[Тина]

В Егорьевский авиаколледж мы с братом все-таки поступили, несмотря на чрезвычайно разнообразные оценки на вступительных. Шесть часов в самолете, четыре в автобусе, двадцать минут пешком, прямо и налево - и мы на месте.
Из достопремичательностей колледжа помню лишь стихи на полуоторванной дверце туалета:

Вечно пьяный, вечно сонный
Техник авиационный.
Ж... в масле, х.. в тавоте,
Но зато - в аэрофлоте!

Очень скоро выяснилось, что из всех вновьприбывших в учебное заведение лишь мой почерк можно разобрать без увеличительных приборов, дешифровальных машин и валидола. А потому я тут же был назначен писарем. Радоваться мне или грустить по этому поводу, я не знал.
Узнал назавтра.
В училище прибыла толпа желающих работать в авиации. Из Тувы. Мне, как свеженазначенному писарю, было велено заполнить на каждого тувинца анкету.
Первым в кабинет вошел парень с дверной ручкой в руках. Дверь открывалась внутрь, но он этого не знал, и потянул ее на себя. Оторванную таким образом ручку не выбросил, а принес мне и бережно положил на стол передо мной. Двумя пальцами.
Весил гость, как легкий немецкий танк времен Великой Отечественной. То есть мостов не проламывал, но пол под собой прогибал ощутимо. При попытке начать разговор выяснилась еще одна особенность - русский язык бы не только не родным, но даже и не двоюродным. По этой причине разговаривать пришлось короткими фразами, отчего анкетирование стало смахивать на допрос:
- Фамилия?
- Ржжк.
- Как?!!
- Ррржжк, - басом так, солидно.
- Хорошо, давайте по буквам. Первая?
- "О".
- "О"?! Это точно? (Господи, откуда ж там "о"?)
- "О" - неспешный утвердительный кивок. Хорошо, записываю.
- Дальше.
- "О".
- Я уже записал, следующая.
- "О".
- Еще одна "О"?
- "О", - еще один утвердительный кивок. Записываю вторую "О".
- Дальше.
- "Ы".
- "Ы"?!!! - Мама, думаю, что ж там у них за грамматика такая?! И сколько еще человек из Тувы стоит за дверью, приготовив для меня свои фамилии?
- "Ы" - отрицательное покачивание головой.
- Эээ... Может, "Л"?
- "Ы" - отрицание.
- Тода... "Р"?
- "Ы" - радостный кивок.
Минут через двадцать фамилия была осилена. Ооржак. Так-то вот. Вписывая ее в графу, я думал, что все самое страшное позади. Откуда ж мне было знать, какое у парня имя? Ооржака звали Алдаймерген. Выцарапав из посетителя по буквам это удивительное для русского уха звукосочетание, я заметил, что в анкете есть графа "отчество". Впору было плакать. Но не прошло и трех минут, как в анкетном листе нарисовалось слово "Жумадилович".
Потом мы очень долго выясняли состав семьи. Алдаймерген Жумадилович интересовался, считать ли членом семьи бабушку. Я не знал. Решили не считать. Тогда он подумал и сказал:
- Двенадцать.
- Чего двенадцать? Человек?
- Да. В семье.
Я, подивившись плодовитости и отменному здоровью родителей мальчика, вписал в клеточку цифру "12".
- И еще сестренка, - сказал вдруг Алдаймерген Жумадилович, - только она маленькая совсем.

Между прочим, Алдаймерген оказался замечательным парнем. Спустя три дня он охотно отзывался на прозвище "Крокодилыч", азартно резался с нами в дурака, и сметал телом полчища врагов, когда однажды третий курс пришел к нам ночью, вооружившись дужками от кроватей.

Проучился я там две недели. Сбежал.