Сказочка на ночь

[rpoM]

Ночник опрокинулся на пол.
Ладони панически заколотили по воздуху, по постели. Дыхание участилось, женщина застонала, стоны перемешивались с жалобным поскуливанием. Голова судорожно откинулась, волосы разметались по подушке.
Лежащий рядом мужчина проснулся и привычным, давно уже отработанным движением зафиксировал женщину тяжелой рукой. Выждал несколько минут, пока она не успокоилась. После этого он осторожно расправил смятое одеяло и укрыл ее; встал с кровати и вернул ночник на место, предусмотрительно отодвинув тумбочку подальше. Когда он возвращался в постель, женщина уже проснулась.
Мужчина задержался, присев на краешек кровати.
- Опять твои кошмары? – спросил он.
Она молча кивнула. На какую-то секунду мужчине показалось, что она смотрит на него сквозь багровую пелену. Он даже не удивился, когда она принялась тереть кулачками глаза.
- Опять то же самое, - пробормотала женщина. – Господи, даже подушка намокла.
- Она сухая, - мужчина коснулся пальцами наволочки. – Ничего не было.
- Было… Ты спи, дорогой. Скоро будильник…
- Ты сама лучше любого будильника. Послушай, мы уже два года вместе. Может быть, расскажешь мне, что тебя мучает?
- Я боюсь, этого нельзя никому рассказывать. Еще сдашь меня в психушку…
- Ты же знаешь, что не сдам. Ну, давай же. Тебе просто необходимо с кем-то поговорить.
Он отошел к подоконнику и закурил в темноте сигарету.


…К вечеру погода испортилась.
Ветер тащил по небу бесконечное одеяло рваных облаков, между которыми поблескивали ранние звезды. Хотя днём весеннее солнце растопило последний снег, сейчас воздух опять остыл. В десять часов двор совсем опустел, в окнах панельного дома на окраине города зажглись огни, и только двое подростков сидели на скамейке, поеживаясь от порывов ветра и кутаясь в куртки.
Маша и Андрюша пережидали во дворе родительскую ссору.
Вообще-то семья Гавриловых не относилась к неблагополучным. Но и в число счастливых тоже не входила. Родители давно сделали для себя два безрадостных вывода: во-первых, жить вместе они не хотят; во-вторых, ни о каком разводе не может быть и речи, пока дети не выросли. Поэтому оба придерживались сложной политики: старались не раздражать друг друга, а если кто-то из двоих это делал, второй демонстративно не обращал внимания.
Взаимная лояльность включала в себя и такие дополнительные детали, как периодическое приготовление для мужа особенных, его любимых блюд и редкие, но дорогие подарки для жены (однажды ей перепал даже видеомагнитофон «ВМ-12», только-только появившийся в продаже). О детях заботились оба, как могли, и можно было бы даже сказать, что те вовсе не обделены вниманием.
Вот только Маша и Андрюша отлично понимали, что происходит в семье.
Они вообще были не совсем обычными детьми.
С первого класса брат и сестра учились только на четверки и пятерки, никогда не хулиганили, ни с кем не ссорились. Хотя и общались в основном только друг с другом. Сидели за одной партой; если по учительской прихоти им приходилось рассаживаться, не возмущались, но при первой же возможности снова садились рядом. Они отличались совершенно несвойственным детям флегматизмом, хотя Андрюша, по общему мнению, был «чуть-чуть поживее», а Маша вообще – «как Снежная королева».
Сам Андрюша иногда подозревал, что непоколебимое спокойствие сестры не дорого стоит. Потому что это не та железная выдержка, которую некоторые целеустремленно в себе вырабатывают, а всего лишь самоотречение во имя спокойствия других; увы, в их доме, где атмосфера иной раз накалялась так, что градусники зашкаливали, это было вовсе не лишним. Андрюша даже сочувствовал будущему Машиному мужу: сестра научилась не показывать своих эмоций, а вот проявлять их не умела; и если когда-нибудь внутренние тормоза слетят… взрывчик получится нехилый.
Вот так и у родителей – то ничего… месяц, другой, третий, полгода… а то – всё и сразу, как сегодня. Крики, хлопающие двери, бьющаяся посуда. Находиться рядом, когда ЭТО происходит, просто невозможно. Сидеть в подъезде – тоже не выход: брата с сестрой могут увидеть соседи, и тогда начнутся вопросы. Почему здесь, почему не дома? Соседи ведь не дураки, о чем-нибудь наверняка догадаются. А Маша и Андрюша откуда-то точно знали – семейные проблемы должны быть секретом для всех.
Поэтому им и пришлось выйти во двор. Здесь они не бросались в глаза – даже если и пройдет кто-то из знакомых, ну и что? Ну, решили подышать свежим воздухом на сон грядущий… о, вот опять!
Даже отсюда, с детской площадки, было слышно, как зазвенела, разлетевшись осколками, тарелка.
- Ну и холодильник сегодня, - пробормотал Андрюша. – Знаешь, Мань, я что-то уже обратно хочу. Я бы кино по видику посмотрел… не грохнули бы они его между делом.
- Скажи спасибо, если друг друга не поубивают, - Маша подняла глаза и нашла взглядом окна их квартиры. – А мне еще математику на завтра доделывать.
Голос у Маши был почти безмятежный.
Несколько минут они сидели молча. Говорить особо не хотелось. Да и о чем? Возвращение в теплую квартиру светило только в отдаленном времени – опытом проверено. Скандал начался час назад, и к моменту, когда Маша и Андрюша незаметно выскользнули за дверь, родители как раз перешли к интенсивному обмену репликами.
Опустив руку в карман куртки, Маша достала шоколадку, которой заранее запаслась на кухне. Развернула фольгу и протянула брату. Тот покачал головой.
- Не, Мань, спасибо. Жертвую в пользу сладкоежек.
- Ага, - кивнула Маша, надкусывая шоколадку. Нежная любовь к сладкому была Машиной слабостью, и в любой другой ситуации шоколадка подняла бы ей настроение. Но только не здесь и не сейчас. Ей было холодно и одиноко – даже несмотря на то, что рядом сидел Андрюша. Хотя давно уже стемнело, фонари до сих пор не включились, и откуда-то из глубины двора веяло жутью. Ветер задул сильнее, подхватывая пыль и мусор на дороге, ведущей из квартала к шоссе.
На перекрестке, там, где дорога примыкала к проезжей части, находилась остановка автобуса – но только со стороны квартала. В обратном направлении автобус обычно не останавливался. Это было бы, в общем, не странно, учитывая, что за шоссе начинался пустырь. Странным было то, что примерно в полукилометре от шоссе посреди пустыря возвышался многоэтажный жилой дом – его было видно даже отсюда. Хотя Гавриловы переехали в этот район почти десять лет назад, ни Маша, ни Андрюша до сих пор толком не знали, что это за дом и кто в нём живет. И всего лишь несколько раз Маше случалось увидеть, как от дома или к нему по пустырю двигались люди.
Сейчас многоэтажка на пустыре неярко отсвечивала в темноте желтыми квадратиками окон. Их было совсем немного, этих желтых квадратиков – остальные жильцы или еще не вернулись, или уже легли спать… или их вообще не существовало в природе.
Словно отзываясь на Машины мысли, с пустыря прилетел новый порыв ветра, глухо завыл, заметался, ударяясь о выложенные коричневой плиткой стены.
- А я бы туда сходил, - как бы невзначай произнес Андрюша. Он тоже умел читать Машины мысли, а, может, просто понял, куда она смотрит. – Всего-то минут пятнадцать пешком.
- Ну, не знаю… - протянула Маша. – По-моему, это не умно. Пятнадцать минут туда, пятнадцать – обратно… и что мы, спрашивается, будем там делать?
- Хотя бы посмотрим, что это за избушка на курьих ножках. А сидеть здесь полночи – это, по-твоему, умно? Если кто увидит, что мы и к двенадцати домой не вернулись – тут уж точно вопросов не оберемся. Да и холодно.
Маша застегнула молнию куртки до самого верха, но подниматься со скамейки она не торопилась. Она знала за Андрюшей некоторую склонность к авантюризму, но это было несколько через край. Идти через пустырь… поздним вечером… чтобы в конце пути оказаться возле странного дома… Брррррр!
- А если это режимный объект? – спросила Маша. – Ты об этом не подумал, разведчик?
Андрюша пожал плечами. На его лице промелькнула неуверенность – или Маше это только показалось?
- Объект точно не режимный. Обычный жилой дом.
- Ты что-то о нем знаешь?
Андрюша протянул сестре руку.
- Ну ладно тебе, пошли. По дороге я всё расскажу… и хоть согреемся чуток на ходу. А там нас никто не знает – можно будет посидеть в подъезде. Господи, я просто мечтаю о теплой батарее!

[rpoM]

…Выйдя из квартала, они пересекли шоссе и оказались на пустыре.
Маше показалось, что одновременно они попали в другое измерение. Хотя весь путь от детской площадки до остановки автобуса занял всего пять минут, обернувшись, она поняла, что квартал остался безнадежно далеко. Даже шум проезжающих машин здесь как-то глушился. От обочины пустырь пересекала едва заметная тропинка, упирающаяся, наверное, в ту самую многоэтажку. Вокруг не было ни души, впрочем, пока они шли сюда, им так никто и не попался на встречу. Маша взглянула на тропинку и вдруг услышала, как где-то в ее подсознании закричал тонкий голосок: «Нет, нет и нет, дальше – ни шагу!».
Чужое, враждебное измерение. Если попадаешь сюда, лучше не углубляться слишком далеко. Не ходить по тропинке.
Маша знала, знала, что они делают то, чего делать не следует.
Им вообще не следовало переходить шоссе.
- Долго стоять будем, Мань? – окликнул ее Андрюша. – Я сейчас околею.
Ребята зашагали вперед по тропинке. Она была такой узкой, что идти рядом оказалось совершенно неудобно, и Маша пристроилась у брата в хвосте.
- Ты собирался мне что-то рассказать, - напомнила она. Ее глаза напряженно вглядывались в темноту, но разглядеть что-либо было невозможно, только желтые окна многоэтажки по-прежнему тускло светили, наподобие маяков.
- Помнишь, в прошлом году погибла Светка Маркухина? – спросил Андрюша.
«Начинается» - подумала Маша.
- Помню, - сказала она вслух. – Надеюсь, это не имеет отношения к дому, куда ты меня сейчас тащишь?
- Прости, но… имеет, - виновато сказал Андрюша. – Вообще-то, я давно уже собирался туда сходить, просто всё времени не было. Ты тогда не поехала на похороны, а я был на кладбище.
Света Маркухина училась в параллельном классе. Тихая, незаметная девочка, «хорошистка». Прошлой зимой она… наверное, вот так же, как они сейчас… ушла вечером из дома и обратно уже не вернулась.
ЖИВОЙ не вернулась.
В тот день Маша была у подруги Тани Семечкиной – они вместе делали уроки. Тогда еще никто в школе не знал, что со Светкой случилась беда – ее просто не было два дня на занятиях, вот и всё. Около четырех часов девочки услышали, как зазвонил телефон – Танина мама взяла трубку и с кем-то заговорила; тут же ее голос изменился. Потом она вошла в комнату и сказала: «Таня… Машенька… Это ваша классная руководительница… Погибла Света Маркухина…». Она замолчала, вытерла ладонью слёзы, и тут Маша вдруг вспомнила – а ведь Семечкины живут с Маркухиными дверь в дверь. Тогда-то впервые Маша и услышала где-то внутри себя тонкий голос: «Уходи-уходи-уходи-скорее-уходи».
Она наскоро попрощалась с Таней и ее мамой, лепеча что-то бессвязное, и, выйдя из квартиры, отчетливо почувствовала, как сквозь соседнюю дверь прокатилась ледяная волна. Через пустоту, на долю секунды оставшуюся на пути прохождения волны, она отчетливо увидела, что Светкины родители ТАМ, что они обезумили от горя и что они ждут…
…ждут, когда из морга доставят тело дочери. Маша начала спускаться по лестнице, но вдруг услышала, что снизу кто-то поднимается. Голоса, шаги.
Напряженные голоса, тяжелые шаги.
На следующем пролете она столкнулась с двоими мужчинами, несущими закрытый гроб.
Маша прижалась к стене, освобождая дорогу. Гроб показался ей слишком маленьким – правда, Светка была невысокого роста, но (от этой мысли Маша чуть не упала в обморок) гроб мал НАСТОЛЬКО, что Светке внутри, наверное, очень тесно.
Маша так и не смогла заставить себя поехать на похороны. Она осталась дома, сидела за столом, глядя в раскрытый учебник по географии – но думала совсем о другом. О том, как, должно быть, пришлось постараться, чтобы втиснуть Светку в миниатюрный детский гробик. А вот Андрюша на похоронах был. И вернулся почему-то очень поздно – напряженный, бледный, подавленный. Родители вряд ли что-то сообразили, а вот Маше сразу стало ясно – это не только похороны на него так подействовали. Было что-то еще. Но Андрюша не отвечал на ее вопросы, только бросил устало: «Потом, Мань», и лёг спать.
- …после кладбища Семечкины меня к себе пригласили, - услышала она голос брата и вернулась в настоящее время. Они шли по узкой тропинке через пустырь, и массивная громадина дома угрожающе надвигалась на них. – Ну, не только меня, конечно, там еще кое-кто из одноклассников был… Светка мало с кем дружила. Дома родители накрыли стол, Светкин отец перебрал со спиртным и объяснил нам кое-что. Жена его пыталась одернуть, но он сказал: «Им тоже надо знать!». Оказывается, Светка погибла в этом доме. Как она туда попала – неизвестно, жильцов, кажется, опрашивали, но никто не видел ее входящей в подъезд. Это очень странно, ведь она просто ушла вечером в продуктовый. А родители ходили куда-то в гости, вернулись поздно… Светки дома не было. Тогда они позвонили в милицию.
- И как быстро они ее нашли? – запыхавшись, Маша сбилась с дыхания; она и так с трудом успевала за братом, а говорить и вовсе было тяжело.
- Через несколько часов. Кто-то из нашего района заметил, как она сюда направлялась. Самое странное – зачем-то она поднялась на чердак. Что-то ей там понадобилось… И… она упала в технологическую шахту. Внутри работали вентиляторы или еще что-то в таком роде. Ее буквально разорвало на кусочки.
- Господи, боже мой! – Маша остановилась. – Андрей! Ты же не хочешь сказать, что тебе пришло в голову проводить расследование на месте?!
Брат тоже остановился. Стоял, полуобернувшись к Маше.
- Да нет, Мань, о чем ты говоришь. Расследование… Но я догадываюсь, зачем Светка туда явилась. Однажды она рассказала мне семейный секрет: ее отец работал на строительстве этой многоэтажки. Когда здание уже было возведено, и его комплектовали всякой техникой: лифтами, двигателями… один из строителей погиб. Очень странно погиб, Мань. Рабочие даже придумали легенду… Светка слышала ее от отца. Тогда, на поминках, он нам этого не говорил – просто хотел предупредить, чтобы мы сами не приближались к многоэтажке. А я не признался, что знаю легенду от Светки, он мог бы решить, что сам во всём виноват.
- Возможно, он так и решил, - съязвила Маша. – Он ведь повесился через месяц.
- Тоже вариант… - Андрюша вздохнул. – Светка просто казалась такой тихоней, а на самом деле была очень любопытная. Ей хотелось своими глазами посмотреть, что там такое…
- И ты тоже хочешь посмотреть, - кивнула Маша. – Понятно-понятно. Но вот что я тебе скажу: либо я сейчас узнаю, что это за легенда такая, либо мы разворачиваемся и идём домой. И ты идёшь вместе со мной, ясно? – добавила она тоном, не допускающим возражений.


- …Они собирались ставить эксперименты на людях в реальном времени. – Женщина сидела на кровати по-турецки, завернувшись в одеяло, и нервно затягивалась сигаретой. – Изучать реакции на явления аномального порядка. Еще по ходу строительства в стены, в перегородки вмонтировали специальную аппаратуру – для прослушивания, для ретрансляции звуков, примитивной генерации визуальных образов. Извини, можно, я выругаюсь? – она виновато взглянула на мужа.
- Если тебе хочется.
- Подлые ублюдки, вот они кто! Фашисты. Ненавижу их, просто ненавижу. Мы, обычные люди, для них всего лишь подопытные кролики.
- Ты имеешь в виду ФСБ?
- Не знаю… ФСБ, которое тогда еще называлось «КГБ», или что-то другое такого же типа – всесильное и засекреченное.
- Почему ты думаешь, что это именно они?
- Еще в институте я специально изучила всё, что касалось этого дома. Для этого и поступила в строительный… Само проектирование многоэтажки на пустыре уже было началом эксперимента. Операторам и наблюдателям отвели закрытую площадку на чердаке. Даже жильцов подбирали заранее – прошерстили «очередников», выискивая, кто по складу психики лучше всего подходит для подобных опытов. Здание специально не стали заселять полностью – чтобы «объекты» чувствовали свою изолированность не только от жилого массива, но и друг от друга. Люди, которые там сейчас живут, довольно странные…
- Я бы тоже, наверное, был странным, если б на мне ставили такие опыты, - задумчиво произнес мужчина. – А та школьница – она просто сунулась туда, куда не нужно? И наблюдатели ее ликвидировали, так?
Женщина зажгла новую сигарету.
- Нет, нет. Гораздо хуже. Когда Маркухина поднялась на чердак, операторов там не было. Площадка стояла пустой – просто пыльный закуток без освещения. Эксперимент так и не начался. Потому что зло – настоящее ЗЛО – пришло в дом гораздо раньше.


…Солнце палило просто нещадно.
Рабочие на захламленной строительной площадке двигались медленно, явно не горя желанием вкалывать по такой жаре. За углом почти законченного дома лениво ковырял землю экскаватор. Хотя стройка вошла в стадию завершения, расслабляться и сбавлять темп было рановато – оставалось многое доделать.
- Еще месяц-другой – и будем сдавать в эксплуатацию, - сказал начальник стройки прорабу. В бытовке, где они подводили итоги недели, было тесно, но, по крайней мере, прохладно.
- Поверить не могу, - проворчал прораб. – Я думал, что на всю жизнь здесь останусь.
Строительство не задалось с самого начала. Непонятно, как обошлось без летальных исходов. В первый же день один из рабочих напоролся на обрезок арматуры – едва откачали в больнице. Другого чуть не убило током при попытке наладить проводку. Когда доводили последние этажи, крановщик Васильев умудрился выпасть из кабины и переломать себе кучу костей – хорошо, в последний момент уцепился за перекладину лестницы. Регулярные перебои с подачей электроэнергии можно даже не брать в расчет. И постоянные поломки техники – тоже.
- Всегда будь оптимистом, - посоветовал начальник, наливая себе в стакан тёплой минералки. – Да ладно тебе, Артёмыч, скоро – на свободу с чистой совестью!
Артёмыч оптимистом никогда не был, да и вообще всё утро чувствовал себя как сам не свой. Груз прожитых лет никогда не был таким тяжелым. Ох, что-то случится. Причем почти наверняка именно сегодня.

[rpoM]

- Мне это строительство по ночам сниться будет, - сказал он. – Знаешь, Пал Сергеич, такое у меня предчувствие, что когда-нибудь эта махина рухнет.
- А что ты хочешь? – покосился на него начальник. – Высказать особое мнение? Лучше и не пытайся. С нас подписку о неразглашении не просто так ведь брали. Да ну его к черту, действительно. В фундаменте дыра с два километра глубиной – а ведь будут людей здесь селить!
- Дыра… - хмыкнул Артёмыч. – Куда уж там – контора глубокого бурения! Да еще эти Сидорец с Проськовым под ногами путаются. Погоны, мать их, даже из-под робы видно.
Начальник понимающе кивнул. Прораб вспомнил эту парочку не случайно – оба «как бы рабочих» попали в бригаду мимо отдела кадров; на квадратных физиономиях было открытым текстом написано: «Комитет госбезопасности». Польза от них равнялась нулю, зато они постоянно всем мешались и совершенно точно что-то мудрили с перекрытиями. Начальник и прораб не сомневались, что среди рабочих есть и другие комитетчики, просто не настолько заметные. Сидорца с Проськовым, надо думать, прямо из школы ГБ взяли.
На стройплощадку въехал грузовик. Пока в вагончике-бытовке продолжалось обсуждение текущих дел, водитель, не выходя из кабины, быстро переговорил о чем-то с рабочими, и те, откинув борта кузова, извлекли оттуда довольно большой агрегат. Когда впоследствии прораб Артёмыч спросит, как выглядел шофер грузовика, выяснится, что рассмотреть его не удалось – лицо оставалось в тени. Как только агрегат покинул кузов, двигатель взревел, и грузовик выехал с площадки, быстро растворившись в клубах пыли. Единственное, что запомнили строители – номерные знаки машины были густо забрызганы грязью.
- Что это такое нам привезли? – удивленно спросил начстройки, наклоняясь к маленькому окошку. Прораб потеснил его плечом и тоже выглянул наружу.
- Понятия не имею, - признался он. – Да и не должны были сегодня ничего привозить.
- Пойдем-ка посмотрим, - распорядился начальник, и они вышли из бытовки.
Рабочие толпились вокруг агрегата, обмениваясь мнениями. Мнения, как понял Артёмыч, расходились: одни считали, что это – грузоподъемный мотор, другие – что компрессор. Протолкавшись через толпу, Артёмыч с начальником приблизились к агрегату. Голоса стихли.
Это был не мотор и не компрессор. Вернее, мотором устройство почти наверняка было, но только не грузоподъемным. Так или иначе, его технологическая принадлежность пока что оставалась загадкой. Массивный металлический корпус на четырех стойках, фронтально защищенный стальной решеткой, за которой просматривались длинные тонкие лопасти. Начстройки вздрогнул – ему померещилось, что под его взглядом лопасти немного сдвинулись по кругу.
Сбоку на корпусе чернела нанесенная краской надпись: «ОТК Главный завод».
- Мужики, - Артёмыч развернулся к строителям. – Это вообще ЧТО такое???
Над стройплощадкой повисла тишина.
- Ну что, - начал злиться прораб. – Никто ничего не знает, я правильно понял? Ну, вы даёте! Взяли, сгрузили хрень какую-то, и даже не спросили, откуда она взялась?
- Водила сказал – для нас привезли, - ответил кто-то из стоявших сзади.
- Я спросил, - послышался другой голос. – Он говорит – вам виднее, моё дело – баранку крутить.
- Угу, ну, и насколько же вам виднее? – раздраженно бросил Артёмыч. – Сидорец! – окликнул он широкоплечего парня, безуспешно делавшего вид, что ему всё фиолетово. – Не для тебя посылочку передали?
Сидорец ответил прорабу тяжелым взглядом. Ему очень не нравились намеки на его истинный статус. Но у прораба взгляд был потяжелее – Сидорец отвел глаза и чуть заметно качнул головой.

- Надо позвонить проектировщику, - сказал начстройки, когда они вернулись в бытовку, так и не получив от строителей мало-мальски связных объяснений. Он снял трубку телефона и набрал номер. – Чёрт, занято. Ты вахтёра спросил?
- Спросил. Он говорит – парень предъявил какую-то бумагу с печатями, что за бумага – вахтёр ни сном ни духом. Но пропустил-таки. Я хренею с таких работников. Им сюда ядерную бомбу привезут – никто и не почешется.
- Какую, к едрене фене, бумагу?! – возмутился начстройки. Он снова накрутил номер – короткие гудки.
- Не знаю, какую, - угрюмо ответил Артёмыч. Внутри у него нарастало беспокойство. – Давай с проектировщиком разбирайся. Не нравится мне это, - пробормотал он, выглядывая в окно. Получив втык от «командования», рабочие поторопились разойтись. У выхода с площадки виднелась шкафоподобная фигура Сидорца – не иначе, побежал своим командирам докладывать. Агрегат остался в полном одиночестве, матово поблескивая округлыми боками корпуса.
- Что еще за «Главный завод» такой? – спросил прораб, дождавшись, когда начальник снова швырнет трубку. – Чего они там выпускают?
- Чего-чего! Шлакоблочные плиты, смесители для ванной и всякую херотень непонятную! – прежде чем прораб сообразил, что начальник никогда не слыхал про Главный завод, тот пояснил: - Я, Артёмыч, вообще такого завода не знаю. И, насколько помню наших подрядчиков, никаких Главных заводов среди них нету.
- Прекрасно. Тогда кто же впарил нам эту бандуру?
Ответа на этот вопрос у начальника стройки не было. Его никто не предупреждал ни о чем подобном, и, кроме того, при всём своем богатом опыте, он не мог даже предположить, для чего используются такие агрегаты. Он всё набирал и набирал номер проектного бюро, но линия по-прежнему выдавала сигнал «занято». Прораб устало опустился на заляпанную штукатуркой табуретку и перелистывал подшивки поставочной документации, но «Главный завод» нигде не упоминался.
К тому времени, когда начстройки всё же дозвонился до проектировщика и поставил последнего в полный тупик – «Что еще за агрегат, кто привёз???» - устройство пропало с площадки. И никто не видел, как это произошло. В затвердевшей под солнцем земле остались лишь четыре вмятины от стоек.
Четыре НЕГЛУБОКИЕ вмятины.
Это просто добивало. Кто-то из рабочих, участвовавших в разгрузке, заметил, что агрегат, судя по весу, должен был войти стойками в землю по самое днище. Не в воздухе же он висел!
Улететь по воздуху он тем более не мог.

В час дня на стройке было объявлено чрезвычайное положение. Начальник эмпирически подсчитал стоимость беглого агрегата и озвучил для рабочих суммы возможных вычетов из зарплаты, в случае, если устройство доставлено по ошибке и кто-нибудь затребует его обратно. Было сформировано несколько мобильных поисковых групп, которым предстояло прочесать объект от подвала до чердака. Остальные рассредоточились по стройплощадке.
Снова допросили вахтёра. Вахтёр уверял, что через проходную и въездные ворота агрегат стройку не покидал. И вообще никто никуда не выходил – «не считая товарища Сидорца».
- Если на нас повесят кражу, минимум год тюрьмы обеспечен, - сказал Артёмыч начальнику. Тот посмотрел на прораба волком: надо же, а он бы сам ни за что не догадался! То, что на них повесят кражу – факт практически свершившийся, при условии, что объявится настоящий владелец сгинувшего механизма. И они ведь даже примерно не представляют, что же ИМЕННО им удалось потерять!
Они понуро стояли, глядя на следы от стоек механизма, а вдалеке слышались голоса рабочих.

[rpoM]

Через полтора часа ситуация никак не изменилась к лучшему. Если агрегат действительно был (в чем начстройки уже втайне сомневался), на территории объекта и в непосредственной близости от него он точно не находился. Поисковые группы возвращались одна за другой – без новостей – и отсылались обратно с приказом «поискать получше». Начальник стройки поехал в отделение милиции, и поисками командовал прораб.

Около трёх часов пропавший механизм был найден – об этом прораб узнал по рации. Двое рабочих-монтажников – Шевчук и Маркухин - случайно заметили агрегат на чердаке в «отсеке» - помещении непонятно назначения, внесенном в проект уже после того, как была закончена коробка. Заметили «случайно» потому, что перед этим площадку успели проверить. Артёмыч распорядился не спускать с беглеца глаз, а сам лихорадочно обдумывал, как действовать дальше. Честно говоря, у него не было ни малейшего желания еще раз лично видеться с агрегатом, который – да, вот именно! – словно в прятки с ними играет. Дьявол знает, чего от этой бандуры ожидать.
А ведь предстояло еще объясняться с милицией. Сначала им привозят неизвестно откуда неизвестно какой механизм с маркировкой «ОТК Главный завод», потом эта штука скоропостижно исчезает, теперь она, оказывается, нашлась на чердаке – и кто после этого, спрашивается, дурак? Пока Артёмыч пытался принять хоть какое-то решение, с чердака ему сообщили, что устройство подключено к силовому кабелю.
Артёмыч всё не мог осознать суть последнего доклада, а «строитель» Проськов, слушавший рацию прораба, стоя за его спиной, уже бежал ко входу в здание. С происходящим следовало немедленно и очень предметно разобраться. За километр видна диверсия, вот только в чем она заключается? И кто из рабочих в ней замешан? Совершенно ведь ясно, что шуточки с не-пойми-каким-механизмом – не массовая галлюцинация, но, с другой стороны, однозначно это не коллективный розыгрыш осточертевших всем начстройки и прораба. В противном случае они с Сидорцом знали бы, что розыгрыш запланирован.
На то, чтобы преодолеть вверх по лестнице двенадцать этажей и добраться до «отсека», Проськову потребовалось три минуты. В «отсек» он вошел решительным шагом (почти бегом!) и тут же направился к механизму, стоявшему точно по центру помещения; в обе стороны от корпуса тянулись черные электрошнуры. Двое монтажников, которым принадлежала честь находки, виднелись поодаль – они явно выдерживали безопасную дистанцию.
Когда внутри металлического корпуса что-то зашумело, и защитная решетка вдруг распалась на две створки, Проськов был уже слишком близко и не успевал остановиться. Ему в любом случае пришлось бы опереться рукой об агрегат, чтобы затормозить. Он видел, как лопасти за гостеприимно раскрывшейся решеткой молниеносно раскрутились, сливаясь в сплошной круг. Тренированный лейтенант госбезопасности бросил своё тело в сторону, но черные шнуры, протянутые от корпуса, взвились в воздух и обвили Проськова сзади, притягивая к воющему пропеллеру…
Монтажники застыли с раскрытыми ртами – парализованные страхом, они не могли даже кричать – а лопасти механизма вгрызались в грудь и живот захваченного в ловушку Проськова. По стенам «отсека» заколотили брызги крови. Шнуры отпустили шею и спину лейтенанта – необходимости удерживать его больше не было. За несколько секунд пропеллер перемолол грудную клетку, легкие, брюшную полость и впился в позвоночник. Визг терзаемых костей доносился, наверное, до первого этажа. Ноги лейтенанта медленно разъезжались, словно он пытался сесть на шпагат, но верхняя часть его туловища разлеталась окрошкой. Как и наблюдавшие за сценой «казни» монтажники, он не издал ни звука, только дергался, когда лопасти сжирали очередной сантиметр его плоти. На лице его замёрзло выражение ужаса, который умер, едва успев родиться.
Наконец, ноги Проськова подогнулись в коленях и уронили на пол нижнюю часть живота; голова упала сверху и откатилась в сторону. Обагренные дымящейся кровью лопасти замерли; створки решетки со стуком схлопнулись. Черные шнуры, зашуршав, втянулись в корпус.
Напоследок агрегат вздрогнул и застыл. Из-под решетки закапала кровь.
Только тогда оба монтажника заорали – в голос – и бросились прочь из «отсека»…


- Ты что-то совсем разволновалась, - мужчина потрепал жену по плечу. – Трясёт же всю… И куришь уже четвертую, не много тебе будет?
Она промолчала, дрожащими пальцами стряхнула пепел. Когда снова заговорила, голос ее уже не модулировал – звучал как-то безжизненно, словно самое страшное уже было рассказано. Она-то знала, что это не так.
- Следствие, конечно, вели в закрытом режиме. И, конечно, занимались этим не простые опера, а ребята прямо с Лубянки. Но они впали в полную прострацию. Пытались отследить, откуда поступил на стройку агрегат – никаких концов. Тем более не нашли никаких признаков существования Главного завода. Тех двоих монтажников обвинили в убийстве офицера госбезопасности. Но экспертиза показала, что к Проськову, пока он был еще жив, никто и пальцем не притронулся. Бывший прораб – с ним я и разговаривала – сказал, что лубянские поначалу зверствовали, но потом притихли. Всем было просто страшно. Ведь происходило нечто немыслимое, необъяснимое, сверхъестественное. И знаешь, что страшнее всего?
- Уже теряюсь в догадках.
- Когда Шевчук с Маркухиным удрали из «отсека», тот некоторое время оставался пустым. Ну, если не считать огрызков лейтенанта и самого механизма. Минут через десять туда набилось народу, но… механизма уже не было. И с тех пор его никто не видел. Но ходили слухи, что вскоре после того, как в дом въехали первые жильцы, один из них погиб примерно также. Поругался с женой на почве пьянки и ушел на чердак – приканчивать бутылку в одиночестве. Утром на него наткнулся лифтер…
- Задумка с экспериментом, я так понимаю, провалилась?
- Да, хотя не понимаю, почему… Так или иначе, проект свернули, здание доукомплектовали – и всё. Воображаю, сколько там до сих пор аппаратуры по перекрытиям простаивает. Может быть, аналитики грамотно оценили степень опасности, и начальство не захотело рисковать своими же. Плохо так говорить, но… забавно, что первой жертвой стал один из будущих экспериментаторов. Я уверена, что до последнего момента он чувствовал себя одним из хозяев жизни…
- Хозяева-то хозяевами, - мужчина тоже вытянул из пачки новую сигарету. Он пытался вспомнить, есть ли у него запас в кармане куртки. – Но что там насчет этой скважины, которую пробурили под фундаментом? Зачем она понадобилась?
Женщина снова замолчала. Формулировала то, что хотела сказать.
- Тут всё очень уж сложно, - произнесла она после длинной паузы. – Не исключено, что все эти опыты – только верхушка айсберга, а на самом деле… Дом ведь построили на геологически нестабильном участке. Они могли ожидать, что рано или поздно что-то поднимется из глубины. Вот почему операторов посадили на самом чердаке, хотя куда проще и удобнее было сделать им рабочие места в пустых квартирах.
- Не так уж это и удобно, - возразил мужчина. – Тогда бы их могли заметить соседи.
- Не обязательно, - женщина пожала плечами. – Выдали бы себя за жильцов – вполне даже логично. Но они выбрали именно чердак.
- Ожидая, когда ЧТО-ТО поднимется с глубины? Тебе не кажется, что это уже… слишком притянуто за уши?
- А в остальное ты поверил? – без особой надежды спросила женщина.
- С трудом, - честно признался мужчина. – Если бы я не знал, что ты потратила кучу времени на какие-то исследования… но мне и в голову не приходило, что тут такой сюжет. ОТК Главного завода… Скважина на два километра… Слишком уж круто.
Некоторое время в комнате было тихо. Женщина не обижалась – она понимала, что поверить в ее историю можно только с существенными оговорками. Так сказать – три пишем, один в уме. Он и так отреагировал очень адекватно – даже делал замечания. Умные замечания. Замечания по делу.
Что за Главный завод?
Для чего скважина в фундаменте?
- Я много об этом думала, - сказала она. – Видишь ли, когда начались большие стройки, здания возводили не только в высоту. Во многих случаях – особенно для крупных промышленных предприятий – создавалась разветвленная подземная сеть коммуникаций. Строители забирались в землю слишком глубоко, и, видимо, вскрыли какие-то тектонические пустоты… А там могло что-то быть. То самое настоящее зло. Зло, которое мстит за потревоженный покой, выкидывая на поверхность свои смертоносные подарки – да хотя бы с маркировкой «Главный завод». Ведь никакого Главного завода никогда не было…

[rpoM]

Пространство перед входом в подъезд освещал фонарь. Света он давал совсем немного, да еще и помигивал, словно в сети падало напряжение. Возле многоэтажки не было никого. Маша подышала в замёрзшие ладошки и вопросительно взглянула на Андрюшу.
- Послушай, я не хочу туда идти, - сказала она.
- Там нет ничего страшного, - заверил ее брат. – Там просто тепло и ветер не дует. И мы не будем задерживаться, честное пионерское.
Дверь за ними тихо закрылась. Фонарь, подвешенный под козырьком, качнулся и погас.
…В подъезде царила такая же мёртвая тишина, как и на пустыре. Из-за дверей квартир не доносилось ни звука. Поднявшись на пару пролётов по лестнице, Маша и Андрюша присели у батареи.
В прямоугольное окно виднелось шоссе. Только почему-то сейчас там не было ни одной машины. Их собственный квартал выглядел отсюда так, словно находился на другой планете. На близкой планете, на спутнике – но всё равно пешком не доберешься.
- Не верю, что здесь живут люди, - сказала Маша.
- Почему бы им здесь не жить? – вопросом на вопрос ответил Андрюша. Он гипнотизировал взглядом люк мусоропровода. – Послушай, давай сходим на чердак? Ну, Мань, ну чего тебе – трудно? Сходим, посмотрим – и сразу же домой. Мать с отцом, наверное, уже угомонились и ломают себе голову – куда подевались детишки?
- Ага, а мы тут по чердакам лазаем, - огрызнулась Маша. – Вообще, не понимаю – что за нездоровый интерес?
Они поднялись на чердак. Решетчатая дверь была приоткрыта, тяжелый замок бесполезно болтался в петле. Андрюша потянул дверь на себя. Наверху гулко ухнуло – словно заработал и тут же отключился лифтоподъемник. Чердак как будто предупреждал незваных гостей: нечего сюда ходить.
Маша и Андрюша прошли еще два коротких лестничных марша и оказались, собственно, на чердаке. С того места, где они находились, чердак просматривался до противоположного конца. Машинные отделения, насосы; трубы под потолком, трубы на полу. Низкое гудение электричества.
- Ну, и что тебе здесь нравится больше всего? – спросила Маша. – Если хочешь, можешь повернуть какой-нибудь из крантиков. Будет не смешно, но вполне можно затопить двенадцатый этаж.
- Ха-ха, - ответил Андрюша. – Мань, ты когда-нибудь станешь эстрадной артисткой. – Он неторопливо зашагал по чердаку, такой непринужденной походкой, словно был у себя дома.
«Дома, - мелькнуло в голове Маши. – Мы никогда не вернемся домой». Она прикусила губу, пытаясь отогнать дурацкую, словно чужую, мысль. Озираясь по сторонам, она шла следом за Андрюшей. Шла и никак не могла понять – что ей такое бросилось в глаза в первую секунду, когда они сюда попали.
Слева по верху стены имелось множество окошек, за стеклами которых клубилась темнота. Между переплетениями труб свисали лампы: свет от них падал на пыльный пол и на кирпичную кладку. Перебираясь через очередную трубу, Маша чихнула – пыль попала ей в ноздри.
Наконец, они достигли вертикальной железной лестницы.
- И куда теперь? – поинтересовалась Маша. – На крышу? Ты только скажи, мне всё равно деваться некуда. Я здесь одна не останусь.
Андрюша вскарабкался по лестнице, подергал ручку низкой двери и вернулся обратно.
- Заперто, - с сожалением сказал он.
- Какое счастье.
- Мань, неужели тебе никогда не хотелось побывать на крыше? Где мы с тобой вообще бываем? Школа, дом, улица – так и вся жизнь пройдет.
- Я хочу, чтобы моя жизнь прошла спокойно, - пробормотала Маша. – Андрюш, ну теперь-то мы возвращаемся, да? Да?
- Ага… Еще только пять минут.
Взяв обратное направление, Андрюша приступил к более подробному осмотру чердака. До этого он, видимо, просто знакомился с местностью. Обычно Маша восхищалась любознательностью брата, но сейчас ей было не до восхищений. Андрюша старательно заглядывал во все пыльные уголки, толкал все двери, а у Маши уже звенело в ушах из-за электрического гудения.
- Андрюша, ну что ты пытаешься найти? – слабым голосом спросила она. – Если технологическую шахту, в которую можно упасть, то мы ее, кажется, только что прошли.
Андрюша встал под лампой и вытер руки об штаны.
- Не знаю, что я хочу найти, - сказал он. – Но я знаю другое. У этого чердака есть какая-то тайна. И, раз уж мы с тобой здесь…
- Ищи дальше, - обреченно кивнула Маша. – Когда найдешь, скажешь.
Через несколько секунд Андрюша уже взбирался по трубам, пытаясь заглянуть в темное окошко. Маша подошла к нему и встала рядом. Электрическое гудение усилилось.
- Андрей, ну там-то тебе что понадобилось?
- А вдруг то, что здесь живёт, смотрит на нас с другой стороны в окно?
Маша поняла – у брата разыгралась фантазия. Да что уж там – разыгралась! Разошлась не на шутку. Такое с ним бывало, если он прочитывал сразу очень много книжек.
В машинном отделении снова ухнуло. Вроде бы механизмы проверяли сами себя на работоспособность.
Загудело сильнее. Это уже было слишком громко. Это уже было ненормально.
- Андрей, спускайся! – позвала Маша. Но брат сам всё слышал, и ему это тоже не нравилось. Он медленно сползал к полу, стараясь не промахнуться мимо трубы.
Гудение сменилось оглушительным треском – и лампы погасли.

Чердака больше не было. Остался непроглядный мрак, пропитанный запахом бетонной пыли. Удивительно, но в этом мраке Маша и Андрюша прекрасно могли видеть друг друга. Как только освещение пропало, заложенные еще при рождении локаторы установили двустороннюю связь между братом и сестрой.
Но заблудившиеся в ночном небе самолеты тоже могут видеть друг друга на радарах – и не найти дорогу к аэродрому.
Андрюша слез с трубы и стоял теперь совсем рядом с Машей. Она нашла его руку и вцепилась в нее.
- Мань, ну пальцы же у тебя холодные, - шепотом сказал Андрюша.
- А чего ты шепчешь?
- Не знаю. Что-то случилось с электричеством.
- Могу заметить! Но что именно? И почему именно сейчас, когда мы здесь?! Надо выбираться на лестницу! Как мы найдем выход?
- Да очень просто. Мы стоим около стены. Выход спереди и справа от нас. Будем аккуратненько двигаться по стеночке, до угла, а там как раз и будет лестница.
Маша подумала: если свет отрубился по всему дому, на лестнице очень легко будет свернуть себе шею. Андрюша подергал ее за руку.
- Пошли, Мань. Держись за меня. Старайся ни обо что не споткнуться.
Маша и так старалась изо всех сил. Ей казалось – в темноте трубы расстыковываются, бесшумно сползаются к ним, группируются вокруг, откуда-то протягиваются руки… Она почти завизжала, когда неожиданно в голову пришла новая мысль:
- Эй! – крикнула она. – Тут есть кто-нибудь?!
Кто-то мог увидеть, как они пришли, мог прокрасться за ними и опустить рубильник на распредщитке. Чтобы испугать. Чтобы подростки больше не баловались.
Мрак промолчал в ответ. Но где-то недалеко лязгнул металл.
- Что… что это было? – дрожащим голосом спросила Маша. Она понимала – Андрюша этого знать не может.
- Возьми себя в руки, Мань, - голос у брата был относительно твердый, но Андрюша умел сохранять видимость спокойствия. И это совершенно не значило, что ему действительно спокойно.
- Здесь совсем близко, - сказал Андрюша, когда они, прижимаясь к стене, преодолели еще несколько метров. – Было б светло – за полминуты дошли бы.
За двадцать секунд, мысленно поправила брата Маша. Проблема в том, что на чердаке вовсе не светло.
Угол. Стена здесь уходила в сторону не под прямым углом, а скосом – градусов в тридцать. Отсюда они уже увидели бы лестницу, если б свет погас не только на чердаке. Но его, похоже, действительно не было во всём доме. Именно сейчас Маша всё-таки вспомнила, что она заметила, когда они вошли на чердак. Пустой дверной проём в скошенной стене. Он должен быть где-то рядом. Маша уже раскрыла рот, чтобы предупредить Андрюшу, но успела только сказать: «А…».
Потеряв равновесие, Андрюша провалился в пустоту.
Звук падения.
Маша отскочила от стены, будто получив удар током. Если бы под ноги ей подвернулась одна из труб, она бы просто разбила себе голову. Но трубы остались сзади.
- Андрюшка! Ты… ты там?
- О, черт, - ответил брат. Судя по всему, он пытался встать. – Мань, здесь дыра в стене.
- Андрюш, выходи оттуда! Выходи скорее!
- Я пытаюсь…
Дальше всё было очень быстро.
Из проёма потянуло холодным сквозняком, будто там заработала турбина.
Андрюша вскрикнул. Что-то длинное, гибкое со свистом рассекло воздух. Чиркнули по полу подошвы ботинок – словно Андрюшу сильно рванули за воротник.

[rpoM]

- Маня, БЕГИ!!! Оно здесь!!! Оно меня держит!!!
Маша не могла бежать. Тело налилось свинцовой тяжестью.
Поток холодного сквозняка толкнул ее в грудь.
Чердак залило ослепительно-белое зарево – это перед глазами Маши рассыпались звёздочки.
По стенам застучало, заколотило – так бывает, когда начинается сильный дождь. Режуще запахло кровью. Стук сменился громкими шлепками.
А ТАК БЫВАЕТ, КОГДА МАМА БРОСАЕТ НА СКОВОРОДКУ КУСКИ ОТБИВНОГО МЯСА.

А потом струя горячей жидкости плеснула Маше прямо в лицо.


- После того, как мы похоронили Андрюшку – а от него и остались-то голова и ноги, гробик получился даже меньше Светкиного – родители как бы помирились. Они понимали – если бы не их дурацкая склока, мы сидели бы дома и нас не занесло в ту многоэтажку на пустыре. Конечно, они тоже жутко переживали, но старались поддерживать друг друга, ну, и меня, конечно же. Какое-то время они думали, что у меня заторможенность психики, потому что я не плакала и… оставалась всё такой же спокойной – ну, кроме момента, когда я прибежала, вся забрызганная Андрюшкиной кровью. Но у меня не было заторможенности – у меня наступил настоящий шок. Я никак не могла осознать, что потеряла брата навсегда. Я восприняла это так: да, страшно, да, Андрюшка погиб – но он ведь оживет? Я убедила себя в этом и старалась жить, как обычно: ходила в школу, делала уроки… Ну, а потом родителей тоже не стало. Они оставили меня у тётки, на пару дней, а сами поехали в Орёл, к бабушке. Отец вёл машину и не справился с управлением. На повороте их «копейка» вылетела на встречную полосу и врезалась в трактор.
- Ужас какой, ничего себе… - мужчина выглядел потрясенным. – Получается, я совсем не в курсе твоего прошлого. Ты рассказывала, что твой брат погиб… и твои родители… но чтобы ТАК… Почему ты раньше молчала?
- Тебе это не нужно, - она откинула светлый локон, упавший на глаза. – Моё прошлое – это мой кошмар. Моя боль. Говорят, что любовь – это когда можешь разделить свою боль с любимым, и станет легче. Но легче не станет, поверь мне. Я очень любила Андрюшку, и за секунду перед тем, как его кровь обрызгала мне лицо, я успела почувствовать, КАК ему больно. Всего лишь на момент – а помнить буду всю оставшуюся жизнь. У меня даже искры из глаз посыпались. Я и сегодня не должна была тебе ничего говорить. Прости меня, мой хороший.
Они улеглись, пытаясь заснуть, но сон не приходил. Женщина лежала, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Ее память вновь и вновь проигрывала ту жуткую сцену на чердаке многоэтажки.
В последний миг своей жизни брат цеплялся за ее сознание, как умирающий судорожно стискивает руку сидящего рядом близкого человека. На волнах запредельной частоты оцепеневшая в темноте девочка перехватила его страх, его боль, его обрывающееся дыхание. И она… не справилась. В мозгу что-то перещелкнуло, она оттолкнула брата.
И это, наверное, к лучшему. Ведь в следующее мгновение он был уже мёртв – и, как знать, какую еще информацию она бы могла… перехватить?
Впрочем, пока приём не успел прекратиться, на какой-то другой частоте она услышала еще ЧУЖОЙ голос. Голос, обращавшийся к ней.

Вечером следующего дня Маша решила заехать за мужем на работу и забрать его домой. Позвонила ему на сотовый – он сказал, что на вызове, и продиктовал адрес.
Маша раскаивалась, что своей историей и фантастическими теориями лишила мужа ночного отдыха. Это она на своих нервах может обходиться без сна. Он – другой. Он много работает, ему надо содержать их маленькую семью. Он должен хорошо высыпаться.
«Маленькая семья»… Между двумя переключениями передачи Маша положила ладонь на свой живот, ласково его погладила. Скоро в их семье станет больше на одного человечка. Муж еще не знает об этом, но он тоже очень ждет. Он будет просто счастлив, когда узнает.
Она обязательно скажет ему об этом завтра.
У них всё будет хорошо.
Вот только почему всё сильнее предчувствие, что будет ПЛОХО?
Маша озадачено взглянула на светофор. Она готова была поклясться, что он сверху вниз дал три красных света подряд. Впереди замигал аварийкой автобус. Маша объехала препятствие и продолжила путь. Оставалось недалеко – она знала этот район.
…У подъезда панельной высотки она заметила коллегу мужа и махнула ему рукой, выходя из машины.
- Уже закончили, Серёж? – спросила она.
- Привет, Маша, - Сергей улыбнулся ей и поправил лямку комбинезона. – Витюха там еще, наверху возится. Велел тебя встретить. Задержались сегодня. Ну и здоровый девайс нам подогнали – пока из упаковки вынули, пока вчетвером еле до машинного отделения доволокли… - он мотнул головой куда-то за спину. - Да еще без инструкции – хорошо, Витюха разобрался, что к чему.
- Здоровый… девайс? – переспросила Маша. У нее запульсировало в висках. – Се… Серёж, какой… что за девайс?
Сергей пустился в объяснения, но она вдруг перестала его слышать. Только видела боковым зрением, как шевелятся его губы. Но смотрела она на другое.
Вплотную к подъезду стояла разорванная картонная коробка, большая, метр на полтора. Обычная коробка, серый картон.
А сбоку надпись черным маркером: «ОТК Главный завод».
Буквы еще плавали перед ее взглядом, когда Маша, оттолкнув замешкавшегося Сергея, бросилась в подъезд. Она вдавила кнопку вызова лифта – но лифт не работал (ведь сейчас Виктор монтирует оборудование наверху!) – и тогда она побежала по лестнице. Она бежала, спотыкаясь, ловя рукой перила, а навстречу ей уже нёсся страшный, на высокой ноте, рвущийся на лету крик. Родившись где-то в недрах чердака, он повторял все лестничные повороты и неумолимо приближался к Маше.
Но боль успела первой – Маша еще не услышала крик, а ее тело уже словно кромсали на части стремительно вращающиеся лопасти пропеллера.
Глаза заволокло мутной пеленой, и Маша упала на ступеньки.

©Олег Новгородов

[Angel]

ужас...терь спать не буду..

[Phantasya]

Поверить не могу, что я это прочитала.... Длинный такой рассказик... Интересно.

[Bethany]

Моим сверхреалистичным мозгам сразу захотелось узнать две неточности - 1)чего ей там голос сказал, 2)зачем она туда поперлась, раз уж мужик орал так,3)что за мужик дурной, только недавно ведь она ему рассказала про кошмар с агрегатом, а его не насторожила печать этого главного завода.
И вообще, Серег, слишком сильно этот рассказик напоминает детские страшные истории про красные руки и черные шторы;)

[rpoM]

по поводу 1-го пунктика - какой голос? Когда именно?
по поводу 2-го пункта - а может, она предупредить кого-то хотела
по поводу 3-го пункта - это ж не тот мужик был, которому она историю рассказывала :)

Я ж написал, что сказочка :)

[Angel]

Как не тот? Вы хотите сказать, что погиб не тот мужик? я была уверена, что тот, кому рассказывала!

[Bethany]

1 - Впрочем, пока приём не успел прекратиться, на какой-то другой частоте она услышала еще ЧУЖОЙ голос. Голос, обращавшийся к ней.

2 - кого уж предупреждать, если он уже орет?)))
3 - мужу рассказала, и муж же агрегат настраивать полез

Серег, ты не подумай, я не спорю, я обсуждаю просто!:shy:

[ZaraZZZa@]

бррр жестоко чего-то для моей неокрепшей детской психики :)

[rpoM]

Лен, чего мне обижаться, не я же автор. Спишем твои вопросы на лихую закрученность сюжета ;)

[rpoM]

Звонок в дверь среди ночи - штука не особо приятная. Я открыл глаза, пытаясь сообразить, а не сон ли это. К сожалению, это был явно не сон. Проснувшись где-то на половину, я прихватил из ящика шкафа газовый пистолет и вышел в прихожую. В дверной глазок я увидел человека, в котором узнал своего соседа из квартиры напротив Валеру Ахметзянова - местного алкоголика. Он как-то нервно прохаживался по коридору, дымя сигаретой.

- Тебе чего, Валера? - хриплым голосом спросил я, приоткрыв дверь. - Водки у меня нет, если ты по этому вопросу.

- Да иди ты на фиг со своей водкой! - ответил он. - Слушай, у меня над головой уже часа полтора кто-то чем-то колотит, спать не дает. Давай на чердак поднимемся, посмотрим, что это за падла шизанутая. Ты же со стволом?

- Ага, с газовым, - кивнул я. - Ладно, обожди, пойду хоть штаны надену.

Наши квартиры располагались на последнем этаже пятнадцатиэтажного жилого дома с десятью подъездами. Чердак действительно находился прямо над нами. Мы поднялись по черной лестнице и остановились перед решетчатой дверью, запертой на висячий замок. Валера открыл его каким-то хитроумным приспособлением, сильно напоминающим отмычку, и толкнул дверь, которая с металлическим скрежетом повернулась на петлях. Огромный чердак со множеством конструкций - машинными отделениями лифтов, вентиляционными шахтами и сплетениями водопроводных труб - тускло освещали свисающие с потолка лампы. С того места, где мы вошли (подъезд у нас был последний) нельзя было сказать, есть ли кто-нибудь на чердаке или нет.

- Ты иди сзади, - сказал Валера. - В случае чего - подстрахуешь. Ствол наготове держи.

Я и так держал свою газовую пушку наготове, поскольку неестественная тишина чердака, нарушаемая лишь изредка доносящимся снизу шумом проезжающих машин, сразу начала действовать мне на нервы.

Нам потребовалось около десяти минут, чтобы пройти чердак от первого подъезда до последнего. Осмотр ничего не дал: если кто-то и находился здесь до нашего появления, то уже сделал ноги: я насчитал шесть открытых выходов на черные лестницы. Когда мы вернулись в исходную точку - к машинному отделению нашей секции, Валера достал из кармана своих спортивных штанов пачку «Золотой Явы», протянул мне сигарету и закурил сам. Некоторое время он оглядывался по сторонам, будто прикидывая что-то, а потом, обойдя машинное отделение справа, остановился в двух шагах от его стены и слегка потопал ногой по полу.

- Вот где это, - сказал он.

- Что - это? - не понял я. - А, твой потолок? Ты думаешь, стучали здесь?

- Не знаю. Вроде по какой-то железке стучали.

- Да тут железа вокруг - хоть ледокол строй. Может, как раз его-то и…

Мою плоскую полуночную остроту прервал звук - приглушенный, словно идущий откуда-то издалека. Валера вздрогнул, да и я тоже. В следующую секунду я уже не сомневался - кто-то стучал, причем именно чем-то железным по чему-то железному. Источник звука сразу бросился нам в глаза - это была квадратная стальная труба вентиляционного канала, пронизывающая здание насквозь до первого этажа.

Кто это и где стучит, я даже гадать не стал. Я только прикинул, что резонанс, видимо, выносит звук до верхней оконечности трубы - как раз в том месте, где находится валерина квартира. Да, ничего странного, что Валера не может уснуть - звучать это должно громко.

Интересно, слышат ли его валерины соседи из нижних квартир?

Я посмотрел на Валеру. Он угрюмо курил, рассматривая трубу вентилятора.

- Чего ты маешься? - спросил я. - Позвони в ЖЭК этот гребаный. Или уж сразу в милицию.

Валера бросил на меня хмурый взгляд.

- Да звонил я уже, - неохотно ответил он. - Ты думаешь, это в первый раз? Недели три такое дерьмо творится, по ночам. Я и в ЖЭК звонил, и участковому. Знаешь, что они мне сказали? - Он с размаху ткнул окурком в стену. Посыпались искры. - Ты, говорят, ненормальный, никто там стучать не может. Прикинь, да? А это тогда что?

- Не знаю, - честно сказал я. - Во всяком случае, не твой глюк. Слушай, а ты с соседями не разговаривал? Может, ремонт у кого? Знаешь, эти «новые русские» - их же время суток не колышет…

Валера помотал головой.

- Нет. Никто ничего не слышит. Хрен его знает, почему. Или боятся жаловаться…

- Не исключено, - согласился я и направился к выходу с чердака.

[rpoM]

На следующий день мне позвонил на работу бывший однокурсник Ромка. Я ужасно удивился, главным образом тому, откуда он узнал мой рабочий телефон. Но Ромка на этот вопрос пробормотал что-то загадочно-неразборчивое и предложил встретиться попить пивка возле института.

Проблема Ромкиной осведомленности занимала меня целый день вплоть до того, как мы уселись напротив исторического факультета и закурили (точнее, я закурил, поскольку Рома еще в институтские годы вел здоровый образ жизни). Первое, что он мне сказал, было:

- Слушай, что это у тебя за манера - шляться ночью по чердаку, который твой полоумный сосед к тому же взламывает отмычкой?

- Ах, ну да, - ухмыльнулся я. - Ты же у нас ведь в чекаго работаешь. Совсем ты, Ромик, не по специальности пошел.

- Видишь ли, - он пожал плечами. - Учить детей истории - дело, конечно, важное и нужное, но для меня это как-то не интересно. А вот махать кулаками и быстро бегать я всегда хорошо умел.

- Ты теперь и с турником справляешься?

Рома сделал недовольное лицо.

- Слушай, не надо вот этого. Мы тут зачет по физподготовке сдавали, так я с этого турника чуть головой не навернулся.

- Надо же… Кстати, за кем ведется наблюдение - за мной или за Ахметзяновым? А наблюдаешь ты сам?

- Я к этому вообще отношения не имею, - ответил Рома, отбивая крышку у пивной бутылки. - И ничего про это не знаю. Поэтому могу рассказать тебе… чисто по дружбе, только учти - никаких статей в твоем журнале! Ты ведь журналист?

- Ответственный редактор, - кивнул я. - Ну, так о чем это ты не знаешь, но можешь мне рассказать?

- Короче, слушай сюда. Лет двадцать назад, при советской власти еще, на том месте, где сейчас ваш дом, строили под землей станцию для секретной линии метро. Правительственной линии. Сечешь?

- Вроде того, - кивнул я. - Только я думал, что эта линия под Раменками идет…

- Ну, правильно, лохам так и надо думать. - Ромка самодовольно хмыкнул. - Ладно-ладно, не делай морду кирпичом, я не про тебя. Объект был режимный, туда пригнали отдельную роту стройбатальона КГБ. Естественно, вбухали немереные бабки. Но через три месяца строительство почему-то законсервировали, а потом вообще закрыли станцию - то, что успели сделать. По этому поводу даже комитетчики ничего не знали, только слухи ходили такие, что либо там тектонический сдвиг пошел, либо подземный водоем обнаружили. А еще один вариант - выброс радиации. В общем, одно хуже другого, а что на самом деле было - никто не в курсах. И почти сразу там начали строить вашу многоэтажку, причем часть фундамента легла чуть ли не прямо на платформу этой недоделки. Так вот, насколько я понимаю, где-то в доме есть коммуникация, через которую можно туда попасть. Естественно, ведется скрытое наблюдение за техническими помещениями, в том числе за чердаком, и всех подозрительных оттуда выдворяют. Вот почему у вас на чердаке бомжи не кантуются. Кстати, ты заметил, какой там идеальный порядок?

- Бомж не пройдет, - поддакнул я.

- И никто не пройдет. Так что вам с этим Ахметзяновым еще повезло, что вас не прихватили. А могли… Так что послушайся доброго совета и не лазь, куда не след. На хрена вы туда вообще поперлись? Анашу курить?

Было видно, что Ромка говорит на полном серьезе.

- Я анашу не курю, - сказал я. - А чего поперлись - так Валера меня среди ночи поднял и говорит: давай сходим, посмотрим, стучит кто-то. Там, случайно, не подземку эту ремонтируют?

- Вполне может быть, - согласился Ромка. - Не исключено, что действительно ремонтируют. Ты Ахметзянову намекни, чтобы заглох и не высовывался, ему это меньше всех надо. Долго стучать не будут, постучат и перестанут.

- Намекать - это уже ваша работа, - мрачно ответил я, вставая с места. - Я, наверное, вообще оттуда съеду.

- Чего это так? - не врубился Ромка.

- Чего-чего! А тектонический сдвиг, а подземные пустоты с водоемами, а радиация? Не люблю я такие сюрпризы.

- Так по всему городу то же самое. И по всей стране.

- Ты меня убедил, - сдался я. - Придется, наконец, сделать себе загранпаспорт.

[rpoM]

После этого разговора я несколько дней чувствовал себя очень неуютно. Во-первых, мне совершенно не понравилось то, что я привлек к себе внимание Ромкиных коллег по суровой и секретной работе. Во-вторых, меня абсолютно не порадовало то, что бывший однокурсник сообщил мне о постройке нашего дома. Порой мне начинало мерещиться, что у меня выпадают волосы и ломит все тело, а иногда я просыпался ночью в холодном поту, увидев во сне, как наш дом мгновенно исчезает под землей, провалившись в огромную тектоническую пустоту.

Валера меня больше не беспокоил, хотя его самого, похоже, беспокоили, и еще как. Теперь он по ночам пил водку, а днем отсыпался - как я понял с его слов, в дневное время стука слышно не было. Ума не приложу, на какие деньги он жил. Кажется, ему что-то подкидывала бывшая жена - после развода она наладила неплохой бизнес. Одним словом, нормально мужик устроился. Как-то, с некоторой завистью размышляя об этом, я далеко за полночь возвращался со встречи со своей бывшей женой, и, выходя из лифта, обнаружил на лестничной площадке Валеру, с сигаретой в одной руке и с бутылкой пива - в другой.

- Здорово, - поприветствовал меня Валера. - Пивка выпьешь? - Судя по висящему в воздухе запаху перегара, он находился в процессе приема своей ночной дозы, но по нему это не было заметно - даже язык не заплетался. Крепкий парень.

- Пивка? - я вспомнил, что завтра воскресенье. - А у тебя есть?

- Обижаешь, старик. Давай, заходи.

Характерный железный стук я услышал, еще не успев переступить порог его квартиры.

Валера провел меня на кухню и достал из-под стола две бутылки «Очаковского». Похоже, у него был целый склад пива - затарился, чтобы не бегать в ночной ларек.

- Стучат? - осведомился я.

- Не слышишь, что ли? - ответил Валера вопросом на вопрос.

- Да я не про то тебя спрашиваю. Каждую ночь?

- Ну. Ночная смена у них, что ли? - обреченно вздохнул он.

Я сразу вспомнил свой разговор с Ромкой.

- Даже если и ремонтируют что-то - не будут же они до скончания веков этим заниматься. Скоро перестанут.

- Ага. Если только это люди стучат, - в его тоне проскочила какая-то зловещая нотка, но я не придал этому значения - когда человек хронически жрет по двенадцать часов в сутки, неудивительно, что у него всякий бред на уме.

- А не люди и не стучат, - отрезал я. Заметив на холодильнике фотографию в деревянной рамке, я воспользовался поводом сменить тему. - Это чего - ты в молодости?

Валера снял фотографию с холодильника и протянул мне.

- Яволь. Армейская фотка. Наша рота… - он начал перечислять ничего не говорящие мне фамилии.

- Где ж ты служил-то?

- Э-э, братишка… Ну, в спецназе! - Валеру явно потянуло на пьяные понты - спецназовец из него, как из Моники Левински балерина.

- Антитеррором занимался? - подколол я его.

- Да не, - он махнул рукой. - Я по другому делу… Строитель я был.

У меня вдруг мелькнула смутная догадка.

- Спецназ по строительству? Это как называлось-то - спецстройбат? И чего ты такое строил?

- Ты только не трепись никому… - Валера одним глотком ополовинил бутылку. - Секретные объекты. Метро прокладывали, для кремлевских всяких. Только не трепись, понял?

- Не буду трепаться. И где?

- А что? Тебе вот всё покажи да расскажи! Не знаю я, где!

- Как так? - Уж если я до кого-нибудь докопался, остановить меня сложно.

- А так! Нас же в закрытом транспорте привозили. Мы даже и не видели, куда едем.

Вот оно в чем дело, подумал я.

- Ну, а станции ты тоже строил?

- А как же. Станции техобслуживания, депо. Без них-то как? Слушай, - Валера вытряхнул из пачки сигарету. - А че это ты все расспрашиваешь? Ты, случайно, не на Моссад работаешь?

- На Моссад - не работаю. Просто хотел убедиться в одной вещи.

- Ну и как? Убедился?

- Убедился. Похоже, одну из станций ты построил прямо здесь, - я ткнул пальцем в пол. - Под домом.

Мне до сих пор становится не по себе, когда я вспоминаю об этом. Но после моих слов Валера побледнел и грохнулся в обморок.



За следующую неделю я чуть не сломал себе мозги, думая о том, что может быть связано у Валеры с недостроенной станцией кремлевского метро - не считая того, что он сам работал на строительстве. Единственное, что мне пришло в голову - станцию могли законсервировать по каким-то другим причинам, не относящимся к геологическим помехам. Но по поводу этих причин у меня не возникало ровно никаких идей. Что касается Валеры, то после своего позорного обморока он напрочь перестал со мной разговаривать, даже не здоровался.

Через своих знакомых я вышел на фирму «Сибирские меха», которую возглавляла бывшая жена Валеры. Я полагал, что, если уж она так о нем заботится, что даже выплачивает ему алименты, то с ней, наверное, можно поговорить о его странном состоянии, вызванном непонятными ночными стуками. Возможно, она что-нибудь для меня прояснит.

Валерина жена оказалась совершенно не похожа на «рашн бизнес-леди»: типичная чукча или бурятка, в общем, Анита Цой. Она несколько напряглась, когда я попросил ее сохранить нашу беседу в тайне, но расслабилась, узнав, что речь пойдет о бывшем муже.

- К сожалению, я мало знаю о Валере, - сказала она мне. - Я понимаю, вы, как журналист, рассчитываете в этом случае на какой-то любопытный материал. Но Валера очень скрытный. Тем более, мы поженились лет через десять после того, как он демобилизовался. Хотя, мне действительно известно, что он работал на каких-то секретных объектах. И вот еще что, совсем забыла… У нас часто бывали валерины приятели, в том числе и армейские. Как-то раз один из них проболтался мне, что на последней стройке Валера здорово отличился, в переносном смысле, естественно, поскольку его оттуда выгнали и даже чуть не отдали под трибунал. Собственно, на этом его служба в армии и закончилась… А что касается этих звуков… вы сами-то их слышали?

Я кивнул.

- Уж тут я ничего сделать не могу. Это сейчас повсюду. А потом, Валера пил, пьет, и будет пить. Правда, человек он хороший, так что я стараюсь ему как-то помочь. Но этот ваш вопрос уже не ко мне, а, скорее, к психиатру. - На столе у нее запищал мобильный телефон, и она сделала недвусмысленный жест рукой, давая мне понять, что разговор окончен.

Вернувшись домой, я взял блокнот и записал в него все имеющиеся в моем распоряжении факты. Вот, что у меня получилось:

1. Службу в армии Валера Ахметзянов проходил в стройбате, обслуживавшем КГБ.

2. В основном ему приходилось заниматься строительством специальных линий метрополитена, предназначенных для секретных целей.

3. Последнее (предположительно) строительство, в котором В. Ахметзянов принимал участие, велось на территории, где позднее был построен жилой дом. Примечание: В. А. было неизвестно, где территориально ему приходится работать.

4. Во время строительства В. А. совершил некий проступок, за который был отстранен от работы, причем с угрозой трибунала. Вскоре после этого (?) строительство было остановлено, а еще через некоторое время станцию закрыли.

5. В настоящее время В. А. проживает в указанном выше жилом доме, и не может уснуть по ночам, поскольку ему мешает стук откуда-то сверху. Примечание: соседи этого стука не слышат. + Примечание: до недавнего времени В. А., очевидно, не знал о том, что под домом располагается та самая недостроенная станция.

[rpoM]

Что, собственно, могло произойти там, на строительстве секретного объекта? А, может быть, по вине Валеры возникло какое-то неустранимое разрушение конструкций? Но как это случилось? Чем больше я думал об этом, тем яснее становилось: единственный человек, который может ответить на эти вопросы (если не считать спецслужбистов, непосредственно командовавших строительством) ¾ сам Валера. Вот почему, ложась спать гораздо раньше обычного, я поставил будильник на час ночи - я планировал как бы случайно встретить Валеру на лестничной клетке во время курения, и, если получится, спросить его кое о чем.

Когда я проснулся, до моего слуха донесся грохот закрывшейся двери. Значит, Валера уже покурил. Выждав минут двадцать - стандартный интервал валериных перекуров, я прихватил свои сигареты и вышел в лифтовый холл. Мой расчет оказался абсолютно точным - Валера появился почти одновременно со мной, не просто появился, вылетел как пуля. Из его квартиры отчетливо слышался железный стук.

- Ездил к моей бывшей? - без всякого вступления довольно злобно спросил он.

- Так она тебе протрепалась? - зевнул я, прикидывая, как мне быть, если агрессивное настроение Валеры выльется в какие-либо конкретные действия. Но ему явно было не до действий: хотя он и встал почти вплотную ко мне, смотреть на него было попросту жалко.

- Ладно, - прошипел он. - Раз уж тебе так надо совать во все свое журнальное рыло, так я тебе расскажу… кое-что. Смотри только, не пожалей.

Он трясущимися пальцами вставил в зубы сигарету и чиркнул зажигалкой. Некоторое время тишина спящего подъезда нарушалась лишь потрескиванием лампы дневного света. Потом Валера заговорил - отрывисто, бросая фразы, словно сам не желая их слышать.

- У нас в роте прапорщик был… Вот ты не служил в армии. А то знал бы, что такое прапорщик… Бывают сволочи, звери бывают, а был еще наш прапор Филинов. Первые полгода, как я к нему после учебки попал, трое пацанов из-за него повесились - во, какой мужик был! Чуть что - мог нос сломать, а доской по роже кому съездить - так это у него любимая хохма была. Я сам от его приколов два раза в госпитале опухал. И, главное, ничего ему сделать не могли, потому что маршальский внучок. Но, правда, мозгов у него вообще никаких не было, так что он даже за дедулю-маршала нового звания так и не получил. А от этого еще больше зверел.

У него единственный кайф был, кроме как отлупить кого, - техникой он увлекался. А работали мы в таких местах, что техники у него было выше головы. Он и нас пасти успевал, чтоб не дай бог никто не покурил полминуты, и гайки какие-то крутил постоянно. Особенно в метрошных поездах разбирался. Дурак дураком, а поезд этот наизусть знал, как устроен.

Меня Филин, конечно, тоже доставал, не меньше, чем остальных. А я, как видишь, сам жлоб, других жлобов не признаю. Как-то раз я в самоволку ходил, а когда вернулся - Филин меня первым встретил, прямо на КПП. Вот там мы с ним, короче, и сцепились. Не слабо так сцепились, разнимать пришлось. Пока нас разнимали, я Филину хороших навалял. А ночью он меня в коридор вызвал, и с ним двое дружков было - прапор еще один и сержант какой-то. С дубинками. Такую котлету из меня сделали - я думал, сдохну. Две недели провалялся в госпитале, а когда вышел, наших как раз послали депо кремлевское строить.

Я-то и не знал, что мы, оказывается, вот здесь прямо и строили. Нас привозили закрытыми грузовиками, выпускали только на огороженной территории. Ну, и меня посадили на кране ездить. Такой вагон, и на нем кран с крановщиком. Я быстро сообразил, как мне Филина подставить. Филин, естественно, тут же был, командовал. Орал, как падла, я уж думал - потолки обвалятся.

Однажды, когда десятиминутный перерыв был, я кое-чего у себя в кабине с проводами нахимичил, и одна подсветка внизу вагона стала мигать. И, слушай, вот ведь фигня какая вышла: на самом-то деле я и не рассчитывал всерьез, что всё получится. Смотрю - а Филин под вагон ко мне лезет, с разводным ключом. Он же, козел, на порядке был помешанный. У меня рука как-то сама рычаг сдвинула, и вагон вперед подал. Немного совсем, но Филину хватило. Мне всю лобовуху кровищей забрызгало.

Мужики сбежались, вопят, я тоже выскочил, делаю вид, что у меня истерика. Кто-то в кабину залез, дал задний ход, и тут мы увидели, что с Филином сделалось. Его выше пупка пополам разрезало.

Меня тут же взяли, отправили на губу, следователь из военной прокуратуры приехал. Но наши все подтвердили, что Филина я видеть не мог, а ему лезть туда не полагалось. Тем дело и закончилось. Я думал, что закончилось.

Догоревшая сигарета обожгла Валере пальцы, он выронил ее на пол и тут же, закурив новую, стал интенсивно затягиваться. Наконец он поперхнулся дымом, закашлялся, и, отдышавшись, продолжал:

- Знаешь, почему закрыли это депо? Вот, как там всё было. Дня через два, когда меня уже освободили из-под ареста, я вышел на работу и опять уселся в свою кабину - кран возить. И вдруг, почти сразу, я услышал - кто-то кричит снизу. Откуда именно снизу, мне видно не было, но я почему-то сразу почувствовал ¾ это из-под вагона. Блин, думаю, вот гадство, неужели еще кого переехал? Вылетаю на платформу, опять все прибежали, и, прикинь, че мы увидели? На тех же самых рельсах лежит Филин, вот как и тогда, разрезанный напополам и кровь стекает по стене. А в руке Филин держит свой разводной ключ, и рукой этой впереди себя шарит. Как будто судороги у него пошли, или не догнал, что помер уже. Тут у меня уже истерика настоящая началась, без дураков. Рванулся я от края платформы, и как заору: «Вы че, козлы, почему его не убрали отсюда?!!!». А ребята странно как-то руками разводят. Ты че, говорят, унесли его сразу, тогда еще, откуда взялся - хрен знает… Ну, сам понимаешь, вниз, к Филину, никому спускаться неохота. Потом приперся дежурный офицер, вот он и слез на рельсы. Потрогал, что там от Филина осталось… аж с лица спал, и тут же с кем-то по рации стал связываться. Нас, всю роту, выгнал наверх. Пока мы во дворе толпились, я у ребят порасспросил… Оказалось, в тот день, сразу, как меня увели, Филина мертвого точно дергать начало, и рукой он перед собой всё щупал. А кое-кто рассмотрел, что в руке он держал свой ключ.

Минут через пятнадцать приехали какие-то мужики в химзащите и рванули вниз, в депо, а нас распихали по грузовикам и в казарму отправили. На следующий день в депо мы уже не работали. А через пару недель прошел слух, что строительство законсервировали и свернули. А всё из-за Филина… Он ведь так и остался там. Убрать его не смогли. Он там теперь навсегда. Поэтому они закрыли депо - работать там, я так думаю, невозможно стало.

Валера уже кричал в голос. Я отошел от него подальше. Меня удивляло, почему еще не вылезли жильцы из соседних квартир.

- Вот и сейчас! Он знает, что я здесь, что слышу его! Он никогда не сдохнет, он ползет, как раздавленный червяк, хочет до меня добраться, и стучит, стучит своим проклятым ключом по рельсу! Ну, что я тебе говорил? Вот, опять, - и Валера указал пальцем на свою полуоткрытую дверь. Похолодев от ужаса, я услышал, как из квартиры доносится мерный железный стук. В следующую секунду Валера сорвался с места и по черной лестнице бросился на чердак.

Естественно, я не побежал за ним. Мне только еще ненормальных алкоголиков не хватало, да и ромкино предупреждение вовсе не казалось двусмысленным. Некоторое время я тупо курил, прислушиваясь. Через пару минут стук прекратился - не знаю, почему, и тут же до меня донесся отдаленный крик.

Я ушел к себе. В ту ночь я долго не ложился спать, но Валера, как я понял, с чердака уже не возвращался.

[rpoM]

Валеру нашли на следующий день двое мужиков из ДЭЗа. Он зачем-то полез в воздуховод, и, не удержавшись - пьяный ведь был - упал вниз. На уровне подвала он врезался в два поперечных железных прута, которые и прекратили его падение. Чтобы его достать, пришлось вызывать службу спасения. Впрочем, спасали не Валеру, а жильцов нашей секции, которые уже начали жаловаться на невыносимый запах в квартирах.

Иногда я думаю - что же, всё-таки, случилось той ночью. В голову мне приходят дикие мысли, но, в свете того, о чем я знаю, они не кажутся мне такими уж дикими. Наверное, удар об арматурины вышиб из Валеры душу, и она упала туда, в закрытое депо. Может быть, прямо на рельсы. И там она лежит в кромешной темноте, и по рельсам к ней ползет, корчась, будто раздавленный червяк… не представляю себе, что ползет. То, что было прапорщиком Филиновым.

Валерина квартира перешла в собственность его бывшей жены, но та в ней не живет, и квартира остается пустой. Иногда по ночам из-за двери доносится стук - как будто железом по железу. Значит, Филин пока не дополз и не нашел бывшего метростроя. Что случится, когда найдет?…

Дальше я стараюсь не думать.

©Олег Новгородов

[Стичик]

Да замечательно написано, дочитал до конца не отрываясь, люблю страшилки в таком духе, спасибо! Прапорщик видимо действительно был черной душой, даже после смерти не успоколся...

[Тина]

читала удовольствием и боялась...

[admin]

Всё прочел - страаашно

[Bethany]

Тут уж я не выдержала и полезла в сеть искать аффтара))) Хочу еще его рассказы. Уже нашла несколько, интересно! Спасибо, Серег,за наводку!;)

[Phantasya]

рассказик прикольный, затягивающий. только я не пойму - почему мне никак не страшно?? ни первый ни этот даже мурашек не вызвали. хотя обычно я очень шугливая... вон, даж сегодня дети бумажными щелкалками до инфаркта чуть не довели...

[Bethany]

От этих двух я тоже не пугалась. А вот есть еще один - там мне вчера вечером не по себе было))))
Ща найду.

[Bethany]

Пока Генка был жив, Фролов никогда не находил с ним общего языка. Попросту говоря, братья друг друга здорово не переваривали. У них это еще в школе началось, а уж в зрелые годы противостояние обрело соответственно зрелую форму.
Неуемный, склонный к авантюрам Генка был полной противоположностью старшему брату, который своей уравновешенностью и занудством доводил Геннадия до исступления. В то время как младший Фролов побеждал на соревнованиях по парашютному спорту и мотогонках, Фролов-старший с непоколебимым упорством трудился над многочисленными и многословными статьями о православии, монархическом будущем России и отрицательной роли жидовства в судьбе простых русских людей. Если совсем уж открытым текстом, Генка отравлял брату жизнь, хотя Фролов и постарался свести общение с ним до необходимого минимума. Но и тут Генка умудрялся чем-нибудь кольнуть братца, и поди объясни ему, что куда важнее донести до массового сознания серьезные мысли, чем каждый день дергать за кольцо парашюта, который однажды возьмет вот и не раскроется.

В конце концов, так и случилось. Генка твердо решил побить какой-то рекорд (Фролов плохо в этом разбирался), но суть в том, что отказали одновременно и основной, и запасной парашюты. Следом должен был прыгать кто-то другой, но Генка – отлично понимая, что разобьется – сообщил по радио: прыжок необходимо отменить, и добавил – с парашютами какая-то проблема, возможен саботаж. Когда Фролову рассказали об этом друзья погибшего, он вовсе не пришел в восторг от такого героизма: вместо того, чтобы молиться перед неизбежной смертью, брат посылал в эфир свои мелочные и суетные подозрения.
В землю Генка врезался на огромной скорости; к тому, что от него осталось, даже насмотревшиеся на смерть люди из аэроклуба решились подойти далеко не сразу. Не было очередного приза – только закрытый гроб и черный мраморный барельеф. На барельефе - изображение ангела, лицо коего имело кощунственное сходство с Генкиным, а под ангелом выбита фраза: «Я вернусь…». Фролов шепотом спросил распорядителя похорон, кому пришло в голову сделать такую надпись, и тот объяснил: это было последнее, что успел сказать Генка перед самым падением. Фролову тогда стало как-то зябко, хотя день был солнечный, летний: какой бы Генка ни был, а всё ж человек, и покоиться ему положено с миром, не под этим жутковатым предречением. Да и сам ангел на черном мраморе наводил на мысли о преисподней: именно оттуда возвращаются такие - потемневшие, закопченные в адском пламени.
Потом гроб опустили в глубокую яму, сверху бросили парашют, так коварно предавший Генку в его последнем прыжке – и стали закапывать.
На поминки Фролов не поехал – никого из Генкиных приятелей он не знал, да и не понравились они ему. Стоят толпой и рассуждают: почему ТАК получилось, и что нужно было сделать, чтобы не получилось ТАК. Вполголоса говорили о виновных в смерти Геннадия, о том, что аэроклуб проводит собственное расследование. Фролов зашел в церковь там же, на кладбище, поставил свечку за брата, помолился и отправился домой.

Дома Фролов долго расхаживал туда-сюда по комнатам и думал о том, как получилось, что вот уже третий человек в их семье отдал свою жизнь небу. Дед был полярным летчиком – не вернулся из полета. Отец – заводской летчик-испытатель, разбился, вырабатывая какие-то рекомендации для линейных пилотов «Ту-134». А рекомендация тут ведь одна: нечего выше своей головы прыгать. Если б Создатель желал, чтобы люди летали, он бы им крылья дал. Была б цель богоугодная – еще бы ладно, но ведь летание всякое – оно человечьей природе противно. Есть же поезда, машины… лошади. На лошади Фролов ездил один раз – вернее, на телеге, в деревне, и нашел это восхитительным. Лошадка – добрая, тянет себе телегу и тянет. А самолет – почти верная смерть, сколько их побилось-то, даже за последнее время. Гарантированная смерть, которой любой мелочи достаточно, чтобы выйти из повиновения.
И нехорошая какая смерть-то – прямо с небес да прямо в ад!
Насчет ада Фролов даже и не сомневался – тому свидетельства имелись. Хотя бы эта история с дедовским последним вылетом: по рации дед передал, что отказали двигатели, машина теряет управление, искать их… и координаты, где искать. Из-за плохой погоды поисковая группа не могла подняться в воздух до самого утра. А утром, сквозь пургу кто-то заметил снижающийся над речной протокой ТОТ САМЫЙ самолет. Поднялся шум, вскоре уже несколько человек рассматривали самолет в бинокли. Но он вошел в последний перед посадкой вираж и исчез в снегопаде, и на земле его уже не увидели. Только порыв ветра донес до наблюдателей рев моторов, который тут же стих.
С одной стороны, считал Фролов, ересь, конечно же. Но с другой – разве те, кого Господь принял к себе, станут появляться перед глазами у живых?
Другая история была связана с погибшим отцом. В ее истинности Фролов был уверен, ибо полагал, что придумать подобное не сможет никто. Якобы на пленке кабинного «черного ящика» - речевого самописца – запечатлелся голос, звучавший уже после выкрика: «Б…, всё, п….ц, земля вот!», ПОСЛЕ падения лайнера. По непонятной причине запись продолжалась уже когда микрофоны прекратили фиксировать грохот и скрежет металла: «Тихо стало» - «Где мы?» - «Ты почему не отвечаешь?!» - «Господи, я ухожу под землю!!! Меня тянет прямо сквозь почву!!!». Дальше голос стихал, удалялся – словно его действительно глушили слои земной породы. Когда летчиков доставали из кабины, у второго пилота не было головы (ее так и не нашли), а отец, занимавший левое кресло, лежал грудью на искореженном штурвале, и лицо его искажал какой-то запредельный ужас. Но ужаснее всего было то, что именно отцовский голос произносил отрывистые фразы об уходе под землю. Словно проваливающаяся в адские недра душа до определенного момента еще достаточно владела покинутым телом, чтобы мимикой выразить свой страх перед неизбежным.
Эти подробности рассказал братьям сослуживец отца, входивший в следственную комиссию. Он же отдал им партбилет, найденный в нагрудном кармане отцовского летного комбинезона.
Именно тогда братья впервые серьезно поссорились. Генке не понравилось утверждение, что отца, бывшего закоренелым атеистом, постигла кара, ждущая любого, кто отверг Всевышнего, и он отправился в ад. И вообще, добавил Генка, летчики не умирают, они просто уходят в полет и не возвращаются. А Фролов-старший невозмутимо ответил, что православие такому не учит. А учит оно тому, что если ты не с богом, значит, ты с диаволом, будь ты хоть летчик, хоть моряк дальнего плавания. Генка разозлился, хлопнул на прощание дверью и ушел, забрав с собой партбилет отца.
«Не возвращаются». Дед-то всё ж таки вернулся почти через сутки после смерти, хоть и ненадолго, а уж отец и вовсе нашел способ прислать жуткую весть о себе. То ли первый в жизни и последний, но отчаянный призыв к Господу сработал, и Господь подарил ему возможность быть услышанным, то ли сам Сатана подшутил так жестоко. А вот когда Фролов представлял себе дедовский самолет, снижающийся к реке сквозь снегопад, ему даже и думать не хотелось, КОГО или ЧТО можно было бы увидеть сквозь лобовые стекла внутри кабины, окажись у наблюдателей на аэродроме бинокли помощнее.

Перед сном Фролов попытался вернуться к незаконченной статье «Семиты, которые купили Россию», но не мог сконцентрироваться на теме. Прошло уже почти десять часов после похорон Генки, а у Фролова перед глазами по-прежнему маячило черное мраморное надгробие с ангелом и с последними Генкиными словами. К естественной горечи потери и боли от того, что брат погиб, так и не приняв Господа, примешивались совсем неестественные страхи. Да еще Фролов не мог забыть фразы, оброненной кем-то из аэроклубовских приятелей Генки после того, как черное надгробие установили на зарытую могилу: «Теперь у него есть крылья». Близилась ночь, в одинокой холостяцкой квартире стало как-то неуютно, чего Фролов, поглощенный своими мыслями о будущем православия, раньше никогда не замечал. Зловещим эхом отдавались незнакомые звуки – не то с улицы, не то из соседних квартир. Только звуки какие-то… не бытовые. Сама собой родилась ассоциация – словно некто пытается проникнуть в квартиру и не может. Почему не может? Кто его знает. Может, не пускает что-то… или час неподходящий. Фролов помолился, чтобы бог не позволил ему увидеть что-нибудь такое, чего видеть совсем не надо.
Прежде чем лечь спать, он прихватил в постель купленную почти неделю назад книжку под названием «Куда мы уходим после смерти». Судя по аннотации, автор подобрал и по-своему проанализировал факты общения с умершими; продавалась книжка у входа в церковь, хотя, по мнению Фролова, подобное чтение не следовало помещать среди душеспасительной литературы. Тем не менее Фролов приобрел ее – автор был известным православным врачом, и его взгляды вполне заслуживали уважения.
Взбив поудобнее подушку, Фролов зажег торшер, погасил верхний свет и, накрывшись одеялом, перелистал страницы. Вчитываться ему пока не хотелось – слишком устал для этого. Он просто рассчитывал, что на скорую руку отыщет что-нибудь авторитетно-опровергающее реальность возвращения с того света. Но оказалось, что проблема подана в совершенно неожиданном ключе. Где-то во второй главе Фролов натолкнулся на следующий абзац, убедивший его не только в том, что автор старательно избегает делать поспешные выводы:

[Bethany]

«Ни один из зарегистрированных случаев, когда умершие «выходили на связь» с нами, пребывающими в мире живых, не позволяет предположить, что имело место обращение к конкретной личности. Даже если говорящий с вами из небытия голос утверждает, что он есть ваш близкий или знакомый человек – не доверяйте ему. Блуждающие в пустоте призраки есть всего лишь отпечаток, слепок с памяти умерших, но ни коим образом это не отпечатки духовные. Вопреки слухам о том, что ушедшие из жизни способны позитивно влиять на нашу судьбу, в действительности ни один такой контакт не закончился хорошо. Все эти беспорядочно пересекающие пространство автономные «банки данных» лишены всяких эмоций: любви, тепла, сострадания. А там, где всего этого нет, генерируются только жестокость и ненависть. Незащищенные силами личностной духовности, эти «образования» инфицируются ненавистью извне. И если некто называет вам своё имя и говорит с вами – не надо обольщаться. Это – не ваш близкий, это только пародия на него (и на его отношение к вам). И помните о том, что, отвечая бесплотному голосу, вы не только обманываетесь, но и подвергаете себя страшной опасности.
…Несмотря на изначальную бестелесность, странники пустоты несут в себе достаточной информационного материала для того, чтобы временно обретать зримую форму. Как правило, это происходит в темноте, когда нет ни малейшей возможности визуально сравнить степень схожести пришельца из тьмы с умершим человеком. Впрочем, в некоторых случаях, если ваше подсознание готово к «усиленному контакту», призраки способны частично воспроизводить ожидаемый облик и даже порой жестко вмешиваться в реальную действительность».

- Черт, зачем я читал это на ночь? – подумал Фролов и тут же устыдился своего богохульства. – Господи, помилуй… - трижды пробормотал он, крестясь. Это немного его успокоило. Поколебавшись, он выключил торшер и поспешно закрыл глаза, пока они не привыкли к наступившему мраку и не разглядели в нем обретающих зримую форму образов.
«Возьми себя в руки, - строго сказал себе Фролов. – Ты – православный христианин, и тебе не страшны никакие бесовские наваждения».
Засыпая, он успел еще услышать, как старые дедовские часы в соседней комнате пробили двенадцать раз.
Спалось ему совсем плохо. Даже во сне он чувствовал, как темнота плотно подступает к нему. Проснувшись, Фролов торопливо нащупал выключатель торшера, но даже при свете не увидел никого постороннего рядом с собой. Хотя он мог бы поклясться, что, перед тем, как щелкнул выключатель, какая-то тень мелькнула напротив кровати, словно отходя от книжного шкафа. Потревоженный воздух отозвался дуновением холодного сквозняка.
Фролов вздрогнул, пытаясь понять – кажется ли ему это, или на самом деле в комнате есть кто-то кроме него.
Он встал, включил люстру и снова улегся под одеяло. Подумал, взял с тумбочки лежавшую раскрытой книжку «Куда мы уходим после смерти…» и озлобленно швырнул ее в угол – улетая, книжка издевательски вспорхнула страницами. Неправильная книжка, обманула его ожидания. Накрыв голову подушкой от яркого света (он надеялся, что это временное неудобство), Фролов опять задремал.

Но свет ему не помог – едва только он погрузился в сон, как кошмар не замедлил к нему явиться.
Собственно, ему снилось, что он открывает глаза и видит: люстра и торшер почему-то выключены, и в комнате вновь царит непроглядный мрак. Постепенно глаза его начинают различать во мраке контуры обстановки… и очертания чего-то, обстановке не принадлежащего. Еще несколько секунд – и стоящая у книжного шкафа черная фигура проступила почти отчетливо. В тот же миг Фролов ощутил резкий запах сырой могильной земли. А затем черный силуэт в двух шагах от кровати прорисовался окончательно, и даже Фролов понял, что видит перед собой человека в скафандре и гермошлеме.
- Генка? – охрипшим голосом спросил Фролов.
Фигура подалась вперед – это стало ясно по тому, как она увеличилась в размерах, чудовищным образом повторяя изображение ангела на черном мраморе. А потом мертвую тишину нарушил кожаный шорох, и за спиной фигуры расправились чудовищные, без перьев, поблескивающие иссиня-черным крылья. Крылья раскинулись, фигура взмыла в воздух и зависла над кроватью, всего в полуметре от лежащего с вытаращенными глазами Фролова. Летун висел почти неподвижно, как будто вглядываясь в лицо Фролову, и чуть поворачиваясь из стороны в сторону. При этом крылья неуловимо взмахивали, касаясь стен комнаты, и звук получался такой, словно скрежетала чешуя.
- Господи помилуй!!! – завопил Фролов и вскочил на постели, роняя подушку.
Весь включенный свет горел. Это был просто кошмар.
Просто кошмар? - недоверчиво переспросил себя Фролов. А тогда… а откуда тогда этот запах сырой земли? МОГИЛЬНОЙ земли, если уж по правде-то.
Хотя за окнами заметно посветлело, и время для появления призраков давно прошло, Фролов знал наверняка – ВИЗИТ состоялся. И визитер, возможно, удалился за секунду до его пробуждения.
Через силу – словно гигантская летучая мышь-вампир высосала из него всю энергию – Фролов поднялся на ноги. Его качнуло – он оперся ладонью о тумбочку. И тут же в глаза ему бросился пол между кроватными ножками и шкафом – то место, которое лежа на кровати увидеть нельзя.
Сначала ему показалось, что там просто навалена груда тряпья. Большая груда тряпья. Он подумал, что это одеяло, сброшенное им же самим. Но «одеяло» смотрелось слишком грязным… и к нему пристали травинки. И это именно от него исходил острый запах земли.
Так и должно быть – перепачкано-то оно землей. Нет, не одеяло, а огромное полотнище.
Глянув на кровать и убедившись, что одеяло-то на месте, Фролов оттолкнулся от тумбочки и приблизился к полотнищу. Нерешительно подцепил его ногой – тяжелый край откинулся, нога зацепилась за длинный жесткий шнур.
Словно прикоснувшись к раскаленному железу, Фролов отдернул ногу и отскочил в противоположный угол комнаты, беззвучно бормоча молитву. Он обращался ко всем богам сразу, сколько их ни есть – лишь бы хоть один его услышал.
Он молился, чтобы тот, кто оставил на полу возле шкафа измятый, грязный от сырой земли и засохшей крови парашют…
…брошенный вчера днем поверх крышки гроба и закопанный парашют…
…хотя бы не надумал вернуться за ним СЛЕДУЮЩЕЙ НОЧЬЮ.


(c)Олег Новгородов

[Сбежавшая из дур]

крсиво

[ZaraZZZa@]

вот щас не страшно) у Грома по страшнее было почему то для меня)

[rpoM]

Федотов часто размышлял о том, куда пропадают вещи. Вернее, нет, он смотрел на проблему значительно шире: он думал, что происходит с вещами в то время, когда на них никто не смотрит. Этот философский вопрос занимал Федотова с того дня, когда он, покурив на кухне, ушел на полчаса в комнату, и, вернувшись, не нашел свою зажигалку. Обыскал сначала всю кухню, затем – всю квартиру, потом обшмонал сам себя – «крикетка» как сквозь пол провалилась. Пришлось прикуривать от спичек, чего Федотов очень не любил. Впоследствии он много и серьезно обдумывал тему загадочных исчезновений, и постепенно в его мозгу сформировалась мрачноватая теория. Наверное, если в помещении никого нету, открывается дверца в потусторонний мир, из нее выскакивает дьявол без лица и начинает скакать по предметам обстановки, оставляя на них невидимые глазу следы, а потом утаскивает зажигалку и дверца закрывается. Если дьявол, например, попрыгает по телефону, обязательно тебе позвонят и сообщат какие-нибудь плохие новости. Конечно, если установить камеры видеонаблюдения или еще что-нибудь в таком роде, дьявол не появится. Или появится, но камера его не увидит. А зажигалка-то пропадет, вот ведь хрень какая!
А еще Федотова очень интересовал парадокс живых мертвецов. Об этом он тоже размышлял много и с удовольствием, особенно в метро, направляясь утром на работу. Живые, точнее сказать – ходячие – мертвецы сладко тревожили его фантазию с самого детства. Правда, лично Федотов ни одного ходячего трупа не видел, но много слышал о них – по телевизору, из разговоров со знакомыми, и еще в книжках читал. На этот счет у Федотова тоже были некоторые соображения, правда, весьма расплывчатые, на диссертацию не потянут, но, тем не менее… Вот как мыслил Федотов. Пока ты живой, твоё тело и выглядит как живое: оно движется, разговаривает, пьет пиво с полной непринужденностью, но стоит только тебе умереть, как всё – привет друзьям! Ни пива, ни языком потрепать, но тело-то всё равно остается, только выглядит уже совсем по-иному. Как будто из него чего-то выдернули, какую-то очень важную составляющую. Получается, тело существует не само по себе, а в него что-то подгружено, вроде как программа в компьютер.
Но изначально какая-то программа есть, правильно? Значит, могут, когда захотят, констатировал Федотов и наливал себе еще чаю. А дальше он развивал мысль так: когда первоначальная программа обнуляется, можно ведь загрузить и другую, но только более примитивную. Из-за того, что программа примитивная, а еще потому, что жесткий диск… то есть, мозги слегка накрываются, труп, типа, оживает, но ведет себя по-дурацки: дергается, кривляется, издает бессвязные звуки. Может, пытается использовать навыки, оставшиеся от предыдущего «владельца», но данных не хватает, и получается дебильная пантомима. Вот из-за этого, делал жесткий логический вывод Федотов, вторичная жизнь в однажды умершем теле непродолжительна, гротескна и неустойчива. Мозг ненадолго запускает жизненные процессы, но уже не помнит, как их надо поддерживать, и вскоре тело умирает по-новой, и уже насовсем.

[rpoM]

По образованию Федотов был программистом и оперировал соответствующими категориями.
Внутри квартала, где проживал Федотов, почти все друг друга знали – как правило, не с лучшей стороны. Федотов тоже всех знал, а больше всего ему не нравилась мадам Пашкевич – злобная баба далеко за сороковник, которая ездила на новенькой, с завода «шестерке» и однажды обрызгала Федотова осенней грязью. По мнению последнего, это уже ни в какие ворота не лезло. Пашкевич жила на последнем этаже восьмиэтажки, одна в трехкомнатной квартире, и зарабатывала, судя по всему (по слухам и по наблюдениям), вполне неплохо – была главным бухгалтером или аудитором каким-то, Федотов в них не сильно разбирался. Ему, как сисадмину, ежедневно приходилось геммороиться с бухгалтерией – то у них «один-эс» заглючит, то сеть упадёт, то еще чего-нибудь. А уж если на фирму являлись аудиторы – от этих вообще сплошные неприятности. Техника их не любит, всё у них ломается и не работает… тут Федотов обычно пускался в размышления о способности электрической аппаратуры к самоосмыслению и эмоциональности, отсюда его мысли автоматически уносило к исчезающим зажигалкам, а потом, уже ближе к метро, он переключался на живых мертвецов.
В общем, когда однажды, выйдя из дома, Федотов узнал, что мадам Пашкевич приказала долго жить, поцеловавшись на встречной полосе с самосвалом, он не сильно расстроился. Возле подъезда Пашкевич бормочущей толпой скучились соседи, а раздолбанная «шестерка» стояла здесь же, правой половиной приминая под себя газон. Федотов постоял, слушая, о чем толкуют: как он понял, авария произошла поздней ночью по вине самой Пашкевич – главбухша пошла на обгон и влетела под самосвал. А еще говорили, что померла Пашкевич от того, что внутри ей всё порвало и переломало, хотя, добавил кто-то, выглядит она совсем неплохо, так что хоронить будут в открытом гробу. Федотову, собственно, было до дверцы, как будут хоронить Пашкевич, тем более его-то на мероприятие точно не пригласят. Он выкурил сигаретку за компанию с газосварщиком Евграфовым, и, обменявшись с ним дежурными репликами «Все там будем», отбыл вкалывать в офис.
Его рабочий день получился на редкость коротким. После обеда в здании отрубили электричество, и, как выяснилось, надолго. Сотрудники быстро разбежались. Федотов взял себе чаю с пирожком в ларьке у метро, перекусил и тоже поехал домой. Он ехал и думал, как получается, что одни люди видят живых мертвецов, а другие – не видят. Причем, проводил параллели Федотов, видят именно те, кто этого бы не хотел; а вот если ты изучаешь аномальные явления и тебе просто необходим наглядный материал в виде ходячего трупа – хрен чего дождешься. Правда, Федотов не решился бы назвать это вопиющей несправедливостью, потому что не знал: хочет ли он сам увидеть что-то такое – или не хочет.
Чтобы дойти до своего дома (если двигаться от метро), Федотову следовало миновать восьмиэтажку мадам Пашкевич (покойной мадам Пашкевич, вспомнил он). Толпа у ее подъезда немного поредела, и большая часть соседей, как понял Федотов, заняла наблюдательные посты у окон. К подъезду подогнали автобус; четверо мужиков вытаскивали из заднего отсека обитый бархатом гроб – открытый. Крышку волокли отдельно. Рядом суетились какие-то незнакомые люди, наверное, родня Пашкевич. Сама покойница лежала в гробу в темном брючном костюме, с чепцом на голове – из-под чепца выбились тускло-желтые волосы. Вообще мадам Пашкевич почти не изменилась, и даже лицо у нее было, как при жизни, брезгливо-надменное. Толстый слой румян, которыми главбухшу щедро снабдили в похоронной конторе, не то чтобы ее украшал – но, так сказать, не портил. Едкий запах косметики медленно расползался по двору. Федотов посмотрел, как гроб заносят в дверь подъезда, и пошел к себе.
Дома Федотов достал из холодильника пару бутылок пива, поджарил себе яичницу и приступил к раннему ужину. Поев, он открыл пиво, выложил на стол пачку сигарет и некоторое время курил, рассеяно поглядывая в окно – окна квартиры Пашкевич находились аккурат напротив; если взять бинокль – можно подглядеть, что внутри делается. Наступил вечер, а Федотов всё курил и курил, периодически отхлебывая из бутылки. Потом у него кончились сигареты, а курить еще не надоело. Федотов накинул куртку и отправился в магазин.
На выходе из магазина он столкнулся с газосварщиком Евграфовым; оказалось, тот вообще не ходил сегодня на работу – приехала двоюродная сестра Пашкевич и попросила помочь вытащить кое-что из мебели. За помощь Евграфов и еще один мужик получили по пятихарику и весь день с удовольствием пропивали «зарплату». Федотов хмуро пожал плечами и сказал, что, видимо, очень уж мадам Пашкевич любили родственники: еще закопать-то не успели, а уже барахло растаскивают. А Евграфов сказал, это фигня, у них там с кладбищем какая-то заморочка вышла, похороны с сегодня на завтра перенесли, а на ночь гроб с телом Пашкевич оставят в квартире, причем никого там не будет.
К тому времени, как Федотов распечатал новую пачку сигарет и уселся перед пепельницей, за окном стемнело. Федотов подошел к окну, и, выглянув вниз, увидел, как от подъезда Пашкевич отъехало две иномарки – надо понимать, любящие родственники вернутся только завтра к утру. Мёртвая Пашкевич осталась одна у себя дома – на последнюю ночевку. Федотов поставил чайник и стал думать о том, как получается, что некоторые трупы оживают, а некоторые – нет. Вода еще не успела закипеть, а его приученный к логике мозг уже выдвинул гипотезу: оживлению покойника обязательно предшествуют некие инициирующие обстоятельства. Если внимательно изучить все прецеденты, можно даже конкретно установить, что это за обстоятельства. А потом, используя методы дедукции и индукции, предположить, ЧТО же такое вселяется в мёртвое тело, заставляя его оживать, двигаться и делать попытки общаться с окружающими.
Собственно, что такое оживший мертвец? – спросил себя Федотов. И ответил: это как сумасшедший ребенок. Обычно за ним приглядывают родители или сиделка, или санитар, но, стоит ему остаться без присмотра, он обязательно воспользуется свободой. Будет чудить, приплясывать по-имбецильски, разговаривать с самим собой, мерзко коверкая слова. Так Федотов всё рассуждал и рассуждал о природе посмертного воскрешения, а потом в одном из окон квартиры Пашкевич зажегся свет.
Сперва Федотову не показалось это странным. Ну, мало ли – вернулся кто-то из родни, может, чего забыл. Может, что из ценностей постеснялся при других выносить. Правда, вряд ли Пашкевич держала у себя слишком много ценного – район у них всё-таки не самый благополучный, квартиры вскрывают ежедневно (в основном молодняк орудует). Но ведь она была главбухшей, может, на домашнем компьютере у нее какие-нибудь секретные балансы или отчетность по черным кассам? Что ни говори, а пройдохой мадам Пашкевич была еще той. Потом свет загорелся в другом окне, но сразу погас, затем засветилось третье окно, несколько раз мигнуло – и тоже погасло. Кто ж это там семафорит, подумал Федотов и пошел за биноклем.
Настроив резкость, он долго рассматривал окна Пашкевич, но ничего особенного не увидел. В среднем окне (насколько Федотов знал планировку, это была большая комната) виднелся торец гроба, но разглядеть тело с такого ракурса было невозможно. Федотов взобрался с биноклем на стол, но тут же чуть с него не навернулся и решил, что так дело не пойдет. Опять замигал свет, будто кто-то игрался с выключателем. Похоже, решил Федотов, родственник (или родственница) перепил на радостях и теперь куролесит, прикидывая, что ему отойдет по завещанию. Федотов посетовал сам себе на то, что ему завещания ждать неоткуда, выкурил еще сигарету и пошел спать. Спалось ему плохо, он то и дело ходил на кухню попить водички, а около четырех утра понял, что сон ему не светит, и решительно натянул тренировочные штаны. Если выйти сегодня на работу пораньше, можно будет заняться вчерашними делами – при условии, конечно, что электричество включат. Федотов привычно сел за столом, шаря по карманам в поисках зажигалки, и тут ему бросились в глаза окна мадам Пашкевич: во всем соседнем доме не светилось ни огонька, и только квартиру покойной заливал яркий свет.

[rpoM]

Вооружившись биноклем, Федотов установил, что в квартире явно кто-то есть. Кто именно, он так и не понял, но темный силуэт то и дело мелькал за окнами, то пропадая, то вновь появляясь. Федотов почесал голову: вообще-то, его это не касалось, но что, если к Пашкевич забрался вор? Чистит себе хату и насвистывает похоронный марш. Вот родне-то радости будет! Небось, еще и перессорятся, выясняя, какому идиоту пришло в голову не оставлять на ночь дежурных.
А может, вдруг подумал Федотов, никакой это не вор. Только сейчас до него дошло, что в квартире покойной происходит что-то странное. Что-то такое, что не должно происходить в пустой квартире, где стоит, в ожидании, когда за ним приедут, гроб с мёртвым телом. С мёртвым телом, у которого всё внутри переломано и разорвано, хотя снаружи это как бы и незаметно.
Федотов оделся, прихватил с собой сигареты и вышел на улицу.
Фонари во дворе неохотно рассеивали предутренний сумрак. С неба по-осеннему моросило; между домами крался туман. Было безлюдно: в такое время местные алкаши и гопники обычно уже отсыпаются после «ночной вахты», а дворники-узбеки еще дрыхнут перед работой. Федотов покурил немного, сидя на скамейке у стола для домино; между делом он поглядывал на беспокойные окна – то потухнет, то погаснет. Потом Федотову надоело сидеть, и он двинулся через двор к подъезду Пашкевич. По памяти набрал код и вошел внутрь. И чего меня сюда принесло, подумал Федотов, стоя у лифта и вдыхая пыль из почтовых ящиков.
В подъезде не было слышно ни звука, но неожиданно пробудившееся чутье подсказывало, что наверху что-то происходит. Второе, что подсказывало чутье – лучше бы сейчас пойти обратно домой, запереться там покрепче и досматривать шоу в бинокль. Если, конечно, будет, на что посмотреть. Но любопытство, которое одинаково жестоко поступает и с кошками, и с Федотовыми, повело свою игру, и Федотов холодеющим пальцем нажал на кнопку вызова лифта. Кабина с шумом опускалась на первый этаж, а Федотов стоял перед дверями и думал: интересно, кто в ней приедет. Кабина остановилась, двери разъехались – внутри не было никого.
«Ну и чего?» - задался вопросом Федотов, стоя в кабине.
Он просто поднимется на восьмой этаж, посмотрит, что там, и сразу смоется. Если квартиру Пашкевич действительно взломал упырь-домушник, зависать поблизости не в кассу – еще под следствие угодишь. Старая кабина жалобно скрежетала, одолевая этаж за этажом.
На восьмом Федотов вышел и замер, прислушиваясь. Он не сразу сообразил, что стоит спиной к двери покойной Пашкевич. Повернулся и увидел – дверь приоткрыта, а из прихожей на кафель лестничной клетки падает косая полоска света. В тот же миг его обоняние поймало тяжелый цветочно-косметический запах.
«Что за фигня», - подумал Федотов, приблизившись к двери. В образовавшуюся щель он увидел кусок прихожей: ковер, обои и трюмо – это было так неожиданно, что Федотова словно отшвырнуло назад. Затем кабина лифта вдруг поехала вниз – было слышно, как ее двери открылись парой этажей ниже. Федотов невидящим взглядом смотрел на колеблющийся трос, и постепенно до его сознания доходила простая мысль – кто-то умышленно отрезает ему путь к отступлению.
Я не боюсь, сказал он вслух. С показной медлительностью достал сигарету, прикурил, и, затянувшись, спустился на один лестничный пролет. Оттуда, сквозь решетку шахты можно было увидеть площадку седьмого этажа. Федотов хотел было выдохнуть дым, но поперхнулся и закашлялся: на седьмом этаже кто-то стоял. Стоял и молча смотрел на Федотова. Какая-то черная фигура – через решетку особо не разглядишь.
- Кхэ-э-э-э… кхто там?! – прокашлял Федотов. Но ответа не услышал. Черная фигура, словно подхваченная ветром, вспорхнула, раскинув руки, и исчезла из поля зрения. Застучали каблуки – кто бы ни стоял там, внизу, теперь этот кто-то шел вниз по лестнице. Вниз, а не вверх – Федотова это не могло не радовать. Он очень хотел не бояться, но в душе он уже знал – гроб в квартире Пашкевич стоит пустой.
Далеко внизу хлопнула подъездная дверь. Федотов приник к стеклу: кто-то вышел на улицу. Преодолев оцепенение, Федотов спустился на седьмой этаж; некоторое время он лихорадочно искал признаки чьего-то неуместного присутствия, но не находил их – только запах, смешанный из цветов и косметики, был здесь слишком уж косметическим. Сделав несколько неуверенных шагов, Федотов наступил на что-то мягкое. Поспешно убрал ногу – на грязном полу лежала скомканная белая тряпка. Он нагнулся и машинально подобрал ее; в мигающем свете лампы на потолке трудно было понять, что это такое, но вдруг лампа на несколько секунд заработала в полную мощность, и Федотов, вскрикнув, отшвырнул свою находку. Это был белый чепец. Изнутри он пропитался кровью, к которой пристало несколько крашеных тускло-желтых волос.
Федотов уже охотно заорал бы от страха, но в горле у него пересохло. Держась за перила, чтобы не упасть, он засеменил вниз по ступенькам, так быстро, как мог. А мог он не очень быстро.
Уже выскакивая на свежий воздух, он вспомнил, что не посмотрел, куда делась черная фигура. К счастью, у подъезда никого не было. Но в воздухе, мешаясь с туманом, таял всё тот же приторный запах румян.
Господи, вслух сказал Федотов. Что же это такое происходит?
Из тумана донесся стук каблуков. Стук как будто удалялся – напрягая зрение, Федотов разглядел (или ему показалось, что разглядел) движущийся силуэт. Силуэт скрылся за углом восьмиэтажки, и Федотов вздохнул. Ему пора было возвращаться к себе, ему совершенно точно пора было возвращаться к себе – и он уже направился через двор к своему дому, но вдруг неожиданная мысль едва не пришибла его на месте, как молния: а вдруг ЭТО уже ждёт его в квартире???
Мало ли кто там завернул за угол – это мог быть кто-то другой. А то, что оставило на седьмом этаже белый чепец, испачканный кровью, могло уйти совсем в другую сторону. Например, к нему домой.
О, господи, забормотал Федотов, крутясь на месте, чтобы никто не мог подобраться к нему сзади. О, блин! О, черт. Вот попал. И ведь, подумать только – он же видел, что происходит у Пашкевич со СВЕТОМ, как мигают и гаснут окна – ну зачем самому-то было туда переться! О, черт, о, блин.
Ну уж нет, решил Федотов. Если какая-то тварь ждет его дома, хрен она дождется. Федотов уже нашел выход из положения – ему надо будет переждать до наступления дня, и переждать на приличном расстоянии от квартала. Потом он купит жетон для таксофона и позвонит Евграфову, предложит ему похмелиться на халяву. В квартиру они войдут вместе, и, если кто-то там есть… ну, не важно. По-любому, он будет не один, а с Евграфовым. Постояв неподвижно, чтобы унять головокружение, Федотов скорым шагом затопал к автобусной остановке. Там проезжая часть, там машины, там никто не посмеет его запугивать.
Он торопился к остановке, и ему постоянно казалось, что вот-вот черная фигура выпадет неуклюже из кустов, преграждая путь. И тогда он тут же на месте сойдет с ума. Потому что он знает, что это за фигура и откуда она здесь появилась. Он пытался приглушить разбушевавшееся воображение, но – то из одного темного угла, то из другого – его покалывали несуществующие взгляды.
Остановка была возмутительно пуста. Федотов рухнул на железную скамейку и, отдышавшись, закурил. Последняя сигарета – он с ругательством отбросил пачку. Надо было идти к дальней остановке – оттуда автобус огибает квартал, приезжает сюда и дальше уже экспрессом следует до метро. Да и машины как-то редко попадаются; в тумане и темноте видно только проносящиеся мимо огни фар. Федотов нервно оглянулся сначала через плечо – никого. По крайней мере, здесь он в относительной безопасности, а скоро рассветет… а где-нибудь в половине девятого можно звонить Евграфову. Тот наверняка будет уже на ногах – шатаясь по своей холостяцкой малогабаритке и мечтая поправить здоровье. Федотов выбросил окурок и снова огляделся – прилегающая местность была безлюдна, как поверхность Луны. Поеживаясь от холода, Федотов мысленно рисовал кошмарную картину – мертвая мадам Пашкевич совершает свой последний променад вокруг восьмиэтажки. Где-то вдалеке, наверное, воют дворовые собаки, учуяв запах движущейся смерти. Желтые волосы Пашкевич бесцеремонно треплет ветер, но от тумана они отсырели и прилипают к лицу. У Пашкевич, должно быть, жуткая походка – кости ее переломаны в автокатастрофе, тело изнутри превратилось в желе - и покойница на ходу гнусно переваливается и вихляется, как пьяная.

[rpoM]

Из-за поворота показался автобус, и Федотов порылся в карманах, нашаривая проездной на десять поездок. Скатаюсь до метро, подумал он. Посплю в автобусе, куплю баночку пивка, сигарет, а потом позвоню Евграфову. Автобус остановился – Федотов еще заметил, что у водителя в кабине какое-то странное, перекошенное лицо – а потом из открывшейся средней двери возникла черная фигура. Из салона донеслось: «Уважаемые пассажиры, наш маршрут оборудован автоматической системой контроля проезда – АСКП…», автобус тут же снялся с места и покатил дальше, а Федотов, словно пристыв к скамейке, вытаращенными глазами смотрел на раннюю пассажирку.
На ней был темный брючный костюм; ее тускло-желтые волосы безобразно торчали во все стороны. Погибшая в автокатастрофе, загримированная в похоронной конторе и оставленная на ночь в собственной квартире перед отправкой на кладбище, мадам Пашкевич сошла с автобуса и стояла перед Федотовым на краю тротуара.
Федотов хотел подняться на ноги – и не смог. Словно отвечая на его движение, покойница дернулась и шагнула к нему. Под темным пиджаком контур ее тела явно исказился – будто бы внутри что-то осыпалось. Федотов протер глаза и ущипнул себя за руку, но сон не прервался. Покойница Пашкевич опять дернулась – раз, другой, потом задергалась мелко-мелко, как в лихорадке. С прилипшим к гортани языком Федотов созерцал уродливое подобие ритуального танца. Руки покойницы отвратительно торчали в стороны – видимо, в локтях они сгибались нормально, но кисти и пальцы уже схватило трупное окоченение. При каждом движении под темным костюмом слышалось утробное чавканье и сухой треск – всё, что не сломалось в момент автокатастрофы, мадам Пашкевич успешно доламывала сейчас. Можно было подумать, что так она мстит своему телу за годы, проведенные в унылой компании бухгалтерских проводок и налоговых инспекторов.
Федотов чуть сдвинулся по скамейке, и ритм танца изменился – он ускорился, верхняя часть корпуса мадам Пашкевич замоталась быстро-быстро, от лица отлетел большой пласт румян. И только через несколько секунд Федотов догадался, что так покойница маскирует свои намерения – она ПРИБЛИЖАЛАСЬ к нему.
- Пожалуйста, прекрати… - каким-то чужим голосом попросил Федотов. – Ты не можешь так делать. Твоё место – в гробу.
Пашкевич остановилась – она уже стояла вплотную к Федотову, а тот сидел на скамейке и не мог даже закричать. Внутри у покойницы что-то с шумом осело, и белая погребальная блуза на груди провисла складками. Фиолетовые губы жестко шевельнулись, и Федотов услышал, как из мертвого горла с сипением вырывается воздух.
- Арпшшшш, - сказала покойница. – Пршшшшш. – С артикуляцией у нее были серьезные проблемы.
Стеклянно-мраморный взгляд ее глаз уперся в Федотова, и в них мелькнуло что-то вроде узнавания. А перед внутренним взглядом Федотова появилась надпись белым на черном – «Обращение к сбойному сектору памяти».
Жуткая фиолетовая ухмылка отломала остатки румян со щек («Повторное обращение – данные прочитаны»), и Федотов понял – Пашкевич его вспомнила.
- АМНГММММ!!!!!! – разнесся над остановкой вопль – это труп наконец-то нашел внутри себя голосовые связки. Перед лицом Федотова зависла черно-синяя рука – словно загипнотизированный, он смотрел на нее, не отрываясь – пальцы, захрустев, растопырились. Федотов вжался в стенку позади, он уже знал, что сейчас произойдет. Рука упала на его плечо, и длинные ногти содрали длинный клок рубашки вместе с кожей до самого живота. Федотов завизжал – но не от боли, ее он пока не почувствовал – а от того, что следом за рукой на его плечо упала и голова. Возле уха что-то лязгнуло. Рванувшись, Федотов вскочил (оставив в зубах трупа правый рукав куртки) и бросился бежать, а за спиной слышал крик: АПФДТВЭЭЭ!!!!!! Он всё бежал и бежал, а его изодранная с одной стороны рубашка намокала от крови. Потом он свернул чуть в сторону, налетел на ограждение, и, кувырнувшись через него, покатился по откосу.

По факту взлома квартиры Пашкевич (с подачи родственников покойной) было возбуждено уголовное дело. Но, поскольку ничего не пропало, сыщики из местного отделения милиции особо не надрывались. Правда, один из оперов – первым прибывший по вызову в девять утра – поделился с коллегами впечатлением, что «покойница выглядела так, будто только что вернулась». Речь могла идти только о вандализме – голова умершей была небрежно обмотана рукавом от джинсовой куртки, а полагающийся по штату чепец нашли вообще за пределами квартиры – на лестничной клетке этажом ниже.
С дверными замками тоже было что-то не то – эксперты долго пожимали плечами, а потом признались, что открывали дверь, скорее всего, ИЗНУТРИ, а не СНАРУЖИ. Но меньше всего следователям понравилось то, что под ногтями покойницы обнаружились остатки человеческой кожи, содранной с мясом (улучив момент, когда возмущенная родня была чем-то отвлечена, оперативники собрали остатки в пакетик для лабораторного анализа). Впрочем, объяснить факт их наличия всё равно никто не смог, и отчет из лаборатории к делу приобщать не стали.
А Федотова подобрали в овраге бомжи, рыскавшие по кустам в поисках пустых бутылок – если бы не они, лежать бы ему там долго. В больнице ему наложили швы и долго кололи антибиотики. Дежурный хирург, принявший Федотова, был знаком со следователем, который вел дело о взломе квартиры мадам Пашкевич. Двумя днями позже они встретились в кафе «Балтика» за кружкой пива, но по какой-то причине ни один из них не стал делиться последними новостями с работы. Совокупная информация могла бы породить зловещую загадку; по крайней мере, оба задались бы странными вопросами – но бывшие одноклассники ничего друг другу не сказали. Знай об этом Федотов, у него появилась бы очередная тема для размышлений: как получается, что люди не замечают в жизни самых таинственных вещей.
Но и сам Федотов не очень-то распространяется о цепи событий, приведших его на дно оврага за обочиной автомагистрали. Лишь изредка, перебрав с газосварщиком Евграфовым водки, он мрачно изрекает, глядя куда-то в сторону: «Лучше бы я тогда пошел домой. Нет, лучше бы я вообще остался дома». Федотов теперь старается как можно меньше думать о живых покойниках. На пособие по временной нетрудоспособности он купил себе дешевый видеоплеер и множество кассет с комедиями. Когда на улице темнеет, он зажигает по всей квартире свет и крутит комедии одну за другой.
Но где-то к четырем-пяти часам утра, когда на окна наползает туман, комедийные герои на экране начинают мелко-мелко дергаться, а внутри у них что-то осыпается и мерзко чавкает.

[rpoM]

Кстати (с) Олег Новгородов

[Bethany]

от умничка Серега! Я все хотела запостить это, да все руки не доходили))))

Теперь вам тоже не страшно?;)