-смелый, храбрый-прехрабрый, решительный-перерешительный. Надел акваланг и нырнул. Даже ружье не взял. Зачем ему ружье, такому храброму? Ему Тихий океан - мелкая лужа, а Гималаи - альпийская горка в палисаднике. Он ту медузу голыми руками за жабры или что за что ее там можно ухватить голыми руками?
Медуза миллионера не подвела. Прямо перед носом его повисла. В количестве десяти штук. И пошла у них потеха. Миллионер за медузой, она от него за скалой прячется. Миллионер на другую бросается, та исчезает. Третья сквозь днище яхты прошла. Миллионер себе здоровый шишак набил, за ней погнавшись. Четвертая вообще обнаглела - сквозь миллионера проскочила, так что тот вынужден был заключить себя любимого в крепкие объятия. Оставшиеся шесть водили вокруг миллионера хоровод, держась на расстоянии.
Долго эта свистопляска продолжалась. Медуза уводила миллионера все дальше, все глубже. Дальше от берега, дальше от яхты. И когда у миллионера кончился кислород в баллонах, он тихо опустился на дно. Сил, чтобы выплыть, у него не было.
"Славная была охота", - думала медуза, возвращаясь домой.
Миллионер уже не думал.
"Где он шляется?" - все еще думала его любовница.
Вдова миллионера подарила виллу с яхтой детскому дому имени воспитателя-гуманиста Антона Макаренко. За это с нее не стали брать налог на наследство, в сумме превышающий само наследство. В итоге, она ничего не потеряла, но ничего и не получила.
Любовница переехала на другой остров, в другую виллу, к другому миллионеру. Она осталась в выигрыше - другой миллионер оказался богаче.
Медуза получила порцию адреналина, а миллионер - могилку в спокойном районе Тихого океана."
- Уф! - выдохнул я с облегчением и поставил точку. - Готова сказочка!
- Правда что ли? - не поверил Валерка. - Дай почитать!
Я - человек простой, мне для друга ничего не жалко. Он мне Пушкина принес, я ему за это сказку позволю прочитать. Равноценный, на мой взгляд, обмен.
Валерка прочел быстро. Тетрадку в сторону отложил. И молчит, хоть бы словечко критики высказал в адрес новоявленного писателя.
- Ну как? - не выдержал я.
- Ты знаешь... - начал Валерка, - довольно оригинально. Как пишут перед некоторыми фильмами:"По мотивам такого-то произведения", что означает, что от произведения осталось одно название и имя главного героя. У тебя очень сильно "по мотивам". Если бы я не знал, что за основу взята "Золотая рыбка", в жизни бы не догадался.
Порадовал меня Валерка.
- Замечательно, - говорю, - не буду говорить Людмиле Прокофьевне про "Золотую рыбку". Скажу, моя собственная идея.
- Бредовая довольно-таки идея, - покачал головой Валерка. - Миллионеры, кочующие акулы, устрицы с водкой, мыслящие медузы... Бред!
- Зато мой собственный! - возразил я.
- Разве что. Плагиатором тебя точно не назовут.
- И не надо, - говорю, - не надо называть меня плагитатором. Я - скромный, мне много не надо. Всемирная слава и гора баксов - вот все мои требования.
- Плагиатором, а не плагитатором, писатель, - сказал Валерка и стукнул меня по лбу своей настольной книгой.
- Помогите! - заорал я. - Великого писателя убивают! - схватил двумя руками том Пушкина, поднял над головой и...
- Положь антиквариат на место! - рыкнул Валерка, подражая какому-то киногерою.
- Пожалуйста, - легко уступил я, аккуратно, но быстро кладя томину прямо на Валеркину ногу.
- Ыыыыы! - взвыл Валерка. - Больно же!
- Очень хорошо, будешь знать как дразниться.
- Да, ладно тебе! - не поверил Валерка. - Неужто обиделся? Я же пошутил.
Посмотрел я в честные голубые глаза и решил, что не стоит. Не стоит обижаться на лучшего друга за то, что он чересчур умный. Пусть будет себе умным, а я буду писателем.
- Мир? - и Валерка протянул мне руку для рукопожатия.
- Мир, - ответил я, протягивая свою.
Мы слезли с дерева и пошли в сторону моего дома.
А как назовешь сказочку, писатель? - спросил Валерка, когда мы дошли до подъезда.
- Просто, но со вкусом - "Медуза", - ответил я.

Людмила Прокофьевна мою сказку хвалила. На фоне Золушек-интердевочек, переезжающих своими каретами кучу народу, Иванов-царевичей с комплексом зоофилии и замашками профессионального киллера, Русалочек, топящих целые флотилии ради удовольствия вцепиться в горло сопернице, котов со странными привязанностями к симпатичным, но придурковатым молодым людям, Красных Шапочек-гринписовок, регулярно жертвующих собой во имя чистоты окружающего мира, людоедов-вегетарианцев, убивающих толпы народу исключительно для развлечения, Белоснежек, занимающейся незаконным клонированием и распространением гномов, на фоне залитых кровью и засыпанных трупами невинных и виновных полей сражений, где добро билось со злом за обладание каким-нибудь ерундовым фетишем, типа камня могущества, моя сказка выглядела весьма безобидной. В ней был всего лишь один труп, причем, заведомо отрицательного героя(Новый русский - положительный герой?! Так не бывает).
Когда были прочитаны все сказки, Людмила Прокофьевна сказала, глядя на наши довольные морды:
- Какая, однако, современная молодежь кровожадная.
- Время такое, - весомо и гулко возразил ей Бука, занявший в новом году привычное место под задней стеной.
- Да, - вздохнула Людмила. - Время...

[Cr@zy]

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Ты просто почитай ,и всё сам поймешь......... В этом есть смысл. Прочитай и подумай над этим. Мой друг открыл ящик комода своей жены и достал пакетик,завернутый в шелковую бумагу. Это был не просто какой-то пакетик, а пакетик с бельем. Он выбросил пакетик и взглянул на шелк и кружева. "Это я купил ей, когда мы были в первый раз в Нью-Йорке. Это было 8 или 9 лет назад. Она никогда его не носила. Она хотела сохранить его для особого случая. И сейчас, я думаю, пришел тот момент". Он подошел к кровати и положил белье к другим вещам, взятым из похоронного бюро. Его жена умерла. Когда он повернулся ко мне, он сказал: Ничего не сохраняй для особенного случая; каждый день, который ты проживаешь, это особенный случай. Я все еще думаю над этими словами... они изменили мою жизнь. Сегодня я больше читаю и меньше навожу порядки. Я усаживаюсь на веранде и наслаждаюсь видом, не обращая внимания на сорняк в саду. Я провожу больше времени со своей семьей и друзьями, и меньше на работе. Я понял, что жизнь- собрание опыта, которое стоит ценить... И сейчас я больше ничего не сохраняю: Я каждый день пользуюсь своими хрустальными бокалами. Если надо, я одеваю свой новый пиджак, чтобы пойти в супермаркет. Также мои любимые духи я использую, когда хочу, вместо того, чтобы наносить их только по праздникам. Предложения, например "Однажды..." или "В один из дней", изгнаны из моего словаря. Если это того cтоит, я хочу видеть, слышать и делать вещи сейчас и здесь. Я не совсем уверен, что сделала бы жена моего друга, если бы она знала, что ее не будет завтра (завтра, часто так легко воспринимается). Я думаю что она позвонила бы семье и близким друзьям. Может, она позвонила бы паре старых друзей, чтобы помириться или извиниться за старые ссоры. Мне очень нравится мысль, что она пошла бы в китайский ресторан (ее кухня). Это мелкие несовершенные дела, которые мешали бы мне,если бы я знал, что мои дни сочтены. Меня бы раздражало, если бы я не увидел друзей, с которыми я в один из таких дней должен был связаться. Раздражало бы, если бы я не написал письма, которые хотел написать в один из этих дней. Раздражало, если бы я не так часто говорил своим близким, как я их сильно люблю. Сейчас я не упускаю, не откладываю, не сохраняю ничего того, что могло бы принести в нашу жизнь радость и улыбку. Я говорю себе, что каждый день, каждый час, как и каждая минута - что-то особенное. Когда ты получишь это сообщение, передай его тому, кому ты желаешь добра, и кто дорог тебе. Если ты слишком занят, чтобы потратить пару минут, чтобы передать ее другим и ты скажешь: в один из дней:... завтра:... может, ты и не сделаешь этого совсем... Эта Тантра происходит из северной Индии. Суеверно это или нет, но потрать несколько минут, чтобы это прочитать, Ок? Она содержит пару сообщений, которые подействуют во благо твоей душе. Это тотем - тантра, приносящая счастье. Этот тотем послан тебе. Он обошел мир уже по крайней мере 10 раз. Не оставляй это сообщение только для себя. Т+ТГ+- ТА+ТРА должна быть отослана в течение 96 часов. Отправь несколько копий и посмотри, что произойдет с тобой в следующие 4 дня. Если ты не суеверен, это будет правдой. Сейчас последнее:... Отправь это сообщение по меньшей мере 5 лицам и твоя жизнь улучшиться: 0-4 лица: значительное улучшение твоей жизни 5-9 лиц: улучшится твоя жизнь и твои цели 9-14 лиц: ты получишь по меньшей мере 5 сюрпризов в следующие недели 15 и более: твоя жизнь радикально улучшится, девушка/парень, о которой ты мечтал станет твоей.

[Ashlee]

Потом ОН нежно сказал:
— Если бы я знал, я давно бы к тебе пришел…
… рывком отвернулась, не в силах совладать с волненьем. И тут почувствовала, как его нежная, ах, такая прохладная, такая благодатная щека прикоснулась к ЕЕ, и все стало так хорошо, так хорошо…
В этом месте ОНА проснулась, продолжая чувствовать щекой щеку, его глаза, казалось, глядели в самую глубину ЕЕ сердца и читали, как сильно, как сильно ОНА его любила и любит до сих пор. Слезы снова навернулись на глаза, стало очень грустно, что опять ЕГО потеряла, но в то же время все-таки опять радостно, потому что убедилась: ОН по прежнему ее…
Странно, так часто Ей снятся такие отчетливые сны…

—Я выгляжу счастливой, в то же время в лице есть что то грустное , улыбка готова вот-вот исчезнуть. Я не счастлива, ведь на самом деле я знаю, что он не думает обо мне, и все же я чувствую на себе взгляд его прекрасных глаз, чувствую, как его прохладная нежная щека прикасается к моей. Ах, милый друг, как же мне освободиться мне от твоего образа… Ведь никто другой, как ни крутись, не заметит мне тебя, будет лишь жалок. Я люблю тебя, любовь моя так велика, что не может больше расти в моем сердце. она должна вырваться на поверхность и явиться мне во всей своей мощи…

[vall]

Вьюга сдувала тяжелые тучи, за которыми ежилась примерзшая к небу луна. Под горбатым, уличным фонарем скрипела телефонная будка, хватая разболтанной ручкой теплую, человеческую плоть.
Кругом – ни души: казалось, от Сотворения ничего не менялось, и будет таким до последних дней.
Из темноты выплыла фигура в драповом пальто, в запорошенной снегом шапке. Под высоко поднятым воротником прятались завязанные узлом «уши». Человек, фальшиво насвистывая опереточную арию, повернул дверь, вместе с наметенным под нее сугробиком, протиснулся в щель. Стянув зубами варежку, он подышал паром на пальцы, задрав подбородок, развязал ушанку. Щелкнул выключатель, лампочка, моргнув, тускло осветила разрисованные инеем стекла, бледневшую ладонь с рассыпанной мелочью. Прежде чем опустить монету, человек широко улыбнулся - так улыбаются те, кого ждут. На секунду он замер, собираясь с мыслями, потом снял трубку. Но она уже слушала чужую беседу. Человек несколько раз нажал на рычаг - голоса не пропадали. Тогда он крепко выругался в надежде, что говорившие разъединятся.
Его не слышали.
«Под Рождество всех выписывают, - ласково струился баритон, - теперь все будет хорошо… - Он замолчал. – Я тебя не навестил, прости… Просто не мог - врач мне все рассказал…
«Да?..»
Женский голос был едва различим.
«Ну да - про таблетки… Да я и сам подозревал…»
«Какое это имеет значение…»
«А что имеет значение? - мужчина замялся. – Надеюсь, это не из-за нас?.. Не из-за развода?.. - И вдруг затараторил, перебивая самого себя. - Ты же прекрасно знала: стоило тебе позвать, и я бы приехал…»
«Она бы не пустила…»
«Напрасно ты так - мы же друзья…»
«После стольких лет…»
Мужчина зло рассмеялся:
«Ну вот, начались упреки… Идешь на поправку…»
Человек в будке затылком опустил воротник, сильнее прислонив трубку.
«Извини, глупости несу… - мужчина стал говорить глухо, точно кусал губы. – Но так тоже нельзя, не чужие же…»
«Не надо…»
«И ты мне не безразлична…»
«Ну пожалуйста…»
«Хорошо-хорошо… Только не волнуйся… И я не буду волноваться…»
Мужчина напустил обиду.
Человек в будке смущенно затоптался, сосульки на его усах начали таять, и он смахнул их, как крошки после обеда.
«Ты одна? - не выдержал мужчина. - Впрочем, чего я спрашиваю… Просто не знаю, что сказать…»
«А ничего не надо…»
«Но, подожди, - уже резко бросил он, - мы же тысячу раз все выясняли… Разве я виноват?.. Жизнь длинная, и ты кого-нибудь встретишь… Еще на свадьбу пригласишь…»
«Ну не надо…» - тихо заплакала женщина.
Мужчина сменил тон.
«Только не плачь… Ради Бога… - Он сбился на междометья. - А знаешь, - приезжай… Прямо сейчас: бери такси и приезжай… Она не будет против… У нас собираются гости, в Рождество не бывает лишних…»
«Нет, нет… Уже поздно…»
«Разве? До утренней звезды еще далеко…
«Слишком поздно…»
«Я не слышу, что-то все время шумит… Приедешь?»
«Нет…»
«Ну как знаешь… У тебя что – вода?..»
«Я… Из ванной…»
«А-а… Что же ты раньше не сказала… Ну еще раз – с Рождеством…»
Человек в будке покрылся потом, будто увидел вдруг страшную картину.
«Идиот! - закричал он, пораженный внезапной мыслью. - Да она же вены режет…»
Но его не услышали.
«Да, да сейчас откупорю… - сказал мужчина, прикрывая трубку, и немного помедлив, положил ее.
Короткие гудки – как шаги палача.
«Прощай…» - прошептала женщина, прежде чем ее трубка упала в лившуюся через край воду.
Плотные тучи, кутавшие луну, расползлись, и она примерзла к заиндевевшему стеклу. Человеку в будке хотелось залезть на крышу и драться со звездами. Ему казалось, что глядевший на него телефон пропитался смертью и теперь источает ее запах. Он несколько раз с бешенством ударил трубкой по плоскому, десятиглазому лицу: циферблат изогнулся, и монета провалилась. А человек бил и бил. Пока трубка не раскололась и не повисла на тонком шнуре, царапая стены иззубренным, острым краем…
Запах смерти исчез: его перебил запах крови – человек порезал руку. И это его отрезвило. Он швырнул на пол кусок эбонита и стал натягивать варежки. Потом толкнул скрипучую дверь, осторожно, чтобы не попасть в ловушку бесчувственного, морозного железа, притаившегося, как паук.
«Ничего не поделаешь… - бормотал он, размахивая руками. – Ничего не поделаешь…»
Человек уже смешался с темнотой, а метель еще долго надувала сугробики в будку с прилипшей к стеклу луной и исковерканным телефоном, из которой разошлись трое – каждый в свою сторону…

Этот рассказ попался мне под Рождество.
Я работал тогда младшим редактором, и собачья должность вынуждала меня просеивать горы шелухи. Архип Горегляд, писатель средней руки, тщедушный, с землистым лицом, сидел напротив, доставая улыбку, как фокусник из рукава.
«Святочный рассказик, - тянул он пару измятых листков и по его тонкой, желтевшей над засаленным воротником шее елозил кадык. – Умоляю, прочитайте при мне…»
И, точно извиняясь, зашептал, прикрывая ладонью рот: «До зарезу деньги нужны…»
Глянув на истрепанный пиджак, на влажные, собачьи глаза, синевшие кругами от частых попоек, я не смог отказать.
«Нет, мы этого не напечатаем, - пробежал я глазами рассказ. – Слишком мрачно… Да и надуманно - читатели не поверят…»
Архип Горегляд еще больше сжался, став похожим на едва вылупившегося цыпленка. «Ну, да, развел, конечно, сырости, присочинил немного, мне ли не знать…»
Я с недоумением уставился ему в переносицу. Он промокнул платком вспотевший лоб:
«А Вы, значит, сразу не поняли…»
Я открыл рот, пораженный внезапной догадкой.
«Да, да, – кивнул он, - бывший муж это я… Но не мог же я от себя писать…»
Он поморщился, почесав затылок, словно собирал горстью воспоминания.
«Я, когда про ванну услышал, растерялся, а тут еще Зоя, моя вторая жена, над душой стоит, за рукав дергает… Я и молчу… Лена тогда первой трубку повесила… А тот, в будке, сразу и прорезался… “Болван, - орет, - скорей ее адрес!” И глаза мне открыл… Я потом сразу перезвонил, но Лена уже не подошла…»
Архип Горегляд, как фокусник, вынул из кармана окурок, чиркнул спичками с моего стола.
«А потом я струсил, думаю, лучше сразу отрезать… Уговорил себя, будто ничего не случилось, и остался дома… Никогда себе этого не прощу, никогда… Оттого, может, и пью…»
Я смотрел на него и чувствовал, как в меня заползает его грех.
«А теперь, значит, на своей подлости решили еще и деньги заработать…»
Он жадно затянулся.
«А Зоя?.. А дети?»
Я молча принял его рукопись.

А через несколько лет я встречал Рождество у супругов Казариных, принимавших меня, как старосветские помещики. Валентин Егорович радушно разливал чай, пока его жена готовила на кухне. «У судьбы столько поворотов – черт ногу сломит… – щурился хозяин, размешивая сахар. – Хотите, расскажу историю? Ей уже лет десять будет… А началась она под Рождество… Меня одиночество тогда волком грызло, все как-то не складывалось: сорок уже, а ни двора, ни кола… Помню, засиделся я в ресторане, приятели, все уже семейные, выпив со мной рюмку, другую, по домам разбрелись, а мне - куда идти… Набрался я даже больше обычного, вышел, а кругом – ни души, мороз лютый, пурга… Тащусь, как собака, у которой плохой хозяин, весь мир проклинаю… И так на душе горько-обидно, что никому-то не нужен, прямо до слез… А тут еще ветер под воротник лезет, плакать и то холодно, сосульки всю бороду облепили, как елочные украшения… Да Вы пейте чай-то – остынет…» Валентин Егорович звякнул блюдцем, подкладывая мне варенье. «Колышет меня в потемках, как водоросль, иду на фонарь, а под ним - телефонная будка. «Вот, - думаю, - мой теремок, домой-то всегда успею, дома то ждет “одна лютая тоска”, как в песне поется…» Протиснулся, выключатель нащупал, стою, перебираю в голове, кому позвонить - тем нельзя, этим не хочется, а тут слышу в трубке голоса… Неудобно, конечно, но любопытство разобрало, хоть какое-то развлечение… Оказалось, муж с бывшей женой разговаривают: жена только что из больницы – отравиться пыталась, вот муж и выведывал - не из-за него ли… Поначалу вкрадчиво так, осторожно, поддержать ее старался – сам-то другую семью завел, вот и чувствовал вину… А потом начал себя выгораживать, совесть успокаивать… И даже с равнодушием каким-то… “Эх, - думаю, не те слова ты, брат, находишь, не те… А с другой стороны, откуда другие взять, что тут скажешь?..” И все же черствым он мне показался, жестоким… То вроде кается, то в наступление переходит… Я с ноги на ногу переминаюсь, наледь на резиновом коврике подошвы жжет, ухо сейчас отвалится, однако ж, оторваться не могу. “Вот – думаю, - кому-то на свете еще хуже моего…” А тут он уж полную бестактность допускает – предлагает ей к жене его новой приехать… Это же надо додуматься! Или расчет у него был тонкий: знал ведь, что откажется?.. Женщина пробормотала, что уже поздно, а потом всплакнула, и все тише, тише… Будто уплывает: голос слабеет, едва доносится… А он поломался для вида, вроде долг исполнял, и говорит: “Плохо слышу, у тебя вода шумит… Ах, ты из ванной…” И видно, рад разговор прекратить – у самого-то гора с плеч… Я отрезвел совсем… “Вот, - думаю, - дела…” И тут меня будто током ударило: “Да она же опять от тоски с жизнью счеты сводит!” Не знаю, как до меня дошло, видать, от одиночества на такие вещи нюх развивается, точно глаза на том конце провода выросли… Вижу, как трубка о пол глухо стукнулась, а ее вода красная заливает… Муж: “Алло, алло…” Молчание. А его самого уже теребят, чувствую, сейчас трубку повесит… Меня пот прошиб, стою, как громом пораженный. А потом заорал, не помня себя: “Адрес ее, быстро!” Он от неожиданности и выложил… Оказалось, на соседней улице… Бросился я на ватных ногах, влетел в подъезд… Какие уж подобрал слова, когда дверь выломал, и не помню… “Скорая” спрашивает: “Вы кто?” А я, не моргнув глазом: “Муж”»
Валентин Егорович пригладил седину и уставился в темный угол.
«Тебе помочь?» - спросил он жену, вносившую блюдо с огромным пирогом.
«Ну что ты, милый, я сама…»
Елена Петровна опустила пирог на стол, ловко орудуя ножом, стала отрезать куски.
И тут я заметил у нее на запястье три белых шрама…

Май 2004 г.

[Cr@zy]

Обвенчали их после Покрова. И зажили они счастливо. Принц принцессу действительно любил. И мужем оказался хорошим. Никогда прилюдно принцессе не изменял и никогда не бил ее по лицу, чтобы ей не было неловко выйти в свет.

Принцесса тоже старалась. Она редко клала мужу в суп сахар вместо соли, а в кофе наоборот. Хорошо жарила котлеты, когда было мясо. И честно стирала белье. Она поняла всю прелесть экономии в доме и нет-нет, да и стала следовать совету своей благороднейшей свекрови - "раз откусил, а остальное на завтра!".

Принц, как ее отец, ходил по будним дням на войну, а вечерами читал газеты. А скоро у них появился мальчик. Голубоглазый, румяный. Вылитый принц. И был он такой славный и смышленый, что научился выражаться матом, как только его стали обучать благородным манерам. А класть кнопки на стул или мазать его мелом - как только он поступил в придворную школу. И принцесса просто души в нем не чаяла. Она трудилась, трудилась, трудилась как Золушка, сначала на работе, потом дома, отдыхаючи.

Сначала все шло замечательно, но однажды она заметила, что стала уставать. И что ей не так сильно нравятся сладкие пряники и радуют голубые надувные шарики.
- И что они в них находят? - думалось ей.
Все чаще, прямо с утра, начинала болеть голова. И она совсем не заметила, как ее стали называть королевой.

Однажды, в ночь на рождество, ей было совсем не празднично. Ни елочные огоньки, ни вино, ни музыка не трогали ее сердце. Почему-то она стала думать, что хорошо бы ей умереть, пойти в широкое снежное поле и уснуть, чтоб никогда не проснуться. Там только беззвучное падение снежинок напоминало бы о том, что жизнь продолжается, но без нее, а ей лишь тишина и покой.

Она вышла из комнаты и с удовольствием испинала попавшуюся ей под ноги кошку Ириску. И подданная долго жалобно мяукнула, уже не подходя близко.

И тогда ей захотелось закричать пронзительно-пронзительно, страшно-страшно. И потом сказать людям:
- Послушайте, так дальше нельзя. Мы все время исполняем нужные роли, как игрушки заводные. Сами их придумываем, а потом забываем, зачем они нам нужны. И ненавидим себя и других, других и себя... Так и жизнь пройдет. Так умрем скоро...

Но лицам королевской крови нельзя кричать из окна. Она не сказала ничего. Никому. А когда все в королевстве уснули, она села перед зеркалом зажгла свечи. Как прежде.
Они отразились в зеркале. Их, мерцающие в его глубине, сердечки чутко трепетали даже от малейших ее движений. Свечи думали, что королева разучилась понимать их, сплетничали между собой:
- Посмотри, какие круги у нее под глазами.
- А рот! Вокруг него морщины.
- Она постарела...
- Нет, нет, только изменилась.
- А руки! Кожа стала грубой, с красноватыми пятнами.
- Вы правы, - сказала им королева, - я действительно постарела.
- Ну, что вы, Ваше Величество! - наперебой воскликнули свечи, совсем нет...
- Не спорьте со мной, - сказала она, с королевой спорить не вежливо. Или вы совсем уже меня разлюбили?..
- Нет, Ваше Величество, как можно! - сказала за всех высокая белая свеча.
- Мы вас любим как прежде, когда были так молоды и так прекрасны...
- Да... Да... - произнесла королева.
- Тогда я, пожалуй, расскажу вам мой секрет. Мне грустно. Очень. Время идет. А грусть не уходит. Я совсем уже разучилась улыбаться...
Свечи стали перемигиваться только им одним понятными знаками, наконец, белая, высокая сказала королеве:

- Ваше Величество! Там, в старом шкафу, лежит свеча. Ей столько лет, что сосчитать их может только она одна, но постоянно сбивается. Говорят, что еще Ваша матушка зажигала ее, когда гадала на суженого. Может быть, она знает, как помочь Вам.

Королева извлекла из старого шкафа свечу. Ее бока были квадратными, а в центре каждой из сторон была выдавлена карточная масть. Королева поставила ее поближе к зеркалу и зажгла. Свеча загорелась не сразу свет ее сначала был едва заметный, тускло-голубоватый, потом она разгорелась, то вспыхивая, то притухая, потрескивая, будто у нее першило в горле. И вот она засияла голубым прозрачным пламенем.
- Что случилось? - спросила она.
- Тоска.
- Скажи, а не кажутся ли тебе люди тараканами?
- Пожалуй, - сказала королева задумчиво.
- Тогда нужна козырная дама.
В зеркале, на отражении королевы, стали проступать чужие черты лица. Наряд из неясных пока узоров красной и черной ткани. Воротник из алого шелка подчеркивал яркость губ, ниже он переходил в вырез, выгодно показывавший тонкую белую шею, плечи и рукава были пошиты широкими фонариками черного материала, имевшего легкий серебристый блеск. Лицо королевы, отраженное в зеркале, стало лицом Козырной Дамы, с едва уловимыми изменениями, точно наложили густой грим, глаза приобрели холодный блеск, исчезли морщины, стали чернее брови и ресницы. Запламенели губы.
- Тоска, Ваше Величество? - томно осведомилась Дама, тасуя в руках карты.
- Нет ничего проще... Я подарю Вам эти карты и вы позабудете тоску. Взгляните, вот шестерки, они положенные вокруг короля принесут ему грязь на дороге, промозглый ветер, моросящий, заливающийся за воротник, дождь. Вот семерки - это болезни, болячки, ушибы, ссадины. Восьмерки - пустые хлопоты, бесполезные усилия...
- Нет! Нет! - сказала королева. - Ведь людям нужно делать добро! Не так ли?
- Добро?.. Что же, воля Ваша, Ваше Величество. Можно и добро. Вот перед Вами шестерки - разложенные вокруг короля, они принесут ему много добра: прекрасный путь под теплым, ласковым солнцем и, спасающим от жары, ветерком. И путь его будет так прекрасен, что он навсегда разлюбит возвращаться домой. Семерки - это здоровье, которое позволит ему спокойно спать, что бы он ни делал днем: рубил ли дрова, рубил ли головы... Вот восьмерки - это успех в любых его делах, такой, что он вскоре позабудет и себя, и Вас.
- Постой, постой - и это добро?
- Конечно, Ваше Величество, - ласково улыбаясь, сказала Дама. - Другого не бывает.
- Ну, а что же ты просишь взамен? Наверное, мою душу или мое сердце?
- Ваше пусть останется Вашим. На что мне Ваше сердце? Мне не нужно чужих страданий. Отдайте мне Вашу смерть. Я устала тасовать карты, да и жить в этом мире достаточно тоскливо...
- Нет, милая Дама. Я не смогу раздавать ни добро ни зло. Их так просто перепутать... Я прошу вас удалиться.
Изображение в зеркале растаяло в один миг.
- Кого мне еще пригласить? - спросила королеву свеча.
- А кого можно? - удивилась этому предложению Королева.
- Можно пойти по мастям. Например, даму или короля бубен. Они так глупы, так гордятся собой, так любят себя, что ничто на свете не может заставить их грустить. Они Вас тоже научат. Или даму пик. Она никогда не говорит правды, а потому запросто научит Вас улыбаться сквозь слезы. Или даму червей со свитой любовников? Так просто и легко переходить с рук на руки, принимать ухаживания и в душе смеяться над простаками. Внимая пылким признаниям, слушать только свое тело и называть себя загадочной, роковой женщиной! Или даму смерть с похоронной командой крестей и надгробным, величественным, крестовым тузом? Нет ничего занятнее, чем говорить другим: захочу и уйду!.. Спрыгну. Перережу. Затянусь. Выброшусь. Наглотаюсь. Отравлюсь. Говорить и смотреть им в глаза, и ощущать, как холодный ветерок страха, каждого за себя, морщинит их лица. Или уйти, по-английски, не прощаясь. Пусть черепа чешут. Или послать письма, которые придут после. А в них каждому - счет. Потом можно воскреснуть, как ни в чем ни бывало... Развлекаться можно всяко. Чего изволите, Ваше Величество?
- Скажи, а нет ли чего-нибудь еще? Может быть, ты забыла?
- Я гадальная свеча, Ваше Величество. Я знакома лишь с картами. Впрочем, есть некто в белом. Он знает больше меня. Но его пригласить должны вы сами. Он у вас за правым плечом.
- Как же позвать его?
- Вы хотите, чтобы он пришел?
- Да, - она решительно кивнула головой.
- Тогда он уже здесь.
Тут королева стала различать в зеркале очертания существа в ослепительно белой одежде. И, конечно, королева узнала его - это был ее Ангел-хранитель. Лицом он был грустен как Пьеро. И лишь только края крыльев, выступавшие из-за его плеч, разрушали сходство.
- Таким ты мне всегда и казался, - участливо сказала королева. - Трудно со мной?
- Нет, это белый цвет, от него я кажусь печальным.
Они немного помолчали. Потом он продолжил:
- Я все знаю, Королева... Знаете, когда Ваша душа должна была только-только явиться на свет, я просил, я очень просил, чтобы Вы родились цветком. Я говорил, что жить среди людей Вам будет трудно. Очень трудно. Но меня не послушали...
- Жаль... - грустно сказала королева. - Это так чудесно - быть красивым цветком на лугу. Вдыхая упоительный аромат трав, каждое утро умываться прозрачной, холодной росой и всем существом тянуться навстречу солнцу целый день, сопровождая его в пути. Или быть птицей... Белоснежной чайкой...
- Нет, - как бы извиняясь, сказал Ангел, - птицей не стоит. Птицей сейчас трудно... Но, если Вы хотите, я попрошу, Вам, должно быть, сделают исключение, и Вы станете цветком. Вы - Королева, Вам не должны отказать.
- Я могу стать цветком? Сегодня?
- Да! Одно, но самое заветное желание Королевы должно исполниться. Ведь сегодня Рождество. Таковы правила. Сейчас я попрошу.

- Нет! Нет! Подождите. Это что же... Я закрою глаза и проснусь... цветочком на солнечной полянке?.. - лицо королевы выражало беспомощность и удивление, - А мой принц? Его не будет больше со мной? Он больше не поцелует меня? Никогда? - брови королевы изогнулись вопросительной дугой.

[Cr@zy]

- Там, знаете ли, шмель... пыльца...
- А маленький принц? Кто его заменит?
- Семена тоже... знаете ли... дело занятное, - произнес Ангел.
-Нет! Нет! Пожалуй, не нужно никого просить. Я остаюсь.
Ангел чуть улыбнулся уголками рта.
- Как угодно, Ваше Величество.
Они опять немного помолчали.
- Послушай, - промолвила потом королева, - ты что-то говорил про желание, я могу что-то пожелать, и оно исполнится?
- Конечно, Ваше Величество, нынче Рождество. Но не что-то, а только то, что касается лично Вас и только самое заветное.
- А что, если пожелать, чтобы пропала грусть? - осторожно спросила она.
- Но на ее место, Ваше Величество, может прийти что-то другое. Пустота, безразличие. Это же не лучше...
- Пожалуй, - королева задумалась, ее лицо выражало озабоченность, как будто она хотела вспомнить, что-то очень важное и не могла.
- Послушай, ты ведь постоянно со мной, ты помнишь, что говорила Козырная Дама? Про добро и зло? Скажи, неужели она права?
- Не совсем, Ваше Величество, но она была очень близка к истине.
- Вот как? - королева заметно огорчилась. - Тогда пусть будет так, - и голос ее приобрел значение власти, - пусть я всегда смогу точно различить Добро и Зло.
- Нет, - мягко сказал Ангел, - это невозможно. - Только Бог знает, что есть Добро, а что Зло. Он один.
Королева печально вздохнула.
- Что же мне пожелать, мой Ангел? Может быть, попросить много денег?
- Золото просят у Дьявола.
Она согласно кивнула головой и грустно улыбнулась.
- Ты знаешь больше меня. Скажи, что мне пригодится больше всего?
- Любовь. Конечно, любовь, Ваше Величество.
- Любовь? Так просто... Любовь... Но ведь она приносит не только радость, но и грусть...
- Но сердце должно жить, а значит любить. Иначе оно пусто. А из этого, Ваше Величество, никогда не случалось ничего хорошего.
- Но разве я не люблю? - удивилась она.
- Любите, конечно, любите, но только для того чтобы любили Вас.
- Так чего же мне желать?
- Любви, Ваше Величество. От Вашей любви тем, кого вы любите, нехорошо. Попросите. Он даст Вам силы любить... А остальное за Вами. Любви никогда не бывает слишком, Ваше Величество.
Королева смотрела на лицо Ангела. На щеках появился румянец, глаза же оставались печальными. Было, впрочем, заметно, что он не надеется ее убедить, ее грустный Ангел-хранитель.
- Хорошо, - сказала она. - Я согласна.
Королева видела, что этим она его очень обрадовала.
Ангел светло улыбнулся в ответ. Он сомкнул кончики крыльев над ее головой и поднял руки вверх. По ним, откуда-то сверху, сбежала вниз голубовато-желтая змейка, похожая на молнию. На мгновение в темноте стало так ослепительно светло, что на зеркале появилась тень от язычков свечи.
...Еще до того, когда глаза королевы обрели способность видеть, она поняла, что перед зеркалом уже никого, кроме нее, нет.
Потом она потушила свечи, так и не расслышав в задумчивости, как Большая Белая сказала старой гадальной свече:
- Она такая же красивая как прежде, и только...
- Нет, - ответила ей та, - посмотри в ее глаза, в них есть что-то от нашего света...
Королева убрала гадальную свечу в шкаф, потом проверила, все ли в порядке оставлено на ночь; и попросила луну приглядеть за ее королевством до рассвета. Потом пошла к себе, и, прижавшись к теплому боку ее принца, уснула под чуть слышный шепот белого шиповника, гнувшегося под холодными ласками ветра:
...все придет... все пройдет... все вернется...

[Cr@zy]

Однажды в Мой тихий Замок на болотах постучал неизвестный был сильный дождь и не открыть Я не мог так уж воспитан .
Проходите Вы один если ни секрет А сколько верст Вы прошли с прямым интересом осведомился Я спутника
Разожгите-ка камин сначала сударь
Я разжег камин и напоил незнакомца чаем
Люди любят тайны начал незнакомец .
Египет заря цивилизации шкатулка где 4.000 брильянтовых фигурки выпала из богатого урожая сборщиков податей .
Брильянты там были разные розовые -синие
А в наши дни разве тайн стало меньше –нет!
Тайна искусственного золота среди них ни на последним месте ну подумайте сколь чистыми должны быть руки человека который должен хранить такую тайну
Ведь если чистое но искусственное золото будет попадать на рынок то золото обесцениться начнется новая холодная война Ну кто от этого выиграет
А после просто произойдет экономический крах




Огарок свечи в золотом подсвечнике почти догорел ,зеленый болотистый кряж возле замка темнел . и Я пошел спать на следующий день путника уже не было но у меня осталось приятное ощущения от общения с ним

[Cr@zy]

Игра

Человек умирал. Он был очень старым. Возраст окрасил его волосы в пепельный цвет, а время въелось в лицо глубокими морщинами. Его спокойные глаза были устремлены в потолок – всё в этой жизни он успел.
У этого человека было всё: прекрасная семья, имя. Даже деньги не были для него извечной проблемой – он был одним из известнейших людей на планете.
Человек не страдал от недугов. Болезни забирают к себе в основном молодых, старик же просто устал жить. Он не хотел больше бороться, не нуждался в славе и победах, он просто хотел покоя после долгого пути.
К нему в больницу пришла вся его семья. У изголовья кровати, на маленькой табуретке, принесённой кем-то из персонала больницы, сидела его дочь, а в узком больничном коридорчике молча стояли все его родственники.
Кто-то плакал, кто-то задумался, прислонившись к белой больничной стене, не было среди них равнодушных – деда любили все.
Дочь взяла отцовскую руку в свою, и старик почувствовал тепло, увидел безграничную любовь. Ему было жаль её, но всё в этой жизни должно иметь начало и конец, и старик не хотел этому противиться.
- Пап, не умирай,- по лицу женщины текли слёзы,- ты нам нужен.
Она смотрела на отца жалобным взглядом, как будто это могло остановить ход времени. Губы дочери дрожали, и не в силах больше сдерживаться она разрыдалась.
Старик не ответил. Вся жизнь проходила у него перед глазами. Он видел молодость, залитую лучезарными красками, вспомнил первую любовь, ощущая трепет взволнованного сердца. Жизнь была как на ладони. Это была длинная дорога со своими изгибами и поворотами, но это была его дорога. У любого пути должен быть конец. Возможно, он когда – то был не прав, но это уже в прошлом.
- Простите меня, если что не так, - с трудом прошептал он.
Кажется, старик даже улыбнулся при этих словах. Он уходил спокойно – достойная жизнь должна иметь достойный финал.
Он перестал дышать.
Вечность метнулась к нему, открывая дорогу в новый мир.
- Папа, пожалуйста…, - услышал он последние слова его дочери.
Она инстинктивно, не желая пускать отца, крепко сжала его руку.
- Спокойно, - прошептал старик, - всё будет хорошо…

* * *

…Это был бесконечный фейерверк синих и лиловых красок. Кривые линии, изгибались, будто танцуя под музыку, а стены двигались, переливались разноцветными пятнами.
Уходящий в даль коридор жил по своим правилам. Он то наклонялся, как бы преграждая путнику дорогу, то отступал назад, вытягиваясь в трубу. По его стенам двигались разноцветные полосы, и всё здесь крутилось, перемешивалось и меняло форму. Впереди, где-то там, в конце этого бездонного колодца виднелся слабый голубой огонёк, такой манящий, такой красивый и нежный. Человек летел навстречу ему, и душа его наполнялась радостью. Это лучше чем жизнь, намного лучше!
Коридор менялся, а вместе с ним изменялся и человек. Он больше не чувствовал себя биологическим организмом, чьё тело разбито на отдельные органы, он был неделимым целым, может быть, частью природы. Ему даже показалось, что теперь он видит не глазами, а душой, охватывая всё сразу.
Человек двигался вперёд к новой жизни, и ничто уже не могло его остановить, он видел цель как на ладони, и теперь не сойдёт с пути! Новая жизнь была близко, остался лишь последний шаг…
Невидимая преграда, разделявшая миры, вздрогнула в последний раз, пропуская путника вперёд. Мир покачнулся и человек открыл глаза…
…Железо здесь было везде: стены, потолок, даже стол на котором он теперь лежал, был изготовлен из какого-то голубоватого сплава. Всё помещение было битком завалено электроникой. Бесчисленное множество проводов тянулось от всевозможных терминалов, провода свисали с потолка, преграждали дорогу, словно хитро сплетённая сеть паука.
Человек хотел приподняться, но сноп яркого света ударил в глаза. Человек не мог больше двигаться, перед глазами с невероятной скоростью стали проносиься сгенерированные компьютером образы. Он хотел бежать, но не было никакой возможности уйти, тело не слушалось. А компьютер продолжал рисовать невиданные пейзажи, далёкие миры, наполненные жизнью, описывать чью-то жизнь.
Механизм восстановления памяти был запущен…

* * *


Продолжение следует...

[Cr@zy]

История идеальной любви

ОН

Он шёл по наполненной морозной свежестью улице, но не замечал её. Для него не существовало ни улицы, ни зимы, ничего сверх того, что он мог позволить себе видеть. А позволить он мог себе довольно многое.
Это не было каким-то особым видом могущества, не было проклятьем или даром свыше. Он просто смотрел сквозь пелену реальности в прекрасное царство доброты и надежды, в рай, которого невозможно достичь. По крайней мере, именно так он говорил тем людям, которые считали себя его друзьями. Сам он предпочитал не обременять себя чем-либо в этом мире, надеясь когда-нибудь в обозримом будущем, прорвать эту пелену реальности и отправится в свой эдем. Надежда, как известно, самое стойкое человеческое чувство.
Для всех остальных людей, которые не знали о его тайной страсти, он был и оставался обычным человеком, каких полно на этом свете. Ничем не примечательный молодой человек, с заурядной внешностью и распространенным именем, уделом которого всегда будет какая-нибудь незначительная должность в каком-нибудь неприметном учреждении. Собственно, на большее он и не рассчитывал. Больше ждало его за пеленой реальности.
Иногда, когда он находился в довольно благодушном и оптимистичном настроении, он представлял, что люди, все как один, похожи на него. Нет, он имел в виду отнюдь не внешнее сходство, а внутреннее, духовное. Что каждый из людей живет вполсилы, различая за тонкой пеленой реальности тот самый рай, который для каждого свой, но в котором, несомненно, будет хорошо и раздольно, ведь в раю именно так и должно быть. Однако обычно это его оптимистичное настроение сводил на нет очередной пейзаж нашей жизни, и он с сожалением и облегчением одновременно признавался себе в том, что он очень уж замечтался.
Потому-то, когда его в очередной раз спрашивали о его странном таланте, а он в очередной раз отвечал, и ему опять же в очередной раз не верили, он лишь молча пожимал плечами. После чего он возвращался к себе домой, делал ткань реальности прозрачной до наивысшего предела и всматривался в лицо той, что жила за порогом. Иногда она приветливо махала ему рукой и звала к себе, а ему оставалось лишь беспомощно улыбаться и смотреть на неё. Обычно после этого он напивался, ища спасение от хандры в тревожном забытьи, иногда это ему даже удавалось
Много раз, просил он некие непостижимые высшие силы, чтобы они открыли для него грань реальности, чтобы он мог оказаться рядом с той, что была его жизнью, но лишь молчание было ему ответом.
Он так никогда и не узнает, что случилось в тот день. Почему вдруг кто-то или что-то сжалилось над ним и выполнило его просьбу, пусть и довольно странным образом. Однако когда он в очередной раз утончил ткань реальности до предела, то увидел пустоту и одновременно с этим он увидел уже в этом мире её...

ОНА

Она была нимфой. Сколько она себя помнила она жила в этом странном краю волшебства и чудес, который населяло огромное количество странных и волшебных существ. Она тоже было такой.
Уже довольно долгое время у неё было неспокойно на душе. Её стихи и песни становились всё грустнее и грустней. В них появлялось нечто такое, что было чуждо этому веселому месту: горечь, боль, печаль и любовь... Их здесь не было никогда, она даже не была уверена, что понимает до конца значения этих слов, но почему-то заставляли волноваться её сердце. Особенно это последнее: любовь.
Она выспрашивала, у кого только могла, что такое любовь, но никто так и не ответил ей. Лишь только один из Древних, чье имя уже давно было забыто за ненадобностью, ответил её, что это проклятье человеческого рода. Возможность любить делала людей сильными и слабыми одновременно, доставляла им беды и радости, но все же каждый почитал её за большую радость.
Люди - обитатели древних легенд. Когда-то они жили вместе с нимфами, дриадами, сатирами, да и другими обитателями этого мира. Возможно, тогда и нимфы знали, что такое любовь.
А ещё ей иногда казалось, что кто-то смотрит на неё. Кто-то неизвестный, но в тоже время добрый, ласковый и одновременно ужасно одинокий. В такие минуты ей становилось не по себе, и она, сбрасывая оцепенение, улыбалась в том направлении, откуда исходил лучившийся нежностью взгляд, и призывно махала рукой, надеясь, что неизвестный появится здесь, и она сможет с ним познакомиться.
Порой, когда она бродила в одиночестве среди дивных рощ и лугов, она гадала, почему её таинственный наблюдатель не спешит знакомится с ней. Однажды она решила, что некая сила держит его взаперти и не пускает в этот прекрасный мир. Именно тогда она решила, что должна непременно помочь ему, ведь никто не должен быть одиноким.
Когда в очередной раз возникло ощущение чужого взгляда она вдруг, повинуясь внезапному порыву, сделала шаг в том направлении, откуда на неё смотрели и, спустя мгновение оказалась в странном мире.
Мир был непривычный, весь забит металлом и камнями. Грохочущий, словно разворошенный улей. Нехороший мир. Даже, те растения и животные, что обитали в нем, казались словно бы неживыми, не настоящими. Однако это было не так уж важно.
На некотором расстоянии от себя она увидела того, чей взгляд она ощущала. Он стоял посреди толпы и смотрел на неё тем же самым взглядом, что и всегда, правда, теперь в него примешивались восторг и удивление.
Внезапно она поняла, что уже давно знает, что такое любовь. Она узнала это именно тогда, когда решила, что никто не должен быть одинокий, а уж тем более такой добрый и ласковый человек. А вместе с тем она узнала и что такое горечь, печаль и боль. То была обратная сторона любви, а потому ненужная. У истинной любви не бывает обратных сторон.
Она медленно пошла к тому единственному, кто мог видеть сквозь пелену реальности всё то, что было для неё домом. Всё то, что было.

ОНИ

Они живут сейчас вместе. Он до сих пор занимает незначительную должность в неприметном учреждении, но на жизнь им хватает. К тому же она иногда пишет стихи для газет и журналов. Конечно, им далеко до тех чудных творений, которые она писала, будучи нимфой за той, неразличимой простому глазу, гранью реальности, но в них есть нечто такое, что трогает даже тех, чье сердце навсегда скрыто льдом.
Если у него спрашивают, где он познакомился с ней, то он честно отвечает, что в раю, но ему никто не верит. Иногда, когда у неё вдруг случается приступ ностальгии, он истончает грань реальности вокруг них обоих и тогда они вместе любуются дивным пейзажем Эдема.
Всё у них хорошо, вот только он порой задумывается о том, что она может просто-напросто исчезнуть, растаять как наваждение. Она же в свою очередь страшится того, что он потеряет к ней интерес и неведомая сила, сделавшая возможной их встречу исчезнет навсегда, а вместе с ней она тоже исчезнет из этого мира, в свой родной эдем.
Так они и живут, погрязши в чудесах, невидимых простому глазу. Живут в страхе и тревоге друг за друга и за то чувство, которое соединило их. Наверное, это правильно, ведь иначе любовь превратится просто в слово и перестанет быть силой...

[Cr@zy]

— Когда такая закуска, и рассказ должен быть особенный.

Слушатели притихли. Что-то он расскажет сейчас, старый космический волк, ходячая легенда космофлота Земли, Федор Ильич Огурцов.

А дядя Федя чуток подпустил важности, осмотрел слушателей поштучно, словно примеривался, смекал, стоит ли изводить бисер. Потом начал.

История эта, товарищи дорогие, случилась лет тридцать назад на «Мичурине». Был такой звездолетишко, класса, кажется, третьего, планету приписки не помню, да и вам разницы никакой. После его списали, тоже история замечательная. Была в ней замешана женщина, переодетый робот. Но про это — за отдельную выпивку.

Итак, идем на «Мичурине». Идем, значит, идем, и вот, наконец, приходим. Куда-то нас принесло.

Смотрим, планета-не планета — вроде, какой-то шар, похоже, даже искусственный. Посылаем сигнал-запрос, в ответ — никакого ответа. Тогда забрасываем беспилотный шлюп, подводим его на расстояние выстрела, а шлюп целехонек — не сбивают. То ли боятся связываться, то ли стесняются. А может, давно там все перемерли и отвечать не хотят.

Был у нас на борту такой Веня Крылов. «А что, — говорит, — братишки, помните, на Тау Кита мы всемером раскидали сотен пять или шесть. Чай, и с этими не сплошаем».

«Так то ж были мыслящие кузнечики, — отвечает Вене известный спорщик Бычков. — С теми и парализованный справится».

«Уж ты, Бычков, помолчал бы. Ты среди тех семерых, кажется, был восьмой».

Бычков отошел, завял.

«Предлагаю, — предложил Веня товарищам, — набрать абордажную группу и, не тяня резину, трогать. Кто за?»

«Я», — сказали одиннадцать ртов разом.

«И я». — Двенадцатый рот был Венин.

Они оделись в скафандры, вооружились кое-каким оружием, помолились, как водится, на дорожку и после обеда отчалили.

Наш корабль, коли память сильно не изменяет, завис от таинственного объекта, примерно этак, в полупарсеке. От после обеда до ужина по корабельному — часов шесть. Ребята вернулись за десять минут до ужина. Были шибко оголодавши, но лица имели хитрые. И все двенадцать молчали. То есть какие-то слова они говорили, космонавту без слов нельзя, но слова были все пустяковые: подначки, шуточки, а про поход — ничего, будто его и не было. Даже Фролов молчал, первый корабельный болтун.

Сели ужинать. Ну, думают остальные, сейчас ребята покушают, подобреют, разговорятся. Ни фига. От них только чавканье да обычный застольный присвист, если кто-то из едоков делает продувку зубов. А как который вытащит глаза из тарелки и встретится глазами с товарищем, так оба фыркнут, как жеребцы, разбрызгают по столу что у кого во рту и снова рожу в тарелку. А Фролов, тот сидел-сидел, а перед самым компотом как всхохотнет на весь стол. «Вы, — говорит, — как хотите, а я сейчас обоссусь». И пока бежал до дверей, смех из него так и сыпал.

«Братцы, — наконец не выдержал капитан, — не томите, выкладывайте все подчистую».

«А ты сам слетай, посмотри», — Веня ему отвечает.

Капитан Дедюхин был человек простой, и с ним в разговорах особенно не церемонились. Вообще, у нас на «Мичурине» народ подобрался бывалый, шляпы ни перед кем не снимали. А уж фуями да (223)пами сыпали не жалея.

Но этих будто бы подменили. И ведь видно — хочется ребятам сказать, и вот-вот, вроде бы, скажут, но вместо слов — одни слюни и глупый щенячий смех.

Тогда завхоз корабля пошел на крайние меры. Выписал с кухни бутыль девяностошестипроцентного.

Первый стакан капитан поднял за доверие. Все выпили не переча. Те двенадцать молчат.

Второй стакан капитан поднял просто так, чтобы побыстрей шибануло.

Лишь когда спирту в бутыли оставалось толщиной с папиросу, языки у ребят развязались и они, не сговариваясь, затянули старинную

— «Схоронили парня на Плутоне». На втором куплете ребята позабыли слова, и Веня Крылов полез к капитану целоваться.

Ужин закончился тяжело.

Наутро хитрый хозяйственник решил отыграться на опохмелке. Как ребята проснутся и станет на душе у них муторно, так, придумал завхоз, он им — сразу же ультиматум. Или развязывайте языки, или подыхайте с похмелья.

Проснулись ребята бледные. А тут еще наш хитрец вырубил кольцевые двигатели. На корабле — невесомость. А невесомость с похмельем — что Малюта в обнимку с Берией.

Туго пришлось абордажникам. Не всякий такое выдюжит. Да, видно, стоила тайна пытки. Не выдали. Ни один. Обложили завхоза епами, помыкались, проблевались и через денек отошли.

Потом за полетными буднями про тайну как-то забыли. Авралы, вахты, ремонты — не до нее было. Скоро у меня самого с «Мичуриным» получился развод, уволился я с «Мичурина». Уволился, перешел сцепщиком на «Исаака Ньютона». «Мичурин» без меня тоже недолго коптил Вселенную, пустили «Мичурина» на сковородки.

Такой, товарищи, переплет. Но самое интересное в случае на «Мичурине», думаете, что? Та искусственная планетка? Нет, товарищи, не планетка. Самое интересное — почему из нас-то никто, из остальных, не додумался слетать на нее, посмотреть, самим во всем разобраться. И никому ведь даже в голову не пришла такая простая мысль.

— Все, товарищи, этой сказке конец. — Федор Ильич потянулся. — Вопросы есть?

— Есть, — сказал малохольный Данилов.

— Давай, Данилов, спрашивай свой вопрос.

— А какая же, дядя Федя, была у завхоза бутыль, чтобы довести до похмелья столько здоровых мужиков? Или народ в космофлоте в прежние времена был хилый?

[Cr@zy]

Господин К.

Каждое утро, проснувшись, господин К. первым делом достает из тумбочки небольшую деревянную шкатулку, открывает ее и вставляет себе беруши. Собственно говоря, он уже много лет не выходит без них из дому - на улицах нынче стало чересчур шумно. А в прошлом году под самым его окном выкопали котлован, и с тех пор там непрестанно грохочет стройка, так что господину К. приходится надевать беруши еще до завтрака. Правда, теперь он не может слушать кухонное радио, но жалеть особенно не о чем.

Завтракает господин К. всегда одинаково. Он отрезает кусок черного заварного хлеба, намазывает его плавленым сыром и слегка приправляет сверху чесночной солью. Еще он заваривает себе кофе с анисом - перемалывает в ручной мельничке горсть больших коричневых зерен и несколько маленьких зеленых семян, а потом долго варит все это в медной закопченной турке. Растворимого кофе господин К., разумеется, не признает. Он очень осторожно пересыпает свою кофейно-анисовую муку из мельнички в турку, но несколько крупинок все равно оказываются на клеенке. Господин К. морщится, снимает очки и аккуратно собирает крупинки указательным пальцем. Он любит, чтобы стол был чистым. И, конечно, никаких газет за завтраком.

Допив свой кофе и покончив с бутербродом, господин К. тщательно моет чашку и блюдце, протирает стол, плиту и ободок раковины, а потом подходит к окну и задумчиво смотрит на улицу. С тех пор как вырыли этот котлован, смотреть там стало не на что, но это, в сущности, всего лишь дело привычки.

Затем господин К. отправляется гулять. Он с достоинством надевает парусиновый пиджак в оранжевую, зеленую и синюю клетку, который велик ему на три размера. Он не помнит, когда и откуда, собственно, в гардеробе взялся этот пиджак - и, уж конечно, прекрасно понимает, что выглядит в нем как клоун, а вовсе не как солидный, серьезный пожилой человек, каковым и является. Тем не менее, этим летом он ежедневно надевает пиджак и гуляет в нем по городу.

Когда господин К. выходит во двор, уличные мальчишки принимаются со свистом носиться вокруг него, выкрикивая всевозможные оскорбительные непристойности. Это мало волнует господина К., поскольку в ушах у него беруши. Один из мальчишек кидает ему в спину пригоршню гравия, но и тут господин К. остается совершенно невозмутим - он знает, что в обозримом будущем до камней дело не дойдет; да и, в конце концов, на такие пустяки вовсе не стоит обращать внимания.
Убедившись, что мальчишки остались позади, господин К. останавливается, глубоко вздыхает и оглядывается по сторонам. Лето! Кругом, куда ни посмотри, трава и листва - так много зелени, что просто удивительно, как это она каждый год ухитряется исчезнуть к ноябрю (зимой ему точно так же непонятно, каким чудом весь этот снег собирается растаять к апрелю).

Господин К. покидает асфальтовую дорожку и медленно идет по газону к одному особенно симпатичному дереву, слегка изогнутому возле самого корня. Вероятно, это липа. Он останавливается, немного не дойдя до дерева, и вежливо кивает ему в знак приветствия. На самом деле ему хотелось бы подойти ближе и обнять ствол обеими руками, но он опасается показаться чересчур фамильярным. Многие люди воображают, что, если собеседник не может тебе ответить, с ним нечего и церемониться, - но господин К. на этот счет другого мнения.

Зато с травой, чувствует он вдруг, с травой можно себе позволить и большее. Он осторожно опускается на колени и нежно гладит траву руками. Руки у него морщинистые, одутловатые, бледные и совсем старые, хотя ему все еще кажется, что они должны бы выглядеть как-то иначе. На правой руке два кольца: золотое обручальное и серебряное, с эмблемой олимпийских игр. Кажется, ни то, ни другое уже давно не имеет для него почти никакого значения.

Встать с колен без посторонней помощи не так уж просто, но господин К. превосходно справляется с этой задачей. Его брюки выпачканы в траве и песке, и он неловко отряхивает их. Конечно, раньше он постеснялся бы становиться на колени на улице, даже если вокруг ни души, но последнее время - должно быть, благодаря этому пиджаку - он стал гораздо более раскованным.

Он идет дальше. Дальше и дальше, по тротуарам и зебрам переходов, вдоль трамвайных путей, мимо витрин, светофоров, заборов и детских площадок. Устав, он садится на лавочку и сидит там некоторое время, попеременно разглядывая то окна нового дома напротив, то собственные башмаки. Окна блестят на солнце, а башмаки нет. Что интереснее, сказать трудно.
На другой конец скамейки присаживается маленькая девочка в клетчатом платье и с кульком черники в руках. Господин К. старается не глядеть в ее сторону и невольно подсчитывает в уме, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз ел ягоды. Внезапно девочка протягивает ему кулек и что-то говорит. Он не слышит слов, но в выражении ее лица ошибиться невозможно - и господин К. торжественно берет двумя пальцами одну ягоду, как будто это зернышко кофе.

Теперь пора возвращаться домой. Вообще-то обратный путь господина К. вовсе не должен проходить по набережной, но торопиться ведь некуда, так что он решает все-таки свернуть туда. Он подходит к самой реке и смотрит, как ветер взбивает на воде пену, а солнце пускает по ней зайчики.
Еще один порыв ветра надувает его пиджак, словно парус, и тут господин К. вдруг с пронзительной ясностью понимает, кто он такой и зачем пришел сюда. Это понимание обрушивается на него волной, заставляя покачнуться от неожиданности, но он быстро овладевает собой. Господин К. молча кивает сам себе и тихонько улыбается одними уголками губ, а потом расправляет крылья и летит.

* * *
Несколькими минутами позже по улице идет женщина с тремя битком набитыми сумками, а за ней вприпрыжку скачет веснушчатый мальчик лет трех. Он подбирает с асфальта маленький конус из мягкого пенистого пластика и кричит:
- Мама, смотри, что я нашел! Что это, мам?
Женщина останавливается, тяжело опускает одну из сумок на землю и в который раз машинально убирает с лица волосы.
- Это бяка, - говорит она сердито, - грязь. Брось сейчас же.

[Cr@zy]

Поликарпу Сергеичу явился Господь.

Нет, никаких громов и молний не было совершенно. Этого Поликарпу бы и не выдержать - сердце у него было слабое, да и возраст уже не тот.

Поликарп Сергеич выносил мусор. Жил он в пятиэтажном доме, вот и приходилось вылазить с ведром на улицу. Но почти возле самого мусорного контейнера прихватило у Поликарпа спину - так он и встал, согнумшись, ожидаючи, пока отпустит. Встал - и загляделся на шиповниковый куст, который, значит, у контейнера рос. Дело было на закате, и в свете догорающего светила казалось, что куст прямо-таки полыхает огнем. Хотя никакого огня там на самом деле, конечно, не было и быть не могло.

И тут из куста раздался голос. В первую-то минуту Поликарп решил, что балует кто-то, насмешничает - но потом сразу понял, что взаправду. Уж такой это голос был - убедительный.

- Эх, Поликарп-Поликарп, - говорил голос. - Что ж ты творишь на старости лет? Огорчаешь ты меня, честное слово. Ну вот что вы, к примеру, с Фролом Петровичем собачитесь, словно дети малые? Чем вы друг другу так не угодили?

- Так ведь ирод он, Господи, как есть ирод! - не растерявшись, без запинки ответил Поликарп.

- А тебе что за дело, скажи на милость? Нешто ты в этом мире поставлен за Фролом надзирать? Ты, голубчик, за собой лучше гляди. Ну сколько ж вас учить-то, а? Я ж ясно все объяснял, да и не один раз. Вот давече тоже, с женщиной той. Она, понятно, напрасно от мужа гуляла, хоть и обращался он с ней хуже некуда. Но эти-то, эти - ишь, выдумали чего. Камнями сразу! А сами-то разве без греха?

- Это-то я читал, Господи, - охотно закивал Поликрап.

- Читал, а толку? А вот с мытарем и фарисеем - такая же история. И ведь всем был хорош фарисей, а пришел ко мне - и первым делом давай мытаря грязью поливать, будто не учили его. Нет уж, голубчик, сказал я ему, ступай, подумай еще - авось в следующий раз лучше получится. Я ведь, думаешь, что? Я ж давно привык, что все вы грешите - так ли, иначе ли. Я уж даже и не прошу не грешить вовсе - знаю, что бестолку. Но никак, понимаешь, не могу привыкнуть, что вы друг друга так поедом едите. И объясняю, объясняю - не выискивайте вы у ближнего в глазах никаких бревен, не считайте чужих грехов - вам от этого ни на грош пользы, а одни неприятности. Я никак не пойму, как это вы так хорошо помните, что соседу нельзя прелюбодействовать, а что тебе самому сказано "не суди" и "любите друг друга" - в одно ухо влетает, а из другого вылетает. Можешь ты мне объяснить?

- Помилуй, Господи, - истово перекрестился Поликарп, смахнув слезу.

- Вот и вы с Фролом, ну чисто петухи. Ты мне на него жалуешься, он - на тебя. Одно расстройство. Да поймите вы, дурни старые, что я обоих вас люблю - одинаково. Вы ж два сапога пара! А костите друг друга на чем свет стоит, и не стыдно?

- Стыдно, Господи, - покаянно вздохнул Поликарп.

- А раз стыдно, Карпуша, то давай уж с тобой договоримся. Не дозволяй ты себе в осуждение пускаться. Как заметишь за собой, что Фроловы косточки перебираешь - останавливайся, а? О хорошем подумай, чайку завари, или крестись, что ли, если помогает. И вспоминай, что я говорил - мне не так слабости ваши противны, как вот эта грызня бесконечная. Ну, благослови тебя я, Карпуша. Прощай, мой хороший.

Тут солнце зашло за соседнюю девятиэтажку, на куст набежала тень и голос умолк.

Поликарп, кряхтя, донес ведро до места, опрокинул мусор через край контейнера и поковылял восвояси. Дух его был тих и смирен, а сам Поликарп - преисполнен благоговения.

"Ни в жисть больше Фрола не осужу, - думал он. - Шутка ли, сам Господь явился и по-дружески так со мной рассуждал, не побрезговал. Нет, теперь уж я знаю, как надо. Буду о своих грехах поминать, а о Фроловых - ни словечка, будто и нету их. И то правда - нешто Господь сам про них не знает? Не слепой же Он.
Видно, до печенок мы Его достали своими антипатиями. А любит, говорит, обоих одинаково, поди ж ты. Интересно, а Фролу он тоже явился или только мне? Не, навряд ли Фролу. Он и Евангелия-то не читал отродясь, где уж ему понять, о чем Господь рассуждал. Фрол и в храм-то хорошо если раз в год захаживает - так только, для виду. А туда же. Ишь, значит, жаловался тоже Ему на меня. Сущий ирод, одно слово.
Впрочем, что это я? Никак опять осуждаю, а ведь зарекся же. А вот интересно, я-то теперь его ни в жисть не осужу, а он? Так и будет на меня в одностороннем порядке кляузничать? Он ведь, нехристь, чуть ни с тетрадочкой за мной ходит, высматривает и записывает, что я не так сделал, а что не так сказал. Так вот по тетрадочке, небось, Господу и жалуется - то-то у Него терпения божественного уже не хватает. Эх, Фрол, бессовестный ты человек..."

Поликарп тяжело вздохнул и поднял глаза к небу:
- Нет, Господи, неладно Ты придумал. Никак невозможно. Вот если б Ты меня попросил Евстафия Иваныча полюбить и не осуждать, тогда другое дело, это мы запросто. Я его, Евстафия Иваныча, почитай что и раньше не осуждал никогда, хоть он и сволочь порядочная.